В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 42

Я надеваю мужскую футболку, а сверху свою рубашку.

В багажнике автомобиля обнаруживается плед, который мы стелим на траву.

Устинов облачается в шорты и садится, согнув ноги в коленях, и я устраиваюсь между ними, спиной прижимаясь к его груди.

Он обхватывает меня одной рукой, укутывая от ветра — надёжно и крепко, так что уезжать не хочется вовсе.

Я делаю пометку в голове: высохнуть — и домой. Высохнуть — и домой. Как бы ни хотелось поступить иначе.

Саша — горячий, как печка. Настоящий. Нужный. Живой.

И мне кажется: если оторвать его от себя — это будет как оставить ожог. А пока он рядом — его близость плавит меня до состояния тягучего сиропа. Боюсь, если я закрою глаза, то усну, уткнувшись в это тепло и забыв обо всём.

— Забавно, что всё началось с пары комментариев под новостью на канале, а закончилось тем, что я сижу в лесу в твоей футболке, — откидываю затылок Саше на плечо.

От него пахнет немного парфюмом, немного сигаретами, немного костром и потом. Я закрываю глаза, поворачиваю голову и прижимаюсь губами к его шее. Не знаю, что он чувствует, но пальцы на моём плече вдавливаются в кожу чуть сильнее.

— Я ответил, потому что разозлился. На работе уже начинались проблемы, и тут ты — со своей фразой про жадность... Она попала прямо в точку. Будто ты лично решила меня поджечь.

— Я вообще зашла туда просто посмотреть, как люди реагируют на резонанс. Хотела отследить градус — кто злится, кто сочувствует. А потом наткнулась на твой комментарий и вместо анализа полезла в перепалку.

Провожу носом по колючей щеке и медленно прикрываю веки. Саша показался мне тем, с кем спорить бесполезно — но почему-то очень хотелось. Первую неделю мы яростно переписывались, доказывая друг другу своё и не стесняясь в выражениях.

Может, это и был знак, что нам не стоило продолжать. Но мы оба упорно его игнорировали — чтобы дойти до того… до чего в итоге дошли.

— Даже не знаю, почему я тебя не заблокировал, — усмехается Устинов. — Казалось, ты делишь мир исключительно на чёрное и белое, а я терпеть не могу категоричность.

— Надо было оставить тебе в кафе томик Криминального кодекса. Там как раз про оттенки серого — в зависимости от умысла и квалификации.

— Если всё пойдёт плохо — принеси его вместе с передачкой.

Легонько толкнув Сашу под бок и пробормотав «Дурак», я поворачиваюсь к нему лицом.

На мою шею ложится мужская ладонь. Большой палец гладит скулу. Мы целуемся — мягко, плавно, с невесомым скольжением. Делая паузы, чтобы глотнуть воздуха.

— В университете нам говорили, что справедливости не бывает — бывает процессуальний порядок, — говорю путанно. — Справедливость слишком субъективна, Саш.

— И в чём тогда твоя справедливость?

Вопрос не в этом. Вопрос в том, почему на суде я допустила слабость. Или — силу. Смотря с какой стороны посмотреть.

— В том, чтобы иногда нарушить систему. Ради равновесия.

Устинов берёт мой рот аккуратно — пробует вкус, изучает. Его губы чуть сухие и обветренные, но язык — тёплый, настойчивый и влажный. И когда он касается моего — из груди вырывается короткий стон удовольствия.

— Мне пора домой… — тщетно мотаю головой. — Саш… Санечка… Мне правда пора…

Сердце вылетает, когда мы меняемся местами. Теперь я лежу на покрывале, перед глазами раскидывается ясное ночное небо, а Устинов нависает надо мной — близко до невозможности, почти вплотную, опираясь на локоть.

Живот отзывается спазмами, стоит ему тронуть его ладонью. Томительными спазмами — когда он задевает кожу под грудью и вдоль рёбер, опускаясь ниже.

В какой-то момент — между моими невнятными протестами и сбивчивыми вдохами — в голове зреет навязчивая мысль: сдёрнуть с себя всё, что мешает, сковывает и отделяет нас друг от друга. И эта мысль почему-то не кажется абсурдной. Наоборот — естественной и почти неизбежной.

Я ёрзаю на месте и ерошу светлые волосы у Саши на затылке. С тех пор, как мы не виделись, он подстригся короче — по-бойцовски. И это ему идёт: подчёркивает резкие скулы, линию челюсти и полное отсутствие сантиментов.

