В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 36

— Мне не нравится твой настрой, Сань, — произносит Игорь, раздражённо хрустя костяшками.

— Почему?

— Соберись уже, что ли.

Я опускаю стекло, щёлкаю зажигалкой и затягиваюсь дымом — просто чтобы чем-то занять руки.

— Ты говорил, что у тебя есть связи в аппарате через какого-то знакомого... — задумчиво протягиваю. — Скажи, ты бы мог сделать так, чтобы Белогорскую мягко вывели из дела?

Я понимаю: она должна была заявить отвод, как только стало понятно, что у нас была личная история. Но раз не сделала этого — значит, у Оли были на то причины. Возможно, даже глупые. Не до конца рациональные.

— Если бы ты не был долбоёбом, — спокойно бросает Игорь, — ты бы сам заявил о вашей связи и сбил тем самым часть доказательств. Но ты, я вижу, решил сыграть в благородство... Как будто это вообще кого-то спасёт...

***

Моя жизнь после суда ничем не отличается от прежней — если не углубляться и закрывать глаза на такие мелочи, как необходимость в любой момент явиться на допрос, уведомлять следствие о каждом шаге за пределы города и тот факт, что часть счетов компании под арестом.

Основная деятельность временно работает в ограниченном режиме.

В «Форстрек» уже наведывался следователь — официально «для уточнения по ряду договоров». По факту — прошлись по бухгалтерии, забрали копии документов и задали пару формальных вопросов.

С тех пор в офисе стало чуть тише. Никаких панических сборов или бегства персонала, к счастью, не было, но ощущение, что воздух стал гуще, — до сих пор не уходит.

В таком режиме я отрабатываю рабочую неделю: провожу совещания, ставлю задачи и делаю вид, что всё под контролем. Иногда даже сам почти верю. Сотрудники — тем более: в их глазах я по-прежнему тот, кто знает, куда идёт. Хотя на самом деле давно сбился с курса.

По привычке в пятницу вечером у меня уже зудит под кожей — от нетерпения, которое раньше означало, что скоро состоится встреча с Олей. Сейчас это просто остаточный рефлекс, который организм почему-то всё ещё считает важным соблюдать.

Именно он толкает меня сесть в автомобиль, купить цветы и проехаться по знакомому району, накидывая круг за кругом вокруг её дома, пока не начинает темнеть.

Где-то в уме я прекрасно понимаю, что не имею права даже приближаться. Но желание пересиливает логику. Оно не считает последствия — просто давит изнутри, не оставляя выбора.

Я прикидываю пару-тройку сценариев — тупых, неуместных и заведомо бесперспективных — на случай, если мы с Олей пересечёмся, просто чтобы хоть как-то оправдать собственную настойчивость.

Что говорить — в душе не ебу. Поздороваться? Попросить прощения? Поблагодарить?

При любом раскладе меня пошлют далеко и надолго. И, естественно, это будет заслуженно.

Этот порыв заканчивается ничем. Я оставляю цветы у охраны и возвращаюсь домой, пытаясь убедить себя, что сделал достаточно. Потому что это всё, что я могу себе позволить. В данный момент и в перспективе — не трогать Олю и обходить её десятой дорогой, несмотря на то, что хочется сделать наоборот.

В дерьмовом настроении я заказываю ужин, включаю фильм и неотрывно таращусь в экран, вырубаясь на диване в гостиной — так и не притронувшись к еде.

С утра меня будит звонок от Яра. Он заранее звал меня на день рождения, но на фоне того, что сейчас происходит, мне совсем не до праздников — я сказал ему об этом ещё накануне.

— На час, Сань, — уговаривает друг. — Заедешь, перекусишь, отметишься — и обратно в свою берлогу.

Я обещаю подумать и, немного повертев телефон в руке, всё же пишу адвокату. Ответ приходит короткий, но обнадёживающий: официально поехать можно — если встреча в пределах города, без алкоголя, без фигурантов дела и при условии, что не задержусь. Ночевать вне дома он не советует — не потому, что это строго запрещено, а потому что любое лишнее движение может вызвать ненужные последствия.

