Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин - Страница 27

Я тяжело вздохнула, пожала плечами.

— И что он на этот раз спрашивал?

— В основном все тоже самое о том, как ты, сколько ты кушаешь, сколько пьёшь, встаёшь ли ты.

Роза покачала головой.

Я понимала, что у неё мысленно, где-то подтекстом, наверняка родились такие моменты, что ей сейчас было труднее, чем мне или Виктору, потому что она находилась между молотом и наковальней, с одной стороны, она могла понять обеспокоенность отца моей беременностью, а с другой стороны, она не могла понять его вольности в отношении любовницы. И поэтому металась, как не знаю, кто. И ей было очень сложно.

— Слушай, если ты не хочешь с ним общаться…

— Мам, я зла на него, я обижена на него. Мне больно от того, что он так поступил. Но я понимаю, что сейчас моё общение с отцом это меньшее. Лучше он будет спрашивать у меня о тебе, чем звонить непосредственно тебе самой. Тебе это будет тяжелее.

— Ты не обязана огораживать меня от жизни. Ты не обязана стелить мне везде соломку. Ты не обязана переживать за меня, как за своего ребёнка.

— Мам… — Роза качнулась вперёд, медленно обошла стол, придвинулась ко мне, уткнулась носом в плечо и вздохнула. — мам. Помнишь, когда у меня во втором классе начались уроки трудов, и мы там делали первые стежки на ткани? Вот ты помнишь тот стежок, который надо было сделать, а потом пропустить в него иголку, чтобы сделать узелок. У меня не получалось. Я плакала, психовала, а ты, беря мою руку в свою, помогала все это сделать. То есть ты меня движениями повторений учила этому. Сейчас полностью другая ситуация. Повторениями, движениями мы, наверное, будем учиться жить одни. И поэтому не надо говорить о том, что я могу не рассказывать о тебе отцу и могу не брать от него трубки. Нам с тобой все равно как-то придётся научиться жить вдвоём. А потом втроём. — Роза вздохнула, я медленно подняла руки и обняла её.

В этой маленькой женщине было мудрости больше, чем во мне, в ней было столько чуткости и понимания, что сердце снова зашлось неровным боем, и я мысленно призвала себя к спокойствию. В конце концов, неужели это будет продолжаться бесконечно и я даже положительные эмоции не смогу испытывать? Это же глупо. Это же ненормально.

— Не переживай, мам. Мы с тобой, как в детстве. Стежок за стежком будем учиться. И нет в этом ничего постыдного, нет в этом ничего плохого. И на самом деле нельзя винить ни тебя, ни меня, ни беременность в том, что у папы такой период жизни. Он сам этого хотел, он сам это сделал. Наша семья не виновата. Не надо искать проблему в себе, а я же знаю, что ты ищешь, и, не находя, ты снова бьёшься головой об стену в вопросе, почему он так поступил с тобой? Мне кажется, единственный ответ на этот вопрос может звучать примерно так. Он так поступил с тобой просто потому что мог, просто потому, что у него было на это желание, были на это силы, возможности и напрочь отсутствовало какое-то понимание. Он изменил, потому что мог. Мне это больно говорить, но это правда, мам.

Зоя.

В Розе действительно было безумно много мудрости, настолько много, что я стояла, слушала её и поражалась:

— Спасибо тебе, — тихо сказала я, тыкаясь носом в её мягкие волосы.

— Да мне то за что. За такие вещи, мам, не благодарят.

— Но все равно спасибо…

Потому что дочь была права.

Раз за разом, закрывая глаза, я проворачивала эту историю.

Почему, почему, почему?

Всего несколько недель назад я была самой счастливой женщиной. Утрирую насчёт самой счастливой, потому что у меня не было возможности родить второго ребёнка, поэтому я была просто счастливой женщиной, у которой была стабильная семья, хорошая работа, любимое занятие, преданный внимательный муж.

А сейчас мы обе с Розой стояли возле обрыва, а мост-то порван, и как дойти на другую сторону непонятно.

Я тяжело вздохнула и, развернув дочь к столу, заметила:

— Давай будем завтракать, сегодня я не позволю тебе прогуливать учёбу.

