Злодейка в быту (СИ) - Черная Мстислава - Страница 14

Что касается безопасности… Отдаленная провинция, редкие деревни, дороги пустынны. Сколько путешественников мы повстречали за последние пару дней? Одного или двух? Третьим, кажется, был странствующий монах.

— Юная госпожа, — бормочет кормилица.

— Я обещаю приехать, — шепчу я. — И я хочу найти тебя здоровой и полной жизненных сил. Иначе я не смогу привести тебя в поместье дяди, понимаешь? Ради меня заботься о себе хорошенько.

— Да, юная госпожа! Я буду молиться и за вашего отца, долгих и долгих ему лет жизни, и за вас.

Я крепко обнимаю ее, помогаю забраться в салон и поворачиваюсь к командиру Вею.

Краем глаза отмечаю, что тетушка тоже здесь, стоит на шаг позади. Кузины не вышли, а вот свита из тетушкиных служанок теснится у самых ворот.

Сколько у меня будет времени?

Дядя не может не учитывать, что я заклинательница, а значит, в теории способна послать отряду магическую весточку, чтобы развернуть их обратно. Он выждет… сколько? Час? Больше? Вряд ли меньше. Надеюсь.

— Позаботьтесь о кормилице Мей для меня, командир Вей.

— Будет исполнено, юная госпожа. — Он кланяется ниже, чем следует.

Откуда я знаю? Подсказывает даже не память Юйлин, а ее восприятие.

Командир Вей явно зол, мой приказ вынуждает его задержаться, в каком-то смысле противоречит приказу моего отца, но командир вынужден подчиниться. Возможно, он думает о том, что ночь будет ехать без сна, лишь бы нагнать упущенное время.

Я ощущаю что-то похожее на укол вины, но не позволяю чувству прорасти. Отец дал мне людей, чтобы обеспечить мою безопасность. Если мне нужно задержать их, я задержу.

Отец ведь не остался без охраны? Не остался… А еще он заклинатель и может позаботиться о себе сам.

Удачно воспоминания потекли — что насчет дяди и тети?

Про дядю вспомнить не удается, а вот картинка, как тетушка развлекает меня и кузин иллюзией цветка, встает перед глазами. Кузины, надо полагать, чему-то тоже обучены.

М-да…

Не поместье, а логово ядовитых змей, вооруженных магией.

— Берегите себя, командир Вей! Я желаю вам благополучной дороги.

— Да, юная госпожа. — Он отступает на шаг, запрыгивает на лошадь.

Махать на прощание здесь не принято.

Я замечаю, что кормилица приподняла штору и смотрит на меня с очень сложным выражением, в нем и тоска, и боль, и недоумение, и беспокойство, и любовь. Я стараюсь ответить ободряющей улыбкой, только получается плохо.

Командир трогает лошадь пяткой, и разгруженные экипажи один за другим начинают движение. Я продолжаю стоять, пока последний в цепочке не достигает конца фасадной стены поместья.

У меня меньше часа, чтобы действовать.

И несколько минут дядя явно собирается украсть, он подходит.

— Юйлин, я все знаю, — строго начинает он.

— О чем вы, дядя?

— Не притворяйся. Здесь не поместье твоего отца, здесь твои фокусы не пройдут. Твой отец может быть ослеплен фальшивой невинностью, но не я.

— Дядя? — Мой тон становится капельку прохладнее.

Я чувствую, как пугается здешняя часть и как недоумевает иномирная.

— Ты привела больную служанку, а когда твоя тетя встала на защиту слуг поместья, ты ей грубила, была непочтительна, а со своими сестрами высокомерна и чванлива. Ты докучала старосте, запугивала несчастную семью земледельцев. Что за злобная натура!

Обвинения настолько прекрасны, что даже возражать не хочется, только восхищаться тем, как дядя ловко извратил мой приезд. Его послушать, так не племянница приехала, а тиранша-рэкетир.

Спасибо за идею, конечно, но я пока не готова захватывать поместье.

— Да? — Я позволяю брови изогнуться.

— Ты даже не раскаиваешься! Возмутительное поведение!

— Дядя…

Что мне ему сказать?

Если откровенно, то очень хочется послать подальше.

Но это же некультурно.

Я очень четко понимаю, что дядя остается в рамках традиций, сейчас он не просто мой старший, он мой опекун и имеет право меня ругать. Очевидно, что, отругав, он прикажет мне уйти в выделенный мне двор и думать о своем поведении.

