Волшебная ферма попаданки, или завещание с подвохом (СИ) - Луна Кармен - Страница 36

Я подошла к туману. Закрыла глаза. Я попыталась представить себе нашу долину такой, какой я её увидела в первый день. Разрушенный дом, хищные сорняки, мёртвая земля. Я попыталась спроецировать этот образ наружу.

Получилась какая-то ерунда. Размытое, дрожащее марево, сквозь которое отчётливо проглядывала наша зелёная, цветущая реальность. Это было похоже на плохой фотошоп.

— У меня не получается! — в отчаянии воскликнула я. — Моя магия не умеет врать! Она слишком… честная. Она видит структуру и воспроизводит её. Она не может воспроизвести то, чего нет!

— Потому что ты снова пытаешься строить! — в его голосе зазвучало знакомое нетерпение. — А ложь не строят. Ложь… чувствуют. В неё вживаются.

Он подошёл ко мне сзади. Я снова ощутила его жар, его близость, и моё сердце сделало кульбит. — Это бесполезно, — пробормотала я.

— Закрой глаза, — прошептал он мне на ухо, и от его шёпота по моей коже побежали мурашки.

Я послушалась.

— Не пытайся ничего строить. Очисти свой разум. Сейчас ты не будешь смотреть своей магией. Ты будешь смотреть моей. Я покажу тебе, что должен видеть враг.

Его руки легли мне на виски. Его пальцы были горячими, как угли. Я вздрогнула.

И мир исчез.

Я больше не стояла на поляне. Я оказалась… внутри его воспоминания. Я видела нашу долину, но не своими глазами, а его. И это было страшно. Я видела не просто разруху. Я видела линии угасающей магии. Я видела серый пепел отчаяния, который покрывал всё вокруг. Я чувствовала боль земли, её агонию. Он показывал мне не картинку. Он делился со мной ощущением . Ощущением безнадёжности, смерти и запустения, которое он испытывал каждый раз, глядя на эту землю до нашего появления.

Это было невероятно. Интимно до дрожи. Наши сознания соприкоснулись. Я почувствовала его вековую усталость, его одиночество, его тяжёлый груз ответственности. А он… я не знаю, что он почувствовал во мне. Наверное, смесь страха, упрямства и запаха екатеринбургского метро.

На мгновение мы были одним целым. Не дракон и человечка. А просто два сознания, парящие в общем потоке памяти и магии.

— Теперь… попробуй ты, — прошептал его голос у меня в голове.

Я, всё ещё находясь в этом трансе, протянула свою волю к стене тумана. Но теперь я не пыталась ничего «рисовать». Я просто взяла то серое, тоскливое ощущение, которым он со мной поделился, и начала вплетать его в структуру плюща. Я не врала. Я просто… рассказывала растению грустную историю. Историю о смерти и угасании.

И плющ откликнулся.

Я открыла глаза. Кейден уже убрал руки и стоял в шаге от меня, тяжело дыша. Его лицо было бледным. Кажется, этот трюк стоил ему немалых сил.

Я посмотрела на наш туман. Он изменился. Он больше не был просто белым. Теперь он был серым, с гнилостными, зеленоватыми прожилками. Он выглядел безжизненным и отталкивающим. Я шагнула за его черту и обернулась.

И ахнула.

Передо мной была та самая долина, которую я увидела в первый день. Мёртвая, серая, с руинами дома и чахлыми сорняками. Иллюзия была идеальной. Абсолютной. Она не просто выглядела реальной. Она ощущалась реальной. От неё веяло безысходностью.

Мы создали шедевр. Шедевр лжи.

Я вернулась обратно, в наш зелёный, живой рай. Кейден смотрел на меня. Долго. Пристально. — Теперь ты знаешь, как создавать ложь, — сказал он, и его голос был странным, хриплым. — Это опасное знание, Элара. Оно меняет того, кто им владеет.

— Я справлюсь, — ответила я, хотя сама в этом не была уверена.

Он подошёл ко мне совсем близко. — Я знаю, — сказал он так тихо, что я едва расслышала. — И это пугает меня больше всего.

Он смотрел мне в глаза, и в его золотом океане я видела не восхищение, не удивление, а… беспокойство. Словно он, дав мне в руки новое, мощное оружие, теперь боялся не за себя, а за меня. Боялся, что я, научившись так искусно врать миру, однажды разучусь быть честной с самой собой.

