Пленница ледяного герцога (СИ) - Варварова Наталья - Страница 33

Пресветлые, впрочем, заметили отличия между мной и своими моннами и трактовали их отнюдь не в мою пользу.

— Ведьма! Бесстыдница! Порождение огня и земли! Она его приворожила — донеслось из разных концов зала.

В Чертогах ценили воздух и воду, а две другие стихии считались покровительствующими демонам и первым богам, которых здесь также не жаловали. Таким образом, мне нанесли жестокое оскорбление. Это спланированная провокация, или человеческая девушка, увешенная священными камнями, — и, правда, глумление над их культурой?

Аз отреагировал звучными рычанием. Он свесился со сцены и издал настолько угрожающий рык, что те, кто находился рядом, отпрянули как можно дальше. Возникла небольшая давка. Чьи-то идеальные наряды перестали быть безукоризненными.

— Сограждане, — голос Азазеля был слышен в каждом уголке залы и шел на нас в том числе сверху. — Каждый, кто нанесет оскорбление моей супруге, встретится со мной на дуэли. Это же очевидно. Сейчас шестнадцать мужчин и женщин подписали себе смертный приговор — поединки заняли бы по одной минуте. Но я дарую вам жизнь, потому что не хочу омрачать первый праздник жены вашей голубой кровью. Надеюсь, вы способны отличить милосердие от слабости.

Повисла тишина. Потом откуда-то раздался робкий голосок:

— Бесконечных рождений первому сыну Древа, который не покинул нас в лихие года. Да укрепится митра Пурпурного дома. Да поддержит жена его мечи во время смертельной схватки.

Наверное, славить разозленного принцепса отважился совсем молоденький архат. Пресветлые не выносили грубую лесть, принимая свое величие как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, другие подхватили за ним, потому что ярость Азазеля немобходимо было погасить:

— Нового рождения Эльдаир Агьяру! Славься первый воин Воздуха — тот, чей лед сильнее пекла! Великий защитник живого ростка!

Я знала, что собратья дорожат Азазелем, но слышать, насколько он для них важен— каждый раз оказывалось для меня испытанием. Понятно, что, по их логике, мне следовало никогда не вставать с колен в его присутствии; не то что угрожать благополучию.

Платье на мне озарилось светом, и из холодного белого с лиловым оттенком превратилось в кислотно-фиолетовое. Если до этого оно мягко струилось вокруг волнами шифона, то сейчас меня облепляли узкие лепестки атласа, кое-как скрепленные между собой металлическими нитями. Скованный Азазелем пояс открылся на всеобщее обозрение.

Я оторопело стояла, как тропическая птица, которая еще не поняла, где заканчиваются границы ее золотой клетки.

— Пора, моя госпожа, — прозвучал в ухе Самуэль. — Пожалуйста, не сдерживайте себя. Покажите всем, кто такие люди, что вы думаете о нашем мире и каков на самом деле принцепс Азазель. Возможно, это первый и последний танец, который вы дарите нашему народу.

Древо тоже изменило цвет, став из голубого розовым. Зазвучал невидимый оркестр, а далекий герцог медленно махнул рукой слева направо.

Азазель заставлял себя смотреть на импровизированную сцену, где Фелиция слегка покачивалась в такт негромким звукам, напоминавшим журчание ручья. Все шло неправильно; он с трудом подавлял желание закончить весь этот фарс и забрать девушку подальше от ледяного негодования соплеменников… Но это значило бы навлечь позор на себя, на свой Дом и на жену — на их союз и на наследников, которые могли бы у них родиться.

Музыка, перед тем как зазвучать, медлила слишком долго. Копия Древа и другие растения, которые из сада прорастали прямо в стены, оказались не в состоянии уловить ту мелодию, которая владела Фелицией. Извелкать ноты из человеческой души, читать по ней… не так-то просто, несмотря на то, что эта раса кажется достаточно примитивной. Он сам в этом убедился.

