В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 40

— Выйди, пожалуйста, — коротко предлагает он.

Голос твёрдый, без права на возражение. Не просьба, а приказ. И именно это заставляет меня ещё сильнее вжаться в сиденье, цепенея от злой, бессильной ярости.

— Если ты хотел принести извинения за попытку нас угробить, то можешь озвучить их водителю, — наконец-то отвечаю я.

Устинов цепляется взглядом за мой профиль, потом задерживается на линии скул, губах и уголке рта, пытаясь по мельчайшим признакам понять, что творится у меня внутри.

Его руки опускаются на бёдра — не в жесте враждебности, скорее в сложном, сдержанном движении человека, который пытается совладать с собой.

— Оль...

— Извините, мы будем ехать или нет? — отрываюсь от сиденья, трогая таксиста за плечо. — Или вам больше не нужен двойной тариф?

Он молча глушит двигатель и застывает, дожидаясь, пока ситуация разрешится сама собой. Очевидно, прощаясь с дополнительными деньгами — и бросая меня на произвол судьбы.

— Выйдешь? — интересуется Саша, протягивая мне ладонь. — Или мне тебя вытащить?

Клубящаяся между нами смесь внутренней борьбы и желания становится почти осязаемой — плотной, горячей, липкой — и в этом капкане мне всё труднее удерживать контроль.

Проходит всего несколько секунд после угрозы, прежде чем действие становится фактом.

Саша наклоняется, перехватывает меня за талию и легко, почти без усилий, отрывает от места.

Я успеваю вскрикнуть, но этот вскрик тонет в шуме проносящихся машин. Следующее, что я ощущаю, — его сильные руки, удерживающие меня на весу, и теплое, рваное дыхание где-то у самого уха.

Звуки быстрых шагов по асфальту разгоняют сердечную мышцу.

Я дёргаюсь, пытаясь вырваться, но его хватка только крепче сжимает рёбра. Гнев, отчаянье и что-то тягучее смешиваются внутри, расползаясь горячими волнами по телу. Я ненавижу его за эту беспринципность, вцепляясь в белую футболку — сама не зная зачем: то ли чтобы остановить, то ли чтобы не упасть.

Устинов усаживает меня на переднее пассажирское сиденье, наклоняясь так близко, что его рука невольно скользит вдоль моего бедра, прежде чем нащупать ремень.

В ноздри проникает терпкий запах дыма костра, впитавшийся в его одежду и кожу, и кое-что ещё — живое, обволакивающее, слишком мужское, чтобы можно было игнорировать.

— Что-нибудь хочешь? — почти заботливо интересуется Саша. — Кофе, чай, вино? Здесь рядом есть заправка.

Голос слышится непривычно мягким, но за этой вежливостью сквозит настойчивость — словно он намеренно даёт мне иллюзию свободы, чтобы потом снова замкнуть вокруг меня кольцо.

— Хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

Мы смотрим друг другу в глаза, выплёскивая все эмоции сразу.

Запретное притяжение, раздирающее изнутри, заставляет затрепетать мои ноздри, но прежде чем я успеваю отвернуться, Саша тянет меня к себе за затылок, а его пальцы зарываются в волосы, не оставляя ни шанса на отступление.

Он давит — не больно, но решительно — и в следующую секунду его губы сминают мои в требовательном, обжигающем поцелуе.

Я стону ему в рот и прикусываю нижнюю губу сильнее, чем собиралась. Саша дёргается и рычит в ответ, но вместо того чтобы отпустить, только яростнее прижимает меня к себе, руша остатки сопротивления.

Влажный язык захватывает мой, цепляется, обвивает, поглощает — и я сама не замечаю, как начинаю отвечать: запоздало и жадно, забывая, зачем вообще пыталась бороться.

***

Саша всё же заезжает на заправку, покупая всё подряд — и чай, и кофе, и алкоголь, и шоколад, и снеки — потому что я не говорю ничего однозначного на его предложение. Я, в принципе, вообще ничего не говорю, гордо вскинув подбородок и уставившись в окно.

Манера вождения, как всегда, резкая и быстрая, как и характер владельца машины, но сейчас она волнует меня меньше всего на свете.

Я странным образом знаю, что нахожусь в безопасности.

Во мне автоматически включается инстинкт покорности, хотя внешне этого не скажешь: плечи зажаты, руки лежат на коленях, дыхание сбивается на короткие, неглубокие вдохи.

