Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 26

— Реши уж, как-нибудь. — Сквозь зубы произнесла я, натягивая на себя плед с его стороны кровати.

— Не переживай об этом, вообще ни о чем не переживай сейчас. Все, что происходит вокруг, это абсолютно неважно. Самое главное, чтобы ты была здорова, — медленно подбирая слова, выдохнул Виктор.

Я поняла, что такое лицемерие меня тоже не устраивало.

Он теперь все знал, он знал про ребёнка, он знал про беременность и как сейчас строить с ним диалог?

Я не понимала, что играть в молчанку, закрываться, не было хорошим вариантом, потому что рано или поздно нам придётся обсуждать тему беременности. Так пусть уж лучше рано, пока у меня есть некоторые преференции за счёт косяков с его стороны.

— Ты не имеешь права на этого ребёнка. — Тихо произнесла я, и Виктор послушно кивнул.

— Я знаю, этот ребёнок, вымоленный только тобой, я знаю, что этого ребёнка ты у бога выпросила. Я прекрасно понимаю, что после моего поступка я никаких прав ни на ребёнка, ни на тебя не имею, но об этом не надо сейчас. Сейчас самое главное, чтобы ты успокоилась…

— Ты не спрашиваешь, буду ли я рожать или нет, — хрипло сказала я, стараясь не расхохотаться от истерики и от отчаяния. При мысли про смех в рёбрах опять закололо, я глубоко старалась начать дышать. И Виктор, помедлив, заметил:

— Этот вопрос он вообще не стоит, я тебя не первый год знаю, для того, чтобы понять, что если ты чего-то хочешь, то ты этого добьёшься, я не первый год тебя знаю для того, чтобы рассуждать о том, что сейчас правильно с точки зрения морали или неправильно говорить об аборте. Я тебя знаю, поэтому точно также я знаю, что этот вариант для тебя неприемлем. Ты, вероятнее всего, поставишь крест на себе, но родишь ребёнка, — медленно выдохнул муж.

Я только сглотнула.

Да, он хорошо знал меня.

А я ещё надеялась, что он прекрасно понимает, что если я приняла какое-то решение, то я от него не отступлюсь.

— Это не твой ребёнок, только мой, — зачем-то снова повторила я, испытывая детскую обиду на него. Я то думала, он там будет рассказывать о том, как мы все вместе хорошо заживём, а он выбрал позицию взрослого в этой картине и оставался в стороне. Ну, согласитесь, это детская обида, когда ты считаешь, что твоё дело очень важное, очень значимое, а взрослые, давая тебе самостоятельность, говорят да, конечно. Так и у нас сейчас.

— Хорошо, как бы мне не было больно это признавать, хорошо. — Сказал Виктор и сделал шаг в спальню. Я нахмурила брови и проследила за ним таким взглядом, после которого шкуру бы лучше сбросить. Но моему мужу было нипочём. Он остановился напротив, рядом с комодом и опёрся о него боком. — Ещё какие-то условия, правила, решения будут?

— Я не хочу, чтобы ты никак участвовал ни в жизни ребёнка, ни в моей. Ушёл и ушёл, выбрал и выбрал.

— Я не хотел никуда уходить. Ты это прекрасно знаешь.

— Мне это уже не важно, Виктор. Мы должны были с тобой лететь в отпуск, а вместо этого…. — я вздохнула испытывая боль в груди, но продолжила. — А вместо этого я оказалась черт пойми где, путёвки просрочены. Плевать на годовщину. Но зато из всего этого я вынесла безумное счастье, беременность.

— Я понимаю твои опасения в отношении неё, — выдохнул Виктор, став на несколько лет старше, какая-то глухая печаль осела на дне зрачков. — Я не собираюсь доказывать, что я прав, что я имею какие-то права на эту беременность, на этого ребёнка, потому что я не считаю правильным сейчас доводить тебя ещё сильнее. Если ты решила, значит, ты решила, я принимаю и уважаю твоё решение, Зоя.

— В таком случае, как вернётся Роза, хотя можешь даже не дожидаться, тебе стоит уехать.

— Я уеду, как только запрошу записи с камер видеонаблюдения в подъезде и с придомовой территории. Не переживай об этом, — хриплым голосом постановил Виктор, и я покачала головой.

