Январский гром (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 26

От слов комиссара полка Милоивана командир 1-й егерской дивизии генерал-майор Донсков поморщился — ведь если рассказы на самом деле являются правдой, то брать в плен эту сволочь нет смысла. Лучше уничтожать на месте, благо обстановка позволяет. Даже расстреливать не нужно, вон, сколько тел на морозе лежат, окоченели все. Нос другой стороны у него приказ брать пленных, а приказы пограничники привыкли исполнять. А в Погостье живо разберутся, кто из них палачествовал, а кто нет. Тут все просто делается — пленных допрашивают поодиночке и предлагают добровольно сотрудничать со следствием, сказать имена тех сослуживцев, кто участвовал в казнях и убийствах красноармейцев и местных жителей. А за молчание сразу расстрел, только чуть попозже — не хотел добром, принудят говорить, методы есть на этот счет, любой «запоет». Но само молчание или увертки, типа «ничего не видел, ничего не слышал», сразу позволяют такого пленного проводить по «особому списку» — никто с ним церемоний и «политесов» разводить уже не будет. Но даже тем пленным, кто дает показания на сослуживцев, тоже веры нет. О своих «грехах» предпочитают помалкивать, понимают, что под расстрел попасть могут. Но раз начали давать показания на других, то те, осознав, что кто-то «раскололся», начинают говорить. И сами «топят» таких «свидетелей», которые тут же переходят в разряд обвиняемых. А после очных ставок даже самые «стойкие» начинают говорить, палачи и убийцы жестоки к другим, но о своей шкуре заботятся.

Всего сутки, и можно отделять «зерна от плевел», а там палачей после короткого военно-полевого суда, особенно если их опознали выжившие жертвы, тут же расстрелять перед строем — весьма убедительное моральное воздействие. И будут они в плену на самых тяжелых работах трудится, а кто не захочет, то кормить не будут, пока сдохнет — пайку хлеба зарабатывать нужно, с миской баланды, а как иначе…

Егеря вышли в поход за три дня до наступления, предстояло пройти сорок верст очень трудной дороги, по заболоченным лесам, да еще в трескучие морозы. С последними повезло — болота хорошо «прихватило», теперь они стали проходимыми не только для людей, но и коней. А запасы заранее заготовленных бревен, которые несли на себе бойцы, позволяли немедленно мостить дорогу. И дивизия Донского успела — все же личный состав был отборным, привыкшим на «гражданке» к суровой жизни. Да и дивизию значительно усилили после введения в декабре новых штатов — к пяти стрелковым ротам добавили одну, и развернули два батальона трех ротного состава с минометной и пулеметной ротами в каждом, плюс взвод противотанковых ружей. На полк добавили еще роту автоматчиков и батарею полковой артиллерии из трех взводов. По паре 76 мм горных пушек, 45 мм ПТО и 107 мм горных минометов. Имелся и горно-артиллерийский полк прежнего состава в два дивизиона — в каждом батарея пушек и две батареи минометов. Добавили только противотанковый дивизион из трех батарей «сорокапяток» по четыре пушки и шесть ПТР в каждой. И всю артиллерию с боеприпасами бойцы или везли на санях, либо несли на собственных плечах — а переход был по-настоящему трудным, люди надрывались, несколько бойцов не выдержали тягот и умерли. Хорошо, что обморожений почти не было, хотя случались — все в полушубках и валенках, да палатки с печками по пути развернуты заблаговременно. Всем бойцам удавалось поспать в тепле на грудах срубленного лапника, а полевые кухни обеспечили горячее питание. Выводы с финской войны были сделаны верные, так что дошли, пользуясь моментом — вражеская авиация не летала, и страшно даже представить, если бы их обнаружила воздушная разведка.

