В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 37

Этот жест выбивает весь воздух из лёгких, отшибая память. То, куда и зачем я шёл, напрочь вылетает из головы. Как и то, что вообще собирался просто посмотреть. Желательно — недолго.

Стоило наматывать круги вокруг её дома, чтобы случайно пересечься совсем в другом месте. Но если там ещё было хоть как-то безопасно, то здесь — перекинуться даже парой слов уже выглядит как риск. Слишком открыто, слишком много внимания, слишком, блядь, не вовремя.

Я возвращаюсь в наш шатёр и сажусь в плетёное кресло рядом с Ярославом.

Девушки располагаются вокруг низкого стола, громко переговариваются и раскладывают карты — с азартом и театральными вздохами, будто от этого действительно зависит что-то важное.

Из данного угла можно время от времени посматривать в сторону соседнего шатра, хотя вид не такой удобный, как с той поляны, где я стоял раньше. Всё же мне удаётся ловить Олю в фокусе — пусть и мельком.

Вокруг неё постоянно кто-то вьётся, загораживая обзор: то толстяк в светлом костюме, то женщина с пышной причёской, то кто-то из персонала проходит мимо.

На ней клетчатая рубашка, завязанная узлом на животе, и короткие джинсовые шорты, подчёркивающие стройность ног и округлость бёдер. От одного взгляда становится трудно дышать — и тяжесть в паху ощущается особенно отчётливо.

Я чувствую себя на взводе. Заряженным до щелчка. В теле и в мыслях — гул. Всё внутри работает на перегрев, в том числе и кровь. Кажется, ещё пара лишних секунд — и меня просто вынесет.

Разумеется, это не ускользает от Яра.

Все его шутки, аккуратно сводящиеся к тому, что мне не помешало бы трахнуть Настю, звучат с той самой интонацией, от которой чешутся кулаки. Не по-настоящему — просто чтобы сбить ухмылку. Он слишком точно попадает в суть. Ошибается только в объекте.

— Саш, а хочешь, я тебе погадаю? — спрашивает Настя, подползая на коленях к моему креслу и устраиваясь у моих ног.

Я протягиваю ей руку и откидываюсь на спинку, ритмично покачиваясь. Вода со льдом в пластиковом стакане, зажатом в другой руке, уже давно превратилась в чай.

Настя берёт мою ладонь, разворачивает и, нахмурившись для убедительности, проводит пальцем вдоль главной линии. Затем — по диагонали, слегка надавливая. Не знаю, что она делает, но это приятно, и отталкивать не хочется — да и вообще, я не привык так обращаться с девушками.

— Ясно-о, — тянет она. — Тут у нас бурная жизнь с перепадами. Но долгая. До девяноста дотянешь — если, конечно, не полезешь туда, куда не стоит.

Смещает палец и ведёт дальше, по следующей линии.

— А вот это… любовная. Похоже, ты сам не до конца понимаешь, чего хочешь, Саш. Или понимаешь — но делаешь вид, что сейчас это не вовремя.

Я поднимаю взгляд, чтобы привычно контролировать прокурорский шатёр — и в грудь со всего размаху прилетает. Потому что в этот момент Оля смотрит прямо на меня. Не мимо, не вскользь. В точку. Прямо, сука, в цель.

Она бегло пробегается по моему лицу, потом по телу — и замирает на Насте, всё ещё устроившейся у моих ног.

Курносый нос морщится, губы сжимаются в тонкую линию.

Руки скрещены на груди, поза упрямая. Я бы сказал — воинственная. Кажется, я читаю её без слов. И в этих словах нет ничего хорошего.

Я бы объяснил ей лично, что в этой встрече действительно нет никакой постановки — просто случайность, выбившая из равновесия, если бы не десяток чужих глаз. Очень внимательных глаз.

Наш зрительный контакт длится всего несколько секунд, после чего Оля отворачивается и продолжает разговор с собеседницей, взяв бокал со стола. Она выглядит невозмутимой, но подбородок вздёрнут, а движения — чуть резче, чем должны быть.

Я ещё не раз на неё посмотрю — и это очевидно не только мне, но и ей, несмотря на то, что дистанция между нами — космическая.

