В сети (СИ) - Джокер Ольга - Страница 24

— Ольга, прекрасно выглядите, — улыбается Степурин, распахивая передо мной дверь и изображая нечто вроде комичного реверанса.

— Спасибо, Ваня. Как приятно, что вы наконец научились открывать не только рот.

Не дожидаясь ответа и стуча каблуками, я захожу в кабинет Григория Леонидовича, который в этот момент разговаривает по телефону.

Это даёт мне возможность занять место, поправить юбку и волосы и набрать в лёгкие побольше воздуха, готовясь предоставить краткий отчёт по проделанной работе.

— Доброе утро, — здоровается начальник, раздражённо бросает телефон на стол и утыкается взглядом в монитор. — В двух словах, Оль. У меня много дел. Как продвигаетесь?

Я раскладываю перед собой папки и выразительно начинаю:

— По трём направлениям. Первое — эпизод по НДС. Материалы собраны, согласование на обыск будет готово завтра. Второе — злоупотребление при распределении подрядов. Документы отправлены на экспертизу, ждём подтверждение оценочной стоимости работ. Там возможна взятка — прорабатываем отдельно.

Григорий Леонидович кивает, не перебивая, но, похоже, слушает без особого внимания. Во всяком случае со стороны создаётся впечатление, будто я разговариваю сама с собой.

— По третьему делу пока предварительная стадия. Фиктивные операции, обнал. Среди контрагентов — логистическая компания «Форстрек» с подозрительной активностью: средства выводятся через цепочку технических юрлиц, объёмы перевозок в отчётности не совпадают с фактическими, документы оформлены через одного и того же юриста, который уже фигурирует в других эпизодах.

— Что по юристу?

— Пока проверяем. По нему отправлен запрос. Если он числится как внешний консультант — интереснее, может быть звеном координации.

— «Форстрек» давно на рынке?

— Да, не новая фирма. На рынке пять лет, есть офис, склады, техника, штат. В целом — легальный бизнес, но по части контрактов — подозрительные движения денег. Проходят транзитом и уходят дальше

Начальник откидывается на спинку кресла и устало трёт переносицу.

— Поставьте на наблюдение. Без шума.

— Уже. Следователь Калинин этим занимается. Я держу под контролем.

Когда мне кажется, что я выложила максимум информации, при этом не перегрузив Григория Леонидовича, начинаю собирать материалы в папки, которые никто даже не глянул.

— Оль, а почему ты не говоришь, что в деле Пархоменко у вас сбили ключевое доказательство?

Я как раз встаю с места, услышав замечание. Откуда растут ноги — мне понятно, потому что только Иван тщательно следит за моими делами и ищет малейшую возможность, за что бы придолбаться.

— Оно не критичное, — неловко пожимаю плечами. — Всё под контролем, не волнуйтесь.

— Ольга, это не «не критичное», а процессуально важное. Ты умная, я знаю. Но хватит пытаться решать за всех, что говорить, а что нет. Если в деле что-то посыпалось — я должен знать первым. Договорились?

Я киваю, чувствуя, как щёки наливаются теплом — не столько от стыда, сколько от этой чёткой, почти отеческой нотации. Григорий Леонидович не кричит и не унижает, но при этом попадает в самое больное место. И я вдруг снова ощущаю себя молодой, зелёной сотрудницей. Вчерашней студенткой без опыта.

До окончания рабочего дня я только и думаю о том, как сильно мне хочется, чтобы Иван нашёл себе конкурента посерьёзнее, чем я — и, наконец, отстал. Желательно, чтобы это был мужчина. Потому что с мужчинами он ведёт себя сдержаннее — там не сработают его дежурные улыбки и пассивная агрессия. За это можно получить последствия. И далеко не словесные.

Когда я выхожу на парковку, мысленно молюсь не встретиться с ним — и удержаться, чтобы не дать ответ публично, если все-таки увижу.

В этот раз мне везёт: я без проблем и почти без пробок доезжаю домой, восстанавливая нервное состояние с помощью музыки и переключения внимания на что-то более приятное. В последнее время мой фокус — это Лекс. Мой импульс, мой азарт и моя точка перезагрузки — тоже он.

Я дала согласие на то, чтобы в эти выходные приехать к нему.

