Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 18

— Час, не больше, и он нас нагонит, — голос Глебова был абсолютно спокоен. — Улизнуть не получится. Корабли перегружены по самое не балуй, сидят в воде, как беременные утки.

— Вижу, капитан, — буркнул я.

Рядом, прислонившись к поручню, стоял де ла Серда. Старый испанец молча пыхтел трубкой, выпуская в соленый воздух сизые кольца, и сверлил взглядом приближающуюся точку.

— Флибустьер, — наконец обронил он, выбив пепел о борт. — Чистый англичанин, постройка видна. Быстрый, как черт из табакерки. Пушек у него штук восемнадцать, не меньше, и бьют они дальше наших. В ближний бой не полезет, дураков нет. Будет вокруг нас хороводы водить да с дистанции бить.

Он излагал наш смертный приговор с таким олимпийским спокойствием, будто лекцию по тактике читал. И от этого его хладнокровия становилось только паршивее. Бежать — не вариант. Вступать в артиллерийскую перестрелку — глупость. Что остается? Сдаться на милость пиратам? Перспектива, прямо скажем, так себе. Все наши трофеи, да и компромат на Эшворта — всё пойдет этому морскому разбойнику.

Я посмотрел на свои корабли. Два шикарных фрегата, дюжина шустрых шняв. Целая эскадра, которая сейчас была жирной, неповоротливой мишенью (и я ведь знал, что рискую, но где-то все же выскочило это «авось»). Я злился на себя, на свою жадность, что заставила набить трюмы под завязку. И на этого наглеца, который решил, что может вот так запросто отжать нашу победу. Нет уж. Фиг вам, а не семечки. Если помирать, то с музыкой.

— Капитан Глебов, — я повернулся к нему. — Людям по чарке рома. Пусть согреются. Артиллеристам — пушки к бою.

— Есть, ваше благородие! — Глебов аж встрепенулся. Простой и понятный приказ был куда лучше этой тягомотины с ожиданием.

— Сеньор де ла Серда, — я обратился к испанцу. — Ваш совет. Как нам его поближе подманить?

Старик бросил на меня быстрый, удивленный взгляд, а потом в его глазах зажегся огонек.

— Он хищник, барон. А хищник всегда с опаской относится к раненому зверю — тот может и огрызнуться. Но он никогда не устоит перед приманкой, которая сама плывет ему в пасть, — он выдержал паузу. — Нужно разыграть катастрофу. Сделать вид, что один из наших кораблей сломался и отстал от каравана. Он не упустит такой шанс, клюнет на легкую добычу.

Мысль была дельная. Растащить его внимание, заставить кинуться на одну цель, подставившись под удар остальных. Но времени на сложные маневры у нас не было ни секунды.

И тут меня осенило. Зачем что-то разыгрывать? У нас же есть идеальное оружие для роли приманки. Ненадежное, капризное, но способное навести шороху.

— «Щук» к бою! — приказал я, Глебов снова удивленно на меня уставился. — На «Фрею» и на «Тор»!

— Петр Алексеич, да они же… — начал было он.

— Выполнять, — отрезал я. — План такой: мы не пытаемся в него попасть. Мы используем «Щук» для другого. Мы должны его напугать. Заставить поверить, что мы не беззащитны. Что у нас есть какая-то хреновина, способная врезать из-под воды. Он не знает, что это. И это незнание — наше спасение.

На палубах тут же закипела работа. Солдаты и наемники, отбросив сомнения, бросились расконсервировать моих уродливых подводных монстров. Массивные вороты для намотки тросов закрепили на палубах. Страх моих подчиненных сменялся азартом. Они получили понятную и конкретную задачу. Они снова были в бою.

Я стоял на мостике, глядя, как приближается враг. Он шел уверенно, нагло, уже предвкушая легкую победу.

Пиратский корабль был уже достаточно близко, чтобы я без всякой оптики мог разглядеть детали. Изящный, хищный, выкрашенный в черный цвет корпус, огромные паруса, благодаря которым он буквально летел по волнам. Он шел на нас, как наглый волчара, ни на секунду не сомневаясь, что стадо овец не посмеет огрызнуться. И эта его самоуверенность была моим главным козырем.

