В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 35

— Извини.

Устинов освобождает мои онемевшие запястья, запрокидывает голову к потолку и проводит рукой по лицу, стирая с него всё — эмоции, вину, тепло. Оставляя только застывшее напряжение на скулах.

— У меня достаточно влияния и связей, чтобы растоптать тебя за то, что ты сделал, — отчеканиваю. — Не знаю, на что ты рассчитывал, когда связался со мной, но, видимо, не прогадал. Потому что я не стану этого делать — несмотря на обиду и уязвлённое самолюбие. Есть вещи, которые я могу не форсировать. Я не стану тебя добивать. Всё, что смогу, — сделаю. И, возможно, даже больше, чем должна.

На секунду мне кажется, что я схожу с ума, раз позволяю себе такое. Инстинкт самосохранения молчит, придавленный чем-то сильнее — тягой, желанием, глупостью. Тоской по нему.

— Ваш внештатный юрист уже плывёт. Если у тебя есть, что на него показать — сейчас самое время. Если ты подписывал бумаги, не вникая, это уже не умысел. А если не давал указаний — докажи. Найди, кто давал, — сбивчиво бросаю. — Ты можешь сотрудничать. Это не признание вины — это позиция. Дай показания. Покажи, что готов отвечать. Возмести ущерб, если его докажут. Переведи деньги на депозит суда — через адвоката. Это сыграет. Возможно, даже позволит выйти на условный. Мне всё равно, как ты это воспримешь... Главное — не забудь, что я здесь вне контекста.

Сказав это, я достаю ключи от квартиры и швыряю их в кресло, разворачиваюсь на пятках и направляюсь к выходу. Запрещая себе даже попрощаться.

Дёргаю за ручку, вылетаю в коридор. Торопливо спускаюсь по ступеням, задыхаясь от нехватки воздуха в душном отеле. Выталкивая себя из этого номера, из этого контакта, из его орбиты.

Я вдыхаю на полную грудь, когда наконец оказываюсь на улице. Свежий воздух режет горло. Лёгкие заново вспоминают, как дышать.

Я… ставлю точку, сажусь в автомобиль и резко трогаю с места, отъезжая не один километр — с пеленой перед глазами, — прежде чем делаю остановку, чтобы открыть телефон, занести палец над перепиской с Лексом и стереть всё.

Все сообщения до одного: его слова, мои ответы, места встреч, книжные рекомендации, философские обсуждения.

Как будто, удаляя переписку, я стираю и то, что тогда чувствовала.

Александр

— Всё, что нужно, — уже в материалах, — негромко говорит адвокат, перебирая документы и складывая их в папку.

— Отлично, — киваю.

— Мы не претендуем на подвиг. Просто показываем, что ты — не проблема. Если прокурор не нажмёт — пройдёт мягко.

— Ага.

Мы сидим на скамейке в коридоре суда, обсуждая перспективы. Я смотрю в пол, пальцы сплетены — как будто только этим могу удержать себя в куче. Голова трещит от переизбытка информации, но в теле — статика, напряжение на грани взрыва.

Я прошёл допрос на следующий день после получения подозрения. Это оказалось несложно, и я был достаточно осторожен в формулировках.

Следователь подготовил ходатайство о мере пресечения и передал его прокурору — а прокурор, в свою очередь, обратился в суд.

Несмотря на то, что я привлекаюсь впервые, во мне нет ни страха, ни паники.

Адвокат поднимается, указывает на дверь зала заседаний и пропускает меня вперёд. Внутри уже сидят прокурор и следователь, и мой фокус мгновенно застывает на одной-единственной фигуре.

Оля одета в тёмно-синий костюм и рубашку с застёгнутым до горла воротником. Волосы стянуты в тугой пучок, ни одной выбившейся пряди.

В мою сторону она даже не смотрит. Даже, блядь, мельком.

Упрямая. Серьёзная. Уверенная в себе. Избалованная вниманием, средой и стабильностью.

Именно это я имел в виду, когда сказал, что у меня не те обстоятельства, чтобы строить отношения с такой, как она.

Это понимание обрисовалось ещё на этапе переписок, после первого знакомства — и окончательно укоренилось вчера, когда я обнаружил себя в чёрном списке.