А когда я уйду, пошлет служанок меня караулить, чтобы не вышла раньше, чем запрет будет снят, и загребет сундуки.

— Возможно, ты не осознаешь, насколько ты неправа, Юйлин. Я помню, как твой отец тебя баловал. Я предупреждал его, но разве же он слушал! Он не наказал тебя даже тогда, когда ты влезла в архив с запретными свитками. Ты моя племянница, Юйлин. Хотя я давно тебя не видел, ты в моем сердце, я люблю тебя как родную дочь. Я позабочусь о тебе. Я попрошу твою тетю найти для тебя бабушку, которая обучит тебя хорошим манерам. До конца месяца ты должна переписать трактат «О женской добродетели», а сейчас на три дня и три ночи отправляйся в Зале предков думать о своем недопустимом поведении!

Эм?

Дядюшка превзошел мои ожидания.

Запереть меня на три дня… Даже если он меня «милостиво простит» и отпустит раньше времени, все равно впечатляет. По его мнению, Юйлин испугается и станет шелковой? Ну-ну, он просчитался.

Он разворачивается и, широко шагая, устремляется в ворота. Я смотрю ему вслед. Промолчать или сейчас высказать?

Толку молчать? Как только я откажусь покорно под конвоем топать в Зал предков, ему доложат.

— Дядя ошибается, — бросаю я ему в спину, позволив легкой насмешке просочиться в голос.

— Что? — Он вздрагивает, оборачивается.

Меня очень радует, что мы выясняем отношения фактически на улице. Никто из крестьян не посмел приблизиться, но издали посматривают с огромным любопытством. Если дядя позволит себе лишнее, об этом узнает вся деревня и только вопрос времени, как быстро сведения дойдут до моего отца. Очевидно, что небыстро, но все же. А если уничтожить деревню разом — дядя способен на подобное злодеяние или нет? — то у отца тем более возникнут вопросы.

Что-то мне не по себе.

Откуда пришла мысль об уничтожении целой деревни свидетелей? Это подозрения Юйлин или оторванные от действительности измышления иномирной части?

— Я не запугивала старосту, я честно купила дом вдовы Лю Ции, переплатив за развалюху втридорога. Дядюшка верно заметил, что у меня отвратительный характер, поэтому из глубокой семейной привязанности я не буду обременять дядю своим присутствием, я буду жить в своем новом, законно приобретенном доме.

— Ты что несешь?

— Дядя забыл, что я уже вступила в возраст совершеннолетия?

— Но…

— Не самая талантливая, но я заклинательница. Ограничения, которые существуют для девушек, неспособных управлять ци, меня не касаются.

— Ты…

— Дядюшка, пожалуйста, прямо сейчас распорядитесь, чтобы слуги перенесли мой багаж в дом, где я буду жить.

— Сумасшедшая…

Угу.

Даже спорить не буду.

Голоса в голове и расщепленность сознания точно не про здоровую психику. Дядя даже не представляет, насколько я в действительности сумасшедшая. Радовался бы…

Он медлит.

— Дядя, выглядит так, будто вы не хотите отдать мне мои вещи. — Я улыбаюсь, будто шучу.

— Да что ты несешь⁈ Кан, слышал? Перенесите сундуки!

— Благодарю, дядюшка. — Я низко кланяюсь.

Только вот вкуса победы я не чувствую. Воображение рисует, как под покровом ночи слуги поместья пробираются через провал в стене и грабят меня. Кого я потом обвиню?

И дядя, уверена, думает о том же, о чем я, — его лицо разглаживается, в глубине глаз вспыхивает насмешка.

До ночи еще дожить надо.

Не уверена, что дотяну, голова раскалывается. Я держусь сама не знаю как, то ли на силе воли, то ли на чистой злости, то ли на упрямстве.

В Юйлин при всей ее мягкости, неамбициозности и вроде бы даже некоторой глупости есть стержень и умение держать лицо вопреки внутреннему состоянию, и благодаря ей я могу стоять с прямой спиной и легкой улыбкой на лице. И я не просто столб изображаю, я считаю сундуки, слежу, открыты или закрыты замки. Я не думаю, что дядя пытался открыть крышки, не сейчас, но убедиться стоит. По виду все в порядке.