Роза невесело пожала плечами, как будто бы отдавая на волю судьбы всю свою ситуацию с образованием, но я понимала, что это на самом деле очень жёстко продалбливать возможности, ради которых она столько работала.

Проводив дочь на учёбу, я не без труда заставила себя добраться до окна и взглянуть на заснеженный город.

Так странно, я даже ни разу не задумывалась о том, кого я ношу под сердцем: мальчика или девочку. А каким он будет? А какой я буду? Ему будет двадцать, а мне шестьдесят два. Это на самом деле, наверное, дерьмово. Потому что в школу его поведёт женщина, которой уже полтинник. То есть все будут понимать, все будут знать, что поздний ребёнок. И я не думала, что что-то изменится за ближайшие несколько лет, за ближайшие несколько лет ничего не изменится. Но потом Виктору надоест. Он найдёт другую женщину. Он станет вкладывать в отношения с ней все свои силы и на прошлую семью ему будет наплевать. Соответственно, вопрос о том, как мы будем жить, стоит очень остро. Я не считала, что мой муж это тот человек, который будет сраться из-за чайного сервиза. Нет, но это жизнь, и каким бы он не был покладистым в разводе, которого я все равно добьюсь, в дальнейшем никто не даст гарантию, что его чувство вины, его эйфория от того, что он станет второй раз отцом, продолжит качать эту тему, с тем что его ребёнку ничего в этой жизни не нужно будет, потому что он все даст, продлиться долго.

В теории, в глупых романах бывшие мужья уходят, оставляют миллионы, дворцы, корабли, самолёты, пароходы, а в нынешней ситуации в реальности, даже если что-то Виктор и оставит в нашем браке, то этого все равно не хватит на жизнь с маленьким ребёнком.

Я понимала, что у меня остаётся буквально от силы пять месяцев на то, чтобы заняться чем-то дельным, которое будет приносить мне стабильный доход.

В голову ничего не шло, но мне нужна удалённая работа, чтоб была возможность заниматься малышом.

Я тяжело вздохнула, покачала головой, бросила взгляд на разряженный мобильник, ушла в спальню, поставила телефон на зарядку и снова бросила опасливый взгляд на улицу.

Там шел снег.

Снежная зимняя сказка, сотворённая морозко, и воздух такой холодный, прям жгучий, щиплет внутри носа.

Несколько дней я не выходила из квартиры, наверное, пришло время немного взять себя в руки и понять, что ситуация не повторится.

Я не знала, кто тот полицейский, но очень надеялась, что Виктор слов на ветер не бросает, по крайней мере, раньше за ним такого не водилось, и сейчас с опаской какой-то я медленно натягивала на себя тёплый спортивный костюм, бросала косые взгляды в окно и, прикусывая губу, раздумывала над тем, что, может быть лучше вообще горнолыжный костюм одеть, ведь все-таки зима, мне простывать нельзя, но взопрев в одних толстых спортивных штанах в квартире, я поняла, что погода все-таки не такая суровая стоит снаружи.

Натянув на себя шапку, спортивную куртку, взяв ключи и заряженный мобильник, я медленно вышла из квартиры и пошла в направлении лифта, а когда он звякнул, то за спиной я услышала шаги.

Резко обернувшись, я наткнулась на лицо хмурого, недовольного соседа напротив.

— Добрый день, Владимир, — с запинкой сказала я испытывая неловкость и запоздалую благодарность к человеку, который оказался рядом в сложный момент.

— Здравствуйте, Зоя Марковна, — произнёс низким рокочущим голосом сосед и, пропустив меня в лифт, зашёл следом, нажал кнопку первого этажа.

На соседе была тяжёлая кожаная толстая куртка с меховым воротником, тоже спортивные штаны, а в руках он держал мобильник. Сведённые на переносице брови не добавляли его лицу какого-то благородства или симпатичности, скорее наоборот, отталкивали. Узкие поджатые губы навевали мысли о том, что этот человек не любит шутить.

— Владимир, я, — стоя позади мужчины, начала тихо и вздохнула.

— Зоя Марковна, не говорите ничего, так бы поступил любой на моём месте, — выдохнул небрежно сосед, и я ощутила в его голосе ноты раздражения.