Целую уголок его рта, подбородок, шею. Возвращаюсь и повторяю всё по кругу, пока не ловлю сдавленный стон в губы — и пока пальцы, гуляющие в моих трусиках, не сменяются тугим, настойчивым давлением члена в промежность.

Согнув мои ноги в коленях, Саша оседает между ними, ловко отодвигает стринги в сторону — и на секунду замирает. Его взгляд съезжает вниз, в самый центр, и то, как он на меня смотрит, возбуждает сильнее любых прикосновений.

Он приспускает шорты, проводит рукой по всей длине, а затем головкой распределяет влагу между половыми губами. От этого дыхание сбивается, а пальцы судорожно вцепляются в покрывало.

Глубокий толчок заставляет меня запрокинуть голову, вскрикивая от переполняющего ощущения. Второй — выгнуться дугой, будто кости во мне перемололи в крошку. На третий и каждый следующий я только и успеваю ловить затуманенный, тёмный взгляд, чувствовать, как ладонь наваливается на грудь — грубо, с нажимом — и слышать влажные, порочные звуки проникновения. Такие, что воздух вокруг трещит от напряжения и рассыпается фейерверками.

Особенно — когда Устинов срывается в финальном движении, с хрипом вжимается в меня до упора, а затем, выходя, кончает мне на живот. Горячие капли разбрызгиваются между бёдер, оставляя липкий, тягучий след.

Он проводит пальцами по коже — медленно, с натиском, будто втирая следы себя в меня. Просачиваясь в каждую пору, в пульс и в память тела, которая уже не сможет его забыть.

Мне приходится привести себя в порядок буквально в полевых условиях, но это такая мелочь по сравнению с тем моментом, когда автомобиль выезжает с просёлочной дороги к остановке, и мы вызываем такси.

Саша курит в приоткрытое окно. Серьёзный, задумчивый. Я не знаю, о чём он думает, но по линии широких плеч и по тому, как он сжимает сигарету в пальцах, видно — внутри него бушует целый шторм, который он изо всех сил держит при себе.

— У тебя хороший адвокат, — тихо проговариваю, опуская взгляд. — И если у меня будет что-то, что я захочу передать, — я найду, как с ним связаться.

Несмотря на работающий обогрев в салоне, меня периодически трясёт.

Я благодарна Устинову за то, что он ни на чём не настаивает. Ничего не требует. Не заставляет выбирать — ни сейчас, ни потом. Ведь любой мой ответ после случившегося был бы «да». Да, да и да.

А я не знаю, правильно ли это. Готова ли я к столь разрушительным последствиям.

Мне нужно остыть, подумать. Принять решение взвешенно и осознанно — не под влиянием чувств и эмоций, потому что рядом с ним во мне снова преобладает женщина. На все сто процентов из ста.

— Ты меня когда-нибудь разблокируешь? — спрашивает Саша. — Я не собираюсь навязываться. Просто… теоретически.

У небольшого магазинчика с опущенными жалюзи притормаживает такси.

Устинов отправляет сигарету в урну и бросает на меня прямой, открытый взгляд. В его глазах — то самое упрямство, которое я больше не считаю недостатком. В них — ум, сталь и нежелание отпускать.

Я знаю: даже через год, два или три я всё ещё буду им болеть. И я не могу не учитывать это, отвечая ему.

— Если всё закончится удачно, — спокойно киваю и берусь за дверную ручку, — вернее, не если, а когда всё закончится удачно, я напишу первой.

Грудь сдавливает в тиски, несмотря на то что, казалось бы, после этого разговора я должна была почувствовать облегчение. Но эти тиски не ослабевают — наоборот, затягиваются с каждым выдохом, когда автомобиль Саши исчезает из поля зрения.

По щекам начинают беззвучно катиться слёзы — жгучие, солёные. Совершенно не спрашивающие разрешения. Как запоздалый отклик на то, что я слишком долго копила в себе.

***

Прошло четыре недели с момента избрания меры пресечения, а я уже изучила адвоката Устинова досконально.

Профессионал. Собранный. В меру острый, но не истеричный. Он действительно работает, а не имитирует защиту. Это не отмазка для галочки — это настоящий партнёр в бою. И почему-то от этого чуть легче.