Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 8

И после того, как дед Митяй вернулся из Нижнего в октябре, я снова зашел к нему в гости: он же меня специально приглашал! Снова попил с ним чай из медного самовара, снова поговорили о разном. И снова я узнал много нового. Например, что Нижний Новгород вот уже пять лет называется Горьким, и в голове при этом промелькнула мысль: «ну вот, опять перепривыкать к названию». А еще я узнал, почему мужчины в нашем доме так спешили валенки навалять. Оказывается, в Нижний (то есть в Горький) доехать не так-то и просто! Я-то думал: дойти (или на телеге приехать) в Ворсму, оттуда с автовокзала на автобусе — и через час ты уже на Покровке. Но оказалось, что все немного сложнее. И сложности начинались с того, что никаких автобусов от Ворсмы до Горького не ходило, и автовокзала в городе не имелось. Зато имелась железнодорожная станция «Ворсма», до которой идти (или ехать) было еще километров семь. Но там поезда ходили всего дважды в сутки, утром и вечером — и если дед Митяй с медом в вагон свободно помещался, то тетки с объемными валенками (а ехали-то валенки продавать не только Настя с Валей) в вагон имели серьезный шанс просто не зайти, в единственный вагон в этом поезде. Поэтому они использовали другой маршрут, строго противоположный: от станции Ворсма они заранее на поезде ехали в другую сторону, до Павлово (то есть до «конечной»), а там из вагона просто не выходили и ехали уже в Нижний (в смысле, в Горький): поезд-то сначала из Горького шел, и потом просто возвращался обратно. А в Горьком требовалось еще с Казанского вокзала на трамвае доехать до Канавинского рынка, что тоже было непросто — но уже технически возможно. Вот только времени такая дорога отнимала больше трех часов, да и отправляться в путь приходилось часов в пять утра. Ну а спешили они до холодов с валенками покончить потому, что когда народ надевал тулупы, то и в «обратный» поезд влезть становилось проблематично…

Домой возвращаться вечером было проще, все же связки валенок уже не мешали. Да и деньги карман не давили: на Покровке… то есть на Свердловке, в Центральной областной сберкассе, можно было сделать вклад в любую центральную сберкассу любого города (точнее, райцентра) в области. Не совсем все же любого, в Ворсму там деньги не принимали, но уже в Павлово можно было деньги именно перевести в Ворсменское отделение. Вероятно, возможность внести в Горьком деньги на счета в районах как раз местные «банкиры» и сделали для удобства артельных торговцев, а сопутствующие «мелкие неудобства» были действительно мелкими: деньги-то внести можно было сразу, а вот снять их становилось возможным лишь в течение недели, когда нужные документы из Центральной сберкассы в районные привезут. Но по понедельникам сберкассы не работали, так что деньги в Павлово «появлялись» в лучшем случае в среду. Что, впрочем, все равно было лучше, чем быть ограбленным по дороге домой…

Для меня вся эта информация была очень важной: я честно рассчитывал следующим летом кое-что в Нижнем подкупить, и даже приступил к накоплению денег на грядущую закупку. Даже накопил уже сорок три копейки: мне на день рождения родственники гривенник подарили, а остальные деньги я уже сам заработал, еще летом: ежевики у речки росло очень много, но ее почти никто не собирал: уж больно колючая. А я придумал «прибор для рванья ежевики, не залезая руками в куст», и с Валькой и Мишкой — уже совсем взрослым сыном тетки Натальи, которому почти десять лет было — мы ходили на речку эту ежевику рвать. Мишка палками поднимал ветки, я — свое палкой с острым крючком и маленьким сачком — быстро срывал ягоды, которые Валька перекладывала в небольшие туески, сделанные из бересты, а когда туески уже заполнялись, Мишка шел в Ворсму и там на рынке ягоды продавал. Туесок уходил копеек за двадцать (то есть Мишка, чтобы быстро все продать, такую «демпинговую» цену ставил), и мы выручку честно делили поровну. Отдавая, правда, пятак за туесок Гришке, который их для нас плел, но все равно получалось «всем поровну». А уже позднее наша команда стала поставлять на рынки и чернику, которая стоила куда как дороже, и даже два раза ее поставить успела…

