Барин-Шабарин 7 (СИ) - Старый Денис - Страница 14

И получается так, что русский офицер более цивилизован, чем любой из европейцев. Когда у англичан есть возможность убить врага, они не останавливаются ни перед чем. Они убивают. Ибо закон войны суров: нужно убить врага, чтобы не быть убитым самому.

— Заряжай мортиры! Трубка на версту по неприятелю! — стал выкрикивать вице-адмирал Нахимов.

Я понимал, что он делает. Он решил поддержать моих ребят, ударив по позициям англичан, сбивая с них любое желание вытащить своих раненых. Хотя что-то они слишком многим жертвуют, чтобы вытянуть подстреленных нами людей.

— Что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда я смотрел в бинокль за действиями Елисея.

Конечно же он меня не слышал. Но должен же был понимать, то мне, нам, не нужен тот, в непонятно в каком мундире человек, что был в группе с офицерами. Двоих могут и не дотащить. Но Елисей не слышал моих слов, он был на месте и действовал.

— Ба-бах! Ба-бах! — не прекращающиеся винтовочные выстрелы перекрыл гром русских мортир.

Бомбы по большой дуге, навесом, устремились на вражеские позиции. Разрывы уже скоро последовали. И пусть накрытие скопления врага не произошло, но англичане спрятались за свои укрепления и выжидали.

А в это время Елисей с двумя бойцами уже тащили в нашу сторону двоих подранков.

— Волк, берёшь двоих, и быстро помочь Елисею! — приказал я одному из бойцов.

То, что в моём полку используются позывные, тоже будет откровением для Нахимова. Но так проще и быстрее обращаться в бою. Тем более, что у меня процентов двадцать всего личного состава — Иваны да Фёдоры.

Англичане ещё попробовали сделать одну попытку. Отчаянная группа человек из десяти выбежала из укрытия и направилась в сторону Елисея и тех англичан, которых тащила его группа. И почему же всё-таки настолько есть желание отбить наших пленников? Ведь не звери мы, право слово. Можем и на обмен пойти, что-то выторговать за пленных. Наверняка уже хватает русских офицеров, которые томятся в английском и французском плену.

— Бах-бах-бах! — вновь отработали стрелки.

Группа английских солдат с двумя офицерами приблизилась на расстояние менее четырёхсот метров в своей погоне за Елисеем. А это расстояние… Нет уже больше тех отчаянных англичан.

— Почему ослушался приказа и стал тащить двоих? — вместо слов восхищения или благодарности я начал отчитывать Елисея.

— Ваше превосходительство, был дан приказ взять главного английского офицера. Вот он, — Елисей указал в сторону английского полковника. — Но этот английский офицер только сопровождал другого господина. Я не понял, кто из них главный. Так что я посчитал нужным взять обоих. Готов понести любое справедливое наказание.

Всё же молодость в Елисее ещё имеется. Вот сейчас он несколько перегнул палку. Чувствует себя победителем и даже какой-то вызов что ли бросил мне. Ну ничего, с ним мы и потом поговорим, не обсуждать же свои внутренние вопросы в присутствии различного рода офицеров, которые всё ещё охают, ахают и выражают крайнюю степень скептицизма. Мол, только божественное проведение виновато в том, что все удалось. А так… Безрассудство чистой воды, а не успешные действия. Но… завидуют!

— Представьтесь! — подошёл я к тому самому неизвестному англичанину.

Его можно было бы спутать с английским офицером, вот только не было никаких знаков отличия. А костюм, который был на мужчине, скорее стилизован под армейский, чем армейским является. Да и сразу видно, что человек не бедный передо мной: отличная ткань, золотые пуговицы, шёлковая рубаха с серебряной вышивкой.

— Вы не имеете права со мной обращаться как с военным. Я известнейший репортёр…

— Мы можем вам оказать медицинскую помощь и не будем обращаться с вами как с пленным. На посмотрите, сэр на правду, я вам ее покажу! — сказал я и повернулся к Нахимову.

— Вот так мы умеем воевать, — сказал я вице-адмиралу.

— Так, как вы говорите вас зовут? — спросил я у раненого в ногу мужика.