Когда Илья предлагает поиграть в волейбол на площадке, расположенной чуть в стороне от основной зоны — ближе к бару, я соглашаюсь. Это проще, чем сидеть без дела. Да и становится ясно: уезжать отсюда быстро я не собираюсь. По крайней мере — до тех пор, пока не увижу, как первой уедет Оля.

Одежда, в которой я приехал поздравить друга, не совсем подходит под формат праздника — джинсы быстро начинают парить. Поэтому, прежде чем выйти на площадку, я достаю из машины спортивную сумку и переодеваюсь в шорты и белую футболку в доме, который Яр арендовал на сутки.

У меня есть от него ключ, и время от времени в голове мелькает мысль: если понадобится тишина или разговор без лишних ушей — это место подойдёт идеально.

Помимо нашей компании, к игре присоединяются ещё несколько гостей с базы. Лица незнакомые, но настроены дружелюбно.

Сыграть с прокуратурой было бы куда острее, но для этого им сначала нужно выйти из своего шатра — а они, похоже, намеренно держатся обособленно.

В команде, за которую я играю, — и Яр, и Настя. У меня — переизбыток сил и энергии, и волейбол оказывается отличным способом стравить лишнее. Он работает как клапан: выпускает напряжение, не разрушая ничего вокруг.

Через пару раундов я ловлю себя на том, что чувствую себя… почти нормально. А ещё спустя один — боковым зрением улавливаю, как мимо площадки по траектории к бару проходит Оля.

Мы взрослые, вменяемые люди, которые прекрасно понимают последствия — и всё равно ведём себя так, будто на нас это не распространяется.

Я ощущаю себя пацаном — потому что, когда она идёт мимо босая, в коротком топе, зарывая пальцы ног в песок, внутри всё срабатывает как на автопилоте: жар, пульс, глухой толчок под рёбрами.

Взяв тайм-аут, я нахожу умывальник и, закинув футболку на плечо, поливаю голову холодной водой — остывая снаружи, но не внутри. Прикидывая, насколько удобно будет подойти к бару — не в лоб, а по дуге, чтобы это не выглядело как намеренная попытка сближения.

Когда оказываюсь рядом, Оля уже стоит у стойки и водит пальцем по ободку бокала. Вроде бы расслаблена, но плечи выдают. Готовность. Раздражение. Броню.

Уверен, где-то в ней по-прежнему живёт импульс влепить мне пощёчину. Причём не одну.

Я отодвигаю барный стул — тот, что через два от неё — и, сев, спокойно говорю бармену:

— Безалкогольное пиво. Баночное. Чешское. Мне говорили, у вас такое есть.

Это пиздежь, конечно, но бармен уходит в подсобку, оставляя нас с Олей наедине — насколько это возможно под открытым небом.

Я не смотрю на неё. Она — на меня тоже. Но присутствие друг друга ощущается кожей: плотное, почти физическое. Другого шанса, скорее всего, не будет. Поэтому, глядя прямо перед собой, здороваюсь первым.

Ольга

У меня не было настроения ехать на природу, чтобы проводить Валентину Петровну Быстрицкую на пенсию, но совесть не позволила остаться дома. Когда я окончила университет, именно она возилась со мной больше других.

Показала, как правильно оформлять подозрение, объяснила, в каком порядке подшиваются материалы, терпеливо проверяла каждую мою бумажку — даже когда была завалена своими. Иногда выводила меня из себя — придирками, замечаниями и сухой требовательностью. Но именно под её началом я стала той, кем стала.

Внутренний голос тихо нашёптывал, что лучше бы мне попрощаться с Быстрицкой в стенах прокуратуры — лично, без шатров и коллективных объятий. И теперь, сидя за барной стойкой, я прекрасно понимаю почему. Мне стоит чаще доверять своей интуиции.

— Привет, — коротко произносит Саша, устремив взгляд в сторону двери, ведущей в подсобку.

Мой взгляд находит точку на стене — между выключателем и крючком для одежды, чтобы удержать зыбкий баланс. Но под кожей ползёт предательская дрожь, и это кажется сигналом к падению.

Я не смотрю на него, но смотрела раньше. Когда он отдыхал с друзьями, ходил по территории и играл в волейбол. Во время игры — особенно пристально.

Сложно было игнорировать его быстрые, резкие движения. Силу. Мощь. То, как работали руки. Как бешеная энергия пробивалась в каждом ударе. Как футболка липла к спине, обрисовывая очертания мышц.