Потом, правда, нам бизнес пришлось свернуть: мать Мишку все же высекла, и не за то, что самовольно в Ворсму бегал, а за то, что цену очень низкую на ягоды выставлял, и мы остались без продавца. А в деревне-то ягоды продавать некому. Разве что малина спросом пользовалась, но и она не любая: лесную каждый сам себе набирал сколько хотел, так что в Кишкино малина торговалась исключительно с огорода тетки Дарьи. У нее — единственной в деревне — малина на огороде росла, причем «культурная», очень большая и вообще желтого цвета. То есть и красная была, но у нее малину односельчане покупали понемногу «для украшения стола» на праздник какой-нибудь. И денег за малину она просила много, рубль за банку фунтовую. Это за желтую, а красную она малышам деревенским разрешала просто так есть с куста…

Но ягоды давно закончились, и вообще все дары дикой и домашней природы закончились, так что на пополнение моих финансовых резервов в ближайшее время рассчитывать не приходилось. И на потребление свежей витаминной продукции — тоже, из витаминов оставались только яблоки (в сенях у нас стояло десятка два бельевых корзин с антоновкой и в сарае, вероятно когда-то изображавшем хлев, были две больших бочки с яблоками уже мочеными), да и в связи с холодами продуктивность мелкой домашней скотины резко снизилась. Хотя эта скотина у нас жила в отличных условиях: от печки в комнате Николая в трубе был проложено отдельное колено, от которого курятник тоже подогревался и курицы уж точно не мерзли. Однако баба Настя, как я подозреваю, более по традиции, вслух пожаловалась, что-де «куры опять яйца нести перестали». И на мой уточняющий вопрос сказала, что куры вообще каждую осень нестись перестают аж до марта.

Ну да, конечно, зимой-то в курятнике темно несмотря на наличие маленького окошка, с чего бы курам-то нестись? Я бабе Насте примерно в таких выражениях свое профессиональное мнение и высказал, причем за обедом. Чем очень повеселил и мать, и отца — но баба Настя все же задумалась. Немножко подумала и через пару дней принесла в курятник две лампы. Лампы, которые она отобрала (за ненадобностью) у сыновей: ацетиленовые «шахтерки». Карбид у мужиков еще с осени остался, немного, но на пять дней освещения его хватило. А потом, вытащив из гнезд сразу семь яиц, баба Настя старшего своего озаботила срочным пополнением запаса карбида, а младшему приказала «как-то сделать» специальные кронштейны для этих ламп и «абажуры», рассеивающие слишком уж яркий свет.

Ну а мне снова обломились очень приятные плюшки: после того, как баба Настя спросила, чем меня — всего такого умного — угостить, чтобы умище мой еще больше развивался, я получил «небывалое блюдо»: яичницу с луком. Вообще-то яйца в деревне в рационах были постоянно (кроме зимнего времени, понятное дело), но почему-то их употребляли исключительно в вареном виде. Ну и в сыром, но гораздо реже, причем исключительно по той простой причине, что куры свои яйца несли часто перепачканные пометом. Не всегда, но народ искренне (и, кстати, вполне обоснованно) считал, что холодной водой яйца от дерьма не отмыть. А тут появились яйца «внеплановые», и того, кто их обеспечил, было бы неверно без полезного продукта оставить. Лука в доме было, пожалуй, поменьше чем только картошки: сами его выращивали немного, только «на зелень», но Арзамас-то был центром российской луковой промышленности и лук на рынке в Ворсме стоил даже дешевле картошки, так что на зиму его закупали в больших количествах. Думаю, что теперь еще больше его закупать будут: на «очищенном» подсолнечном масле жареный лук получался не хуже, чем жареный на свином сале, а так как в деревне никто свиней не заводил, и прежнее лакомство было недоступным. И тут вдруг все три счастья вместе оказались: и лук, и масло, и яйца. В общем, дня четыре вся семья (включая семьи дядьев) питалась исключительно яичницей с луком. То есть на второе только ее и готовили, а так же на завтрак и на ужин…