— Я не знаю, где тебя искать, чтобы поговорить и при этом не подставить, — признается Саша, потирая переносицу и отъезжая от заправки. — Квартира — плохой вариант. Работа — ещё хуже. Мне показалось, что сейчас — самый лучший из возможных. Я... херово себя чувствую с тех пор, как ты ударила меня по лицу.

Ауди устремляется вперёд по трассе, проезжая незнакомый сосновый лес и редкие придорожные кафе с тускло мерцающими вывесками. Я напрягаюсь, машинально стискивая ремень безопасности.

— Тебе нежелательно покидать местонахождение без уважительной причины, чтобы избежать недоразумений, — осторожно напоминаю.

Устинов включает поворотник, сбавляет скорость и сворачивает на узкую просёлочную дорогу, уходящую вглубь леса.

Удивительно, но даже в этот момент сердце не бьётся быстрее. Во мне нет ни страха, ни паники — только грудь становится тесной, а пальцы судорожно сжимаются на ткани сиденья.

— У меня есть уважительная причина, — поясняет Саша.

Свет фар выхватывает из темноты колючие кусты, корни и редкие отражатели на обочине.

Мы едем долго. Или дорога просто кажется бесконечной — то поднимаясь в гору, то проваливаясь вниз.

Ауди выезжает на открытый участок, и мы оказываемся на вершине небольшого обрыва, под которым раскинулась тёмная, широкая река. Это зрелище завораживает — особенно сейчас, когда я так и не подошла к ней тогда, на базе отдыха.

Саша глушит двигатель, но не гасит фары. Тишина становится плотной и давящей изнутри, и я хватаю стакан с чаем, первой выбираясь наружу.

В лицо сразу бьёт ветер, пахнущий водоемом, и губы начинают печь сильнее — потому что недавний поцелуй впитался в ткани и теперь откликается даже на прикосновение воздуха.

За спиной слышится, как открывается водительская дверь, затем — громкий хлопок и тяжёлые шаги, которые с каждой секундой становятся ближе.

Я не оборачиваюсь. Даже не дышу глубже. Только делаю глоток остывшего чая, чтобы сбить расползающуюся по телу дрожь.

— Мне понравилась ваша компания, — отвешиваю вполне искренний комплимент. — Понравилось то, с какой лёгкостью вы отдыхали, купались и веселились.

То, что Саша стоит прямо за мной, подсказывает тень — она заставляет кожу на затылке покрыться мурашками. Тень настолько высокая, что накрывает мою, в который раз напоминая о разнице в габаритах и росте.

У меня не было против него шансов, когда Устинов вытаскивал меня из такси. Не было ни одного — потому что я сама хотела ему их дать.

— Я не планировал задерживаться — заехал, чтобы поздравить лучшего друга, но услышал, что рядом отдыхает прокуратура, и как-то сразу передумал.

Я резко разворачиваюсь и поднимаю взгляд — от широкой грудной клетки, по линии подбородка и скул, — пока не встречаюсь с насыщенными зеленью глазами. В тот же момент по спине пробегает ток.

Саше идёт любой выбранный стиль — хоть домашний, хоть деловой, хоть спортивный, хоть пляжный. Ему идёт и то, как он держится. Неважно где — в зале суда или на пустыре.

Я ловлю себя на том, что не могу от него оторваться, потому что он удерживает меня взглядом — прицельным и точным, словно вбирает в себя миллиметр за миллиметром, не отпуская ни на вдох, ни на выдох.

— Скажи честно, что ты сделал, когда понял, кто я? — прищуриваюсь, склоняя голову на бок. — Упивался тем, что поимел прокурора, а не наоборот? Было приятно чувствовать себя выше — зная, что я даже не догадываюсь, кто ты на самом деле? Кому ты рассказал, Саш? Родным? Друзьям? Вы смеялись? Перечитывали переписку, комментируя, как наивно я на тебя купилась?

Вопросы сыплются из меня нескончаемым потоком. Те самые, что мешали спать, доводили до тошноты и лезли в голову, как заевшая пластинка.

— Эй, стоп, Оль. Хватит.

— Что? — непонимающе развожу руками.

— Я не смеялся. Ни разу. Даже мысленно. Никто из моих друзей не знал о тебе ни слова, — жёстко пресекает мои догадки Саша, указывая рукой в сторону дороги. — Никто из тех, кого ты видела.