Он научил меня врать, — с холодом поняла я. — Дракон, который, как я теперь понимаю, не солгал мне ни разу о самом главном. И я не знаю, что пугает меня больше: то, что я теперь это умею, или то, что я всё больше и больше начинаю ему доверять. Даже в его страхе за меня.

Наш второй урок был окончен. И он был в тысячу раз интимнее и опаснее первого. Потому что сегодня мы делились не силой. Мы делились душами. И я чувствовала, что после этого мы уже никогда не сможем быть просто «партнёрами».

Прошло несколько дней. Дней странных, наполненных до краёв тишиной и электричеством. Наша долина, укрытая идеальной иллюзией запустения, стала настоящим убежищем. Мир снаружи, казалось, перестал существовать. А внутри… внутри кипела своя, тихая, но не менее напряжённая жизнь.

Мы с Кейденом почти не разговаривали о том уроке, о том ментальном слиянии. Это было слишком… личным. Слишком большим. Мы просто знали, что оно было. И это знание висело между нами, меняя всё. Он больше не смотрел на меня свысока. Теперь в его взгляде было что-то новое, сложное — смесь уважения, любопытства и… опаски. Словно он боялся той силы, которую сам же во мне и разбудил.

А я… я боялась его. Но уже не как врага. А как мужчину. Я боялась этой невозможной, неправильной, сумасшедшей тяги, которая возникала каждый раз, когда он оказывался рядом. Я зарывалась в работу с головой: мы чинили сарай, я составляла подробный план по возведению «маяков», даже пыталась научить Рябу не клевать меня, когда я собираю яйца. Всё что угодно, лишь бы не думать о нём.

Но, как известно, если ты пытаешься не думать о драконе, ты будешь думать только о драконе.

Проблема пришла оттуда, откуда и следовало ожидать. Из-под земли.

Однажды утром, когда я как раз пыталась объяснить Кейдену, почему нельзя использовать магию левитации, чтобы подоить корову («Она нервничает, Ваше Величество, у неё от этого падает удой!»), из своей норы вылетел Буркотун. Он был не просто взволнован. Он был в панике.

— Ведьма! Дракон! Беда! — верещал он, размахивая своей киркой. — Катастрофа! Конец света! Мои грибы! Они поют!

Я уставилась на него. — Что делают?

— Поют! — в отчаянии повторил он. — Хором! Фальшивят, негодники, но поют! Резонанс сбился к демонам!

Поющие грибы? — с иронией подумала я. — Шикарно. У нас тут, кажется, начинается свой собственный лесной «Евровидение». От гномов. Двенадцать баллов.

— Веди, — коротко бросил Кейден, и мы все вместе нырнули в гномью нору.

В его подземном зале было… шумно. Воздух не просто вибрировал. Он гудел. Низкий, ровный, глубокий гул, от которого, казалось, дрожали камни. А светогрибы, которые обычно сияли ровным светом, теперь пульсировали, как стробоскопы на дискотеке, и в такт этой пульсации издавали тонкие, мелодичные звуки. Хор светящихся грибов. Феерично.

Мы подбежали к «колыбели», где на подушке из мха лежало наше сокровище.

Сердце Горы. Яйцо.

Оно изменилось. Оно больше не было просто тёплым. Оно было горячим. И оно не просто пульсировало. Оно билось. Медленно, мощно, в ритме гула, который заполнял пещеру. ТУ-ДУМ. ТУ-ДУМ. ТУ-ДУМ. Это билось сердце. Огромное, сильное, древнее сердце. И оно светилось. Изнутри, из самой его чёрной глубины, пробивался мягкий золотой свет, и звёздные искорки на его поверхности кружились в медленном танце.

— Оно просыпается! — в ужасе прошептал Буркотун. — Слишком быстро! После того ритуала исцеления оно начало впитывать магию земли, как губка! Мои кристаллы скоро перегорят от перегрузки! Оно дестабилизирует всю мою пещеру!

— Но это же хорошо, что оно просыпается? — с надеждой спросила я.

— Хорошо?! — взвизгнул гном. — Ведьма, этот гул… его скоро можно будет почувствовать за десять лиг отсюда! Никакая твоя иллюзия не скроет такой всплеск силы! Падальщики из Топей примчатся сюда, как мухи на мёд!

Кейден подошёл к яйцу. Его лицо было маской из восхищения и глубокой тревоги. — Он прав, — сказал дракон. — Наш ритуал… он стал для него пищей. Мы создали вокруг него идеальные условия, и оно начало расти. Это значит, что оно живо и здорово. Но это же… это как зажечь сигнальный костёр на вершине горы. Нас найдут. Очень скоро.