Я не знаю, что творю, но ощущение такое, будто я запрыгнула в поезд на ходу, и теперь он мчится во весь опор — а я сижу в нём без багажа, без плана и с кучей вопросов к себе. Но сижу с улыбкой. С ощущением, что именно это мне сейчас и нужно.

С учётом того, что я всегда планировала свою жизнь от и до, что всегда была организованной и собранной до мелочей, удивительно, как спокойно я себя сейчас чувствую. Внутри нет ни тревоги, ни паники — только будоражащее предвкушение, от которого покалывает кончики пальцев.

Несмотря на то, что приблизительный график выходных у меня уже намечен, это не мешает нам переписываться с Сашей в любое свободное время. В этот раз первой пишу ему я, сидя перед телевизором и лениво листая телеканалы в пустой квартире.

Эту квартиру подарили мне родители на двадцатый день рождения. Поэтому, когда мы с бывшим расстались, мне, к счастью, было куда возвращаться. Я не всегда это ценила, но теперь понимаю: возможность уйти без страха — это роскошь, которую понимаешь только, когда всё рушится.

«Красный или белый?» — пишу Лексу, хотя в последний раз он был в сети два часа назад.

Судя по всему, у него ненормированный график. Иногда он возвращается домой глубоко за полночь. Часто — ездит на работу в выходные. В этом мы совпадаем, потому что я тоже полностью отдаюсь своему делу.

«Смотря о чём речь», — молниеносно приходит ответ.

«Я выбираю бельё для нашей встречи. Не могу определиться между белым и красным комплектом».

«Честно говоря, я не помню, в каком ты была в прошлый раз».

Меня волной накрывает флешбеками. Он мог и забыть, а я — нет. Ни как смотрел, ни как стаскивал прозрачные трусики зубами. Этот эпизод прокручивается в мыслях даже в самое неподходящее время. Особенно во время заседаний.

«Серьёзно?»

«Извини. Цвет белья — нет. Но какого цвета у тебя соски — до сих пор в голове».

Я тесно сжимаю бёдра, ненадолго выпадая из переписки, потому что то, как Саша помнит меня, слишком точно отражает то, как я помню его. Цвет его тела, оттенок кожи, тепло ладоней, звук голоса где-то у шеи — всё это, как ни стараюсь, не выветривается. И, похоже, уже не выветрится.

Я… вляпалась в новые ощущения без возможности свернуть обратно. В отношения, которых у меня ещё не было, но которые чувствуются гораздо сильнее всех прежних.

«Ладно, я выберу на свой вкус», — набираю лаконичный ответ.

«Ок. Без разницы — можно и без. Просто приедь, пожалуйста».

***

Сколько раз, сколько мы виделись с сестрой за последние недели — мы не виделись давно. И, честно говоря, у меня уже передоз.

Ира на три года старше. Когда я родилась, она дико ревновала меня к родителям и бабушке. А ещё в детстве мы с ней дрались не на жизнь, а на смерть. По-настоящему. С кулаками. Я была ниже ростом, и давать сдачи получалось плохо — примерно до подросткового возраста. Но как только мы сравнялись, начались потасовки за всё, что только можно: внимание, игрушки, косметику и одежду.

Близкими мы стали, когда Ира уже вышла замуж. Мы повзрослели, поумнели. Ссоры сошли на нет, а обиды постепенно стерлись — будто их и не было.

Помню, я рыдала у неё на свадьбе в три ручья — потому что, какой бы токсичной и невыносимой временами она ни была, это всё равно была моя сестра. А теперь — чья-то проблема на постоянной основе.

У Иры по-прежнему неопределённость с няней, поэтому в субботу утром я забираю старшего племянника погулять в парк, пока Захарку везут на плановый приём к педиатру.

Максу — пять. Он очень умный и замечательный мальчик, но при этом характерный, и за ним нужен глаз да глаз. Я не знаю, какой мамой буду для своих детей, но тётей являюсь — тревожной и предельно ответственной.

— Макс, будешь сладкую вату? — спрашиваю племянника, заглядывая через сетку.

— Не, позже.

Оказывается, в мире полно опасностей, и травму можно получить буквально на ровном месте. За десять оплаченных минут, когда на батутную зону забежала толпа подростков, я чуть не поседела.