А так испанцы и немцы поздно сообразили, что началась не разведка боем, а настоящий штурм, перед рассветом, когда пушки и минометы начали всерьез долбить возведенные вдоль насыпи укрепления. Саперы действовали в штурмовых группах, подрывая вырытые под железнодорожной линией пулеметные точки. Все же противник не успел возвести вдоль всей Октябрьской железной дороги укрепления, имелись и слабые места, которые разведка определила довольно точно. Да и в самом Погостье будущую атаку отрабатывали не раз, даже похожие укрепления соорудили. Сам маршал приезжал смотреть, и глаз у него наметан, множество огрехов выявил и приказал придать дивизии роту огнеметов. Вот они и пригодились. Проложив огненными струями путь через насыпь — два полка вышли на Любань с запада и востока, а третий при поддержке артиллерии атаковал через совхоз с севера, и ворвался в небольшой город, в котором до войны жило до восьми тысяч жителей, чуть больше, чем бойцов в его дивизии. Но боевых частей в Любани у противника было мало — в основном тут сосредоточились многочисленные тыловики со всем своим барахлом. Вот они и прозевали настоящее наступление, положившись на боевое охранение, что с легкостью отбивало наскоки разведгрупп. Но сейчас ударила вся дивизия, и немцам с испанцами стало плохо — артиллерия с минометами и огнеметы делали свое дело, выбивая солдат противника из домов. И судя по стрельбе с юга, партизаны не подвели, и атакуют город, который превратился в ловушку. И дрогнули испанцы, начали сдаваться, пусть и немного, несколько сотен. А вот немцы прорывались на Чудово, не зная, что в самом скором времени могут оказаться в котле — вчера перешла в наступление на Волхове армия генерала Клыкова.

Вечерело, но было светло от зарева пожаров, город горел — хорошо, что нет ветра, а то бы огонь давно бы перекинулся с одной улицы на другую. Но Донсков понимал, что немцы уже морально «надломились» — побежали, впадая в панику, страшась разъяренных русских егерей больше чем мороза. И правильно делают — в эту минуту Семен Иванович решил отправить всех пленных на Погостье. Их сюда никто не приглашал, кто дойдет, то тому необычайно повезет, что не замерз по пути, превратившись в закоченевший труп. А нет, так туда ему и дорога…

Такими испанцы из «Голубой дивизии» встречали свою первую зиму в России — они радуются снегу и веселятся, лихо сдвинув свои пилотки. А вот на следующий год, если посмотреть фотографии, они уже основательно «утеплились» — морозы на них произвели неизгладимое впечатление…

— Андрей, а ведь пошли прорывы, пошли — на Волосово один, и на Чудово второй, да еще егеря Донского Любанью овладели. Теперь бы усилить напор, и мы сдавим центральную группировку противника, хорошо так сдавим, как в тисках зажмем. Командарм Щербаков смял их 38-й армейский корпус, отбросил, одна дивизия полностью раздавлена. Немцы вчера направили на затыкание «пролома» свою 8-ю танковая дивизию. И вроде бы еще «Полицай» из СС у них есть, а вот еще одна моторизованная дивизия, с которой мы под Мгой в сентябре сражались, непонятно где. Понимаешь, это последний резерв фельдмаршала Лееба, из его 50-го моторизованного корпуса, больше у него ничего в «загашнике» нет. И дивизий вроде меньше стало, чем было против нас в ноябре, 42-й армейский корпус исчез с фронта. А 26-й напротив Моонзунда, если верить разведданным.

Маршал Кулик чуть ли не приплясывал перед картой, находясь в состоянии возбуждения. Ожесточенное сражение шло уже третий день, и впервые обрисовался четкий и однозначный успех. Удар на широком участке от Гостилиц до Кипени оказался для немцев действительно сокрушающим — тут был задействован огонь практически всей крупнокалиберной артиллерии, которая имелась на фронте. Центральная дивизия 38-го корпуса была буквально раздавлена двумя тяжелыми танковыми «группами», которые Григорий Иванович в тайне готовил два месяца, скрывая все свои мероприятия. И так два полка КВ пришлось передать Западному фронту, хотя тихоходным танкам нечего делать. Так что приходилось скрывать все приготовления, как от немцев, так и от собственного Верховного главнокомандования, иначе бы сам давно без резервов оказался, и так два мехкорпуса вытянули, и хоть один из них возвернули, но в «изжеванном» виде и без танков. А наступление без КВ обречено, вот и приходилось их прятать, как только можно, и назначить командиров в самый последний момент, тянуть как только возможно — на отдельные полки и батальоны Ставка внимания не обращала, у нее расчетные единицы в виде дивизий и бригад.