Последние дни прошли как в тумане, но наш разговор в отеле я помню почти дословно. И интонации, и жесты, и взгляды. Я отделался всего одной пощёчиной, но по ощущениям — будто этим ударом меня раскрошило.

Я планировал написать Оле позже, чтобы добавить то, что не озвучил вслух, но увидел: переписка стёрта подчистую, а пользователь Оливия — больше не может получать мои сообщения.

Наверное, я мог бы постараться и найти её другой номер. Возможно, при других раскладах именно так бы и сделал — добивался встречи, писал, звонил. Но сейчас я могу подставить её. А это — последнее, чего мне хочется.

— Сейчас заходит суд, — шепчет адвокат. — По команде — встали. Когда спросят — говоришь кратко. Всё остальное на мне.

Этого адвоката нашёл Игорь. Сказал, он один из лучших в городе. Спокойный, чёткий, собранный. Не лезет с сочувствием, не даёт ложных надежд. Раньше уже вёл дела нескольких наших общих знакомых — и это для меня как фильтр.

Судья располагается за столом, поправляет бумаги. Секретарь называет дело, проверяет явку сторон. Я подтверждаю своё присутствие, озвучиваю фамилию, дату рождения, место жительства. Всё — ровно и взвешенно. Я отрепетировал эти данные в голове уже раз двадцать, чтобы не сбиться.

Судья просит прокурора озвучить суть подозрения и обоснование меры пресечения. Когда Оля поднимается, у меня пересыхает во рту.

Я заигрался, назначая встречу за встречей — даже тогда, когда стоило бы остановиться. Делал это, прекрасно понимая, что в какой-то момент всё закончится. И, скорее всего, — плохо.

Когда она едва не расплакалась, это стало для меня отрезвлением. Потому что до того момента я даже не задумывался, что вообще способен её ранить.

— …принимая во внимание добровольную явку подозреваемого, отсутствие судимостей, наличие регистрации по месту жительства и предоставление первичных объяснений следствию, считаю возможным избрание меры пресечения в виде личного обязательства, — заканчивает Оля, в очередной раз ударяя меня обухом по голове.

Адвокат предупреждал, что обычно прокурор настаивает на более жёстком ограничении, а до личного обязательства спускает уже он.

Оля могла бы просить домашний арест — и я был к этому готов. Я, в принципе, был готов ко многому. Но не к тому, что мне дадут шанс.

Судья объявляет перерыв для совещания, и в повисшей тишине я украдкой смотрю на Олю.

Она опускается на своё место, постукивая колпачком ручки по столу. Спина прямая, подбородок чуть приподнят. Ни единого жеста, ни взгляда, чтобы выдать, что между нами что-то было. А я многое бы отдал, чтобы она хотя бы на секунду взглянула в мою сторону.

Мои плечи опущены, но в целом поза зажата, будто я жду удара, который всё никак не случается.

Руки сцеплены, стопы вжаты в пол. Именно в таком состоянии я слушаю, как объявляют решение, которое определяет, где и каким образом я проведу ближайшие месяцы.

— Суд постановил: применить к подозреваемому Устинову Александру Вадимовичу меру пресечения в виде личного обязательства сроком на шестьдесят дней. Обязать подозреваемого являться по первому требованию следователя, прокурора или суда, а также не покидать пределы населённого пункта без разрешения.

Мозг фиксирует слова, но я почти ничего не чувствую, кроме опустошения.

Свобода — насколько она вообще уместна в моей ситуации — вроде бы должна радовать. Но вместо этого в голове застревает один вопрос, алогичный и даже немного абсурдный: а могла бы Оля… захотеть увидеться со мной ещё, пока действует это личное обязательство? Чисто теоретически. Очень-очень осторожно. Ведь оно в какой-то степени... развязывает руки.

Я выхожу из зала одним из последних, провожая глазами её тонкую фигуру, пока не теряю из виду. Пульс зашкаливает, когда я гашу в себе желание ускориться и броситься следом. По части терпения я, вроде бы, давно натренирован. Но именно сейчас оно даётся тяжелее всего.

— Ну как? — встречает меня Игорь, нервно расхаживая возле автомобиля.

— Нормально.

Попрощавшись с адвокатом, я забираюсь в салон и кратко пересказываю основное, не вдаваясь в подробности. Тон глухой. Я вообще какой-то прибитый, и как себя вытряхнуть из этого состояния — пока не понимаю.