На палубах «Фреи» и «Тора» тем временем творился сущий ад. Подготовка моих «Щук» к запуску в условиях качки превратилась в ту еще пытку. Десятки рук в дикой спешке пытались совладать с громоздкими, неуклюжими механизмами. Солдаты и матросы, поминая черта всуе, крепили массивные вороты и раскатывали мои композитные тросы, которые так и норовили запутаться в самый неподходящий момент. Наконец, с горем пополам, под мои отрывистые команды, две просмоленные сигары, похожие на гигантских пиявок, были спущены на воду. Они лениво качались на волнах, готовые к своему последнему выходу.

— Начать! — гаркнул я, и мой голос утонул в реве ветра.

На обоих фрегатах дюжие мужики, кряхтя от натуги, навалились на рукояти воротов. Механизмы заскрипели, тросы натянулись, как струны, и «Щуки», взбаламутив воду двумя криво вращающимися винтами, потихоньку поползли вперед, оставляя за собой два хорошо заметных буруна. На мгновение на палубе повисла напряженная тишина, полная робкой надежды. Я вцепился в поручень, не сводя глаз с двух теней, устремившихся к врагу. Я не ждал чуда. Мне нужно было лишь, чтобы он их увидел. Чтобы его капитан на мостике, глядя в свою подзорную трубу, нахмурился и задумался, что это за чертовщина ползет к нему из-под воды. А вот если бы я еще и попал во врага, то было бы прекрасно.

А враг увидел. Я заметил, как корабль слегка изменил курс, уходя от прямой атаки. На его палубе тоже началась какая-то суета. Он испугался. Этот маленький укол страха, укол неизвестности — это была моя первая, крохотная победа.

Но открытое море — не тихое озеро в Игнатовском. Оно не прощает ошибок и не делает скидок на сырость конструкции. Первой сдохла «Щука», запущенная с «Тора». Ее композитный трос, мой уродливый гибрид из пеньки и медной проволоки, не был рассчитан на боковое давление волн и дикие рывки. С оглушительным треском, похожим на пистолетный выстрел, что-то лопнуло. Трос? Наверное, хотя не должен был. Потеряв тягу, торпеда беспомощно замерла на волнах, превратившись в бесполезный кусок дерева.

Вторая продержалась чуть дольше. Она упрямо ползла вперед, прошла почти два кабельтовых, но и ее судьба была предрешена. Внутренний механизм, собранный Нартовым не выдержал чудовищной тряски. Что-то внутри заклинило, и «Щука», задрав нос, зарылась в воду, где и осталась торчать, словно нелепый поплавок.

На борту врага раздался дружный, издевательский хохот. Его было слышно даже сквозь шум ветра. Их капитан, увидев жалкий провал «чудо-оружия московитов», окончательно уверился в своей безнаказанности и нашей полной беспомощности. Он снова лег на прежний курс, идя на сближение уже без всякой опаски.

На палубе «Фреи» повисло тяжелое, гнетущее молчание. Пустить еще торпеду не успеем. Надежда, только что окрылившая людей, сдохла. Мои наемники снова мрачно переглядывались. Они явно решили, что поставили не на ту лошадь. Глебов нервно сжал кулаки, аж костяшки побелели.

— Огонь из всех орудий, Петр Алексеич? — глухо обронил он. — Хоть потреплем его, прежде чем…

Он не договорил.

Это был жест отчаяния. Благородный, совершенно бессмысленный. Наша артиллерия его не достанет, а его пушки превратят нас в щепки.

И в этот момент полного, казалось бы, отчаяния, я принял самое немыслимое, самое унизительное и самое правильное в этой ситуации решение.

— Белый флаг, — спокойно произнес я. — На мачту.

Наступила такая тишина, что я услышал, как скрипела мачта над головой. Все, от последнего юнги до капитана Глебова, уставились на меня, как на рехнувшегося. В их глазах читалось недоверие, переходящее в откровенный ужас. Большая часть экипажа знала, что я — Смирнов, создатель орудий и любимчик Брюса не должен попасть в плен, Государь с них шкуру спустит за такое.

— Ваше благородие… — первым опомнился Глебов. Он шагнул ко мне, его лицо исказилось. — Вы это серьезно? Сдаться? Да лучше утонуть! Это же позор! Мы русские солдаты, а не…

— Это приказ, капитан, — я холодно посмотрел на него. — Выполняйте.

Мои наемники тоже заволновались. Датчанин, их негласный вожак, подошел ближе, его лицо выражало откровенное презрение.