Таким образом, я получаю свободу — с оговорками и ограничениями. Это больше, чем ничего и, в целом, не самый плохой вариант, если вспомнить, какие могли быть. Я стараюсь держаться в положительном ключе — и это, как ни странно, помогает хотя бы внешне сохранять устойчивость.

Яр отмечает именины на базе отдыха у реки — в спокойном, ухоженном месте, без шума и показухи. Уровень — выше среднего: закрытая территория, аккуратные домики, бар, деревянные настилы вдоль берега, зона с мангалами и охрана на въезде.

Первая, кто встречает меня у ворот, — Настя. На ней купальник в тёмную полоску, поверх — лёгкое полупрозрачное парео, обнажающее загар и длинные ноги.

Волосы закручены в небрежный пучок, кожа блестит от солнца и масла, а глаза — такие же игривые, как и тогда, когда я оставался у неё.

Настя целует меня в обе щеки — быстро, но с чуть затяжным касанием — и улыбается, будто ничего с тех пор не изменилось.

— Пошли, покажу, где все, — говорит она и, не дожидаясь ответа, разворачивается, оставляя за собой запах кокосового лосьона и лёгкий флирт, к которому у меня, похоже, уже атрофирован интерес.

В закрытом шатре — тень, музыка и столы с закусками. Вокруг только свои. Ко мне — никаких вопросов.

Я наливаю себе воды, смотрю в сторону реки и ловлю редкое ощущение, что жизнь ещё держится на плаву, пока я по чуть-чуть впихиваю в неё что-то знакомое.

Это был бы обычный летний день. Почти нормальный — если бы не понимание, что нормальность теперь всего лишь временная конструкция.

Яр появляется в шатре минут через пять — в футболке, шортах и с банкой пива в руке. Мы обмениваемся парой коротких фраз, он хлопает меня по плечу и жестом приглашает отойти в сторону, где потише.

Мы дружим ещё со школы, поэтому об увлечении Яра нумизматикой я знаю примерно с тех времён. Что ему дарить — вопрос не стоит уже который год. Это всегда монета.

Сегодня — чистое серебро. Венский талер Марии Терезии 1780 года. Я искал его пару недель — перебирал каталоги, проверял аукционы и сравнивал состояние.

— Угодил так угодил, Сань, — крепко пожимает мою руку Ярослав, не переставая благодарить. — Мы тебя очень ждали. Правда. И я, и Настюха. Она все уши прожужжала — мол, точно приедешь. И точно ли один?

Меня накрывает мысль о том, что на день рождения к другу я мог бы приехать с Олей. Сейчас это кажется почти нереальным сценарием, но мозг отказывается принять, насколько стремительно всё пошло под откос — и как быстро привычное становится недоступным.

— Да я ненадолго, — бросаю. — Мне нежелательно светиться.

— Конечно. Я не настаиваю.

К нам подходит компания, и разговор быстро скатывается в нейтральные темы — до тех пор, пока из соседнего шатра, побольше нашего, не доносится громкий хлопок и взрыв смеха.

Илья, указывая в ту сторону, поясняет:

— Батя сказал, там сегодня прокуратура гуляет.

Это заставляет внутренне собраться. Проследить взглядом в нужном направлении. Трансформировать инстинкт самосохранения в холодный интерес — и принять осознанное решение задержаться.

***

Достаточно пару раз пройтись туда-обратно мимо соседнего шатра, чтобы выцепить взглядом знакомый силуэт среди толпы.

Это небольшая, но довольно закрытая тусовка, которая почти не выходит за пределы своего сектора.

О том, что рядом отдыхает прокуратура, — по большому секрету сказал отец Ильи, владеющий базой и предпочитающий быть в курсе, кто и где у него собирается.

Я упираю руки в бока, притормаживая у открытого участка под солнцем, которое ощутимо печёт в макушку. Мне бы стоило держаться подальше, но я — вне кадра, а вид отсюда отличный.

Оля заливисто смеётся, стоя рядом с пожилой женщиной и лысоватым мужиком. Заколка зажата у неё между губ, пока обе руки ловко скручивают волосы в нетугой жгут. Движения — быстрые, почти машинальные. Она закрепляет пучок на затылке, и несколько прядей мягко падают вперёд, ложась на скулу и вдоль линии шеи.