Роза вернулась спустя пятнадцать минут, залетела в квартиру большим ураганом, перетрясла все пакеты, вытащила упаковки, стала зачитывать показания к применению, осторожность во время беременности…

Виктор стоял, смотрел на это все, проводил пальцами по щетине, как будто бы стараясь содрать кожу, но молчал.

И хорошо, что молчал. Еще сейчас воевать с ним не было ни сил, ни возможностей.

— Если все более менее утряслось, то я поеду. — Сказал он хрипло, и я, не поднимая голову с подушки, прикрыла глаза. — Зоя, несмотря на то, что я не претендую никаким образом на твою автономию, ты должна знать, что я по-прежнему являюсь твоим мужем, и я вполне в состоянии позаботиться о вас всех.

— Мне кажется, от твоей заботы одни проблемы, — выдохнула я и медленно перевернулась на другой бок.

Роза встала с пуфика, тихо прошептала:

— Идем, пап, я провожу.

Нет, она не принимала его сторону, она старалась сгладить конфликт, чтобы именно сейчас он не разрастался до размеров атомной бомбы. А когда дверь закрылась, я вдруг ощутила, что слезы бесконтрольно как-то текли из глаз.

Роза пришла в спальню, медленно села на край кровати и погладила меня по спине.

— Не переживай, мам, не переживай, все будет хорошо, правда, мы все выдержим, я тебе точно говорю, у нас с тобой все получится. А ещё через семь недель мы посмотрим на нашего мелкого, он крепкий оказался.

Зоя

На протяжении последующих трех дней к нам приезжала медсестра, ставила капельницы, ставила мне уколы. Наталья Сергеевна назначила ещё какие-то витамины, кардиолог прописал что-то для небольшого разжижения крови, но эти три дня они были в состоянии тихой агонии, когда не понимаешь, чего ждать и на что надеяться.

Мне казалось, что я все равно не была здорова. Я чувствовала каждой клеточкой своего тела, что происходило что-то ненормальное, но вместе с тем анализы ничего не показывали. Отчаявшись, к концу третьего дня добиться хоть какого-то движения в направлении выздоровления, я приняла решение, что должна с этим как-то жить. Как бы мне не было больно, как бы у меня не сбоило сердце, я должна с этим жить, потому что, начитавшись море литературы по поводу кардионевроза, я все-таки пришла к выводу, что это было ничем иным, как именно психологической реакцией, и организм так среагировал. Тяжело рассуждать о том, что если бы я не думала о Викторе, если бы меня не заботил никакой вопрос нашей беременности, то я бы сразу выздоровела.

Ну, это глупо, там был целый комок всего, но сейчас у меня не было просто шансов для того, чтобы сидеть и удручать собственное состояние, поэтому с началом четвертого дня я тихонько выползла из спальни.

Роза прогуливала учёбу из за того, что безумно переживала за меня, хотя я запрещала, я говорила, что ничего со мной не случится в закрытой то квартире, но Роза мне не верила. И в то утро, когда я вышла из спальни, и медленно, короткими шажками пробралась на кухню и не ощутила никакого то сбитого ритма сердца, никакой отдышки, мне показалось, что жить можно.

Я быстро накрыла на стол, и когда Роза вышла из своей спальни, то я уже ждала её с завтраком.

— Вау, тебе, наверное, лучше...

— Да. — Я неоднозначно пожала плечами, потому что сама не могла здраво оценивать собственное состояние.

— В любом случае не надо так напрягаться. Завтрак это не та часть дня, которую я не смогу взять на себя, ты же понимаешь это?

А ещё я понимала, что она мой ребёнок, и она не обязана обо мне заботиться, потому что в природе так заложено, что мать заботится о своих детях.

— Папа звонил…

Он звонил каждый день, и если мой телефон молчал, то мобильник Розы очень часто разрывался от вибрации, потому что Виктору, несмотря на то, что он и выбрал позицию взрослого человека, который не будет давить, ему все равно, скорее всего, было страшно. Он звонил и спрашивал, как мы, а я во всей этой ситуации понимал какую-то глупую банальную вещь: из-за того, что произошло с нашей семьёй никто не может даже сказать о том, что мы рады ребёнку.

И это обижало так сильно, что в одну из ночей я не выдержала и все-таки расплакалась. Мне казалось это неправильным, мне казалось, что вся эта ситуация, она изначально не способствовала тому, чтобы у нас создалось маленькое внутрисемейное общество, ждущее рождения чуда.