— Моя фамилия Говард. Я журналист «Times», — горделиво отвечал мне пленник на своем родном языке.

— Мистер Говард, а вы владеете русским языком? — спросил я журналиста.

— Нет, к сожалению, — ответил мне журналист.

Вопрос о знании русского языка был задан лишь только для того, чтобы я мог спокойно обратиться к Елисею. Впрочем, если Говард и солгал, то озвучивать государственные тайны рядом с ним я не собирался.

— Ты как в этом мужике смог увидеть кого-то важного? — спрашивал я своего подчинённого.

Дело в том, что, пусть и ткань дорогая, пуговицы золотые, однако назвать Елисея ценителем моды и знатоком, что отличит золото от золотой краски, нельзя. В остальном же журналист был похож, скорее, на русского мужика, чем на рыцаря пера. Густая, причём, нечёсаная борода, длинные, также не особо ухоженные волосы. И где тут рассмотреть в мужике журналиста? И сапоги… В лучшем случае в России такие могут носить купцы-однолавочники, только встающие на путь коммерции.

— Так они пробовали его защищать, — Елисей указал в сторону английского полковника.

— Господин генерал-майор, может, вы уже доложитесь мне, а после будете переговаривать со своими солдатами? — сказал Нахимов.

Признаться, я был без понятия, почему произошла такая резкая смена настроения у вице-адмирала. Вроде бы, напротив, должен радоваться тому, как тут, с кондачка была проведена операция и в руках русского командира, сто есть у него, уже целый полковник. Это, если не учитывать журналиста, которого, скорее всего, придётся отпускать. Возможен обмен на русских офицеров.

А еще, Нахимов оказался не сказать, что сильно благодарным мне человеком. Мы-то уже были представлены. Общались и ранее. Хотя… Я, наверное, слишком многого хочу. Как тот ребенок, что за каждый свой поступок, пусть и обязательный, но хороший, ждет похвалы. Вот и для меня идти к победе обязательно, но стоит ли ждать после каждого поступка благодарности?

— Мы можем отойти с вами в сторону? — спросил я у Павла Степановича, не желая выяснять причины перепадов настроения командующего в присутствии подчинённых.

— Вы понимаете, что журналиста мы должны будем отпустить, и что он напишет английской газетенке? — своим вопросом Нахимов дал мне понять, почему он злится.

— А разве же они, журналисты английские, как и французские, не поливают нынче грязью нашу страну и нашего государя? — задал я встречный вопрос.

— Наше командование весьма чувствительно ко многим статьям, что выходят за границей, — пояснил мне Нахимов.

Я не стал высказываться на эту тему. Желания адмирала Александра Сергеевича Меньшикова для меня не особо весомы. Да и самого Александра Сергеевича здесь нет, поэтому решение принимать не ему. Кроме того, журналиста мы конечно отпустим. Вот, только я имел немалое желание пообщаться с ним.

— Да и то, как вы нынче воевали… Мне сие обдумать еще нужно. Поймите меня правильно, я за любую войну, главное — победить врага. Но они нас называют варварами, дикарями. И только что мы доказали, что таковыми и являемся, — Нахимов выразил мысль, которая присуща большинству нынешних офицеров.

Вот это желание воевать в белых перчатках для меня непонятно. Есть же пословица, то ли у французов, то ли у англичан, гласящая, что нельзя приготовить омлет, не разбив при этом яйца. Вот я и делаю: разбиваю яйца, да и другие части тела французской, английской, и турецкой гадине.

— Вы прикажете отказаться от таких форм войны? — спросил я, также демонстрируя своё недовольство.

— Нет. Но всё это мне нужно обдумать, — сказал Нахимов, развернулся и пошёл прочь.

Не понимаю. Неужели на глазах вице-адмирала, как и других офицеров убили ещё такое малое количество русских воинов, что они не окончательно поняли, что эту войну выигрывать нужно жёстко? Да, знаю, что во время Первой мировой войны русским снайперам порой офицеры не подавали руки. Мол, нельзя убивать даже врага из-за угла. Но дикость, как по мне, именно в том и состоит, чтобы отказываться от новых методов ведения войны, методов, которые способны приблизить Победу.