Затея Самуэля обречена. Танцевать юдаффи, — так назывался танец души — не будучи рожденной под этим небом, совершенно невозможно. Ему обучали сразу, как только девочки учились ходить. Мужской душе дозволялось оставаться закрытой, но женщина, вступая в чужую семью, обязана была рассказать о себе — о своих намерениях и особенностях, которые не должно скрывать от новых родственников. В конце концов от этого зависело благополучие рода.

Юдаффи показывался не только во время представления супруги, как сегодня. С его помощью заключались мирные соглашения и принимались важные для народа решения, особенно если спор длился долгое время и стороны разучились доверять друг другу. Поэтому те, кто считал, что женщины не играли важной роли в Чертогах, ничего не знали о пресветлых. Без юдаффи не обходился ни один переломный момент в их истории.

У Юдаффи существовало несколько школ и более пятнадцати стилей. Самуэль настоял на том, чтобы Фелиция об этом так и не узнала, справедливо рассудив, что это не придаст ей уверенности.

— Для человеческой женщины все должно быть просто. Зазвучала музыка, и пусть двигается так, как велят чувства. Вы же признаете право жены на чувства, мой лорд? — старый упрямец зачастую умел его убедить, хотя Азазель вообще отменил бы весь этот бал.

Что толку заставлять Фелицию делать то, что не свойственно человеку? Она добилась значительных успехов при изучении языка, управлялась с камнями лучше его самого — этого достаточно, чтобы ее признали на любом уровне. В конце концов его выбор — это наивысший аргумент, а сородичи стояли и шипели на нее, как разъяренные гуси.

Азазель не хотел себе в этом признаваться, но Фелиция научила его бояться. То, что он пережил, когда застал ее с Кассиэлем или во время нападения перевертышей… Мысль, что он опоздает, наполняла пустотой и не давала провалиться в нее лишь потому, что от него требовались немедленные действия.

Сейчас страх за нее не имел логического основания. Что ужасного, что провал на балу ее расстроит, если она все равно намерена покинуть их мир? Пора Самуэлю, да и ему самому, осознать, что этот союз обречен. Аз не сводил глаз с присутствующих, чтобы пресечь любую магию, направленную на супругу. А герцог боролся не только со страхом. В груди проснулся дракон, который требовал укрыть это восхитительное создание от чужих взоров и сделать своей по-настоящему.

Фелиция, казалось, не обращала на него внимания. Один робкий шаг в сторону, поворот изогнувшейся спины, расправленные плечи — и музыка резко оборвала журчание и устремилась в тревожащее пике. Второй шаг получился решительнее. Она не поднимала на него взгляд, но ощущала его присутствие всем телом. Не звала, но в то же время больше не скрывала свой интерес.

Этот факт, ее продолжающее сопротивление, а также то, что все мужчины в зале в упор рассматривали ее полунагую фигурку, будили в нем звериное начало, о существовании которого Азазель не подозревал. Он подавил рвущееся из груди рычание, и тем не менее оно ропотом распространилось под сводами. Аз снова зашелся в яростном рыке. Фелиция же вздрогнула еще раньше, как будто прочитала его мысли. Ее ступни все быстрее перебирали по настилу вперед и назад. Азазель оставил позади половину залы и приблизился к ней. Теперь она всматривалась в него и сама не заметила, как ее босые, лишившиеся сандалий ноги, оторвались от поверхности. С каждым шагом она поднималась все выше.

Сначала она повторяла движения монн из универсального приветственного танца — это обязательная составляющая юдаффи — потом отвлеклась и позволила телу поймать собственный ритм, подбадриваемая взволнованными трелями. Древу все же удалось ее услышать, и вот уже собравшиеся стали свидетелями не пустой имитации, а танца души в исполнении девушки из друго мира.

Фелиция легко набирала высоту. Для этого она делала несколько вращений, по инерции взметнув руки вверх, а потом воспаряла на полметра. Иногда сразу на метр. Не подозревая об этом, она выбрала наиболее сложное, духовное, направление юдаффи. Им владели избранные монны, которые и без участия мужей становились главами кланов — настолько сильна была их решимость и вера.