Чудесные рисунки боярышни-актрисы (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 6

— Хорошо, я останусь, — сказала она. — Только ты… возвращайся.

— Да. Утром…

— Нет, сегодня. То есть… — Она перевела дыхание. — С матушкой поговоришь, и возвращайся. Пожалуйста. Мне страшно.

Если сейчас Владимир повторит, что здесь безопасно, что опасаться нечего…

— Хорошо, — кивнул он. — Вернусь. Ты поешь, и ванну прими. Чувствуй себя, как дома.

Он так и не коснулся Миры. Не улыбнулся ей. Вышел из кухни. И Мира слышала, как хлопнула входная дверь.

Она прислушалась к наступившей тишине. Там, где Мира снимает комнаты, о такой роскоши, как тишина, можно только мечтать. Актрисам платят немного. Приличное жилье, платья, драгоценности — это все от покровителей. Нет, деньги у Миры имелись, наследство князя. Но она это скрывала, жила на жалование. А на него квартиру в хорошем доме не снимешь. Чтоб тишина, и вода горячая в кране, и кухня…

Есть хотелось сильнее, чем мыться. В судках Мира обнаружила суп и кашу, в горшке — ломти жареного мяса, еще не остывшего. Первый голод утоляла жадно, не перекладывая еду в тарелки. Все одно, никто не видит. И, вцепившись зубами в теплую булку, вдруг заплакала.

Вспомнилось… Как после побега, проведя в дороге двое суток, очутилась в незнакомом месте. Денег не было, от голода и усталости темнело в глазах. Идти — некуда. И в голове — пусто. Даже страха тогда Мира не испытывала. Ей казалось, что жизнь закончилась. Без Вольки ее нет.

Но вот так, чтобы с моста прыгнуть или под поезд — нет. О таком она не думала. Полагала, что боги решат, жить ей или умереть.

Боги и решили. Вернее, богиня Жива. К ее капищу привела Миру дорога. Столб высотой в человеческий рост, с привязанными к нему липовыми вениками. И родник рядом.

Вода из родника утолила жажду, но не голод. Умывшись, Мира отдала богине последнее, что у нее оставалось — серебряное колечко, подаренное Волькой. Не такие дары Живе приносят, но Мира — от чистого сердца. И с просьбой, даже мольбой о помощи.

Жива дар приняла, исчезло колечко на алтарном камне. Сама не показалась, но прислала к капищу пожилую женщину. В платье не богатом, но и не бедном. И в шляпке с вуалью.

Женщина та Миру и пожалела, пригласила к себе, накормила. Вот и вспомнилось, что тогда Мира ела так же жадно, глотая слезы. Думалось, что это Волька помог, ведь его подарок приняла богиня. И сейчас — тоже он.

Мира заставила себя положить ложку. После доест. И отправилась за чистой одеждой к шкафу. Рубашку нашла, длинную, ей до коленей. И халат. В тот можно завернуться целиком, как в одеяло. Если позволили, почему бы нет?

В ванне Мира чуть не уснула. Но все же справилась, и рубашку на себя натянула, и в халат облачилась. О носках вот… не подумала. И босиком отправилась на кухню, ставить чайник. Булки лучше с чаем есть.

На кухне хозяйничал Владимир. На столе появились тарелки и чашки, столовые приборы. И еды прибавилось. Не покупной, домашней. На блюдце — тонкие ломтики ветчины и сыра. Овощной салат в миске. Блины с начинкой. Баночки с медом и вареньем. На плите шумел чайник.

— Матушка? — спросила Мира, присаживаясь на табурет.

Владимир кивнул, ополаскивая заварочный чайник. Не обернулся. Мира не застала его врасплох.

— Ты там посмотри, в комнате, — сказал Владимир. — Матушка и одежду передала. Марьяна не все забрала.

— Марьяна…

— Жена Влада, — пояснил он. — Владислава.

— А, да, я слышала, — вспомнила Мира. — Он женился.

— Ага, — согласился Владимир. — Поперед старшего брата пролез.

— А ты…

Мира хотела спросить, отчего Владимир не женился, но вовремя спохватилась. Ей, конечно, интересно, но… как-то стыдно, что ли… Да и права она не имеет о личной жизни расспрашивать.

Владимир хмыкнул. Ополоснул чайник кипятком.

— Я не…

Мира опять замолчала. И почему она должна оправдываться?

— А я, Мир-р-ра… — Отчего-то буква «р» в ее имени получилась раскатистой, грохочущей. Владимир звякнул крышечкой от чайника. — Однолюб.

Он, наконец, посмотрел на нее, и Мира поежилась. Халат плотнее затянула. Не испугалась она, вовсе нет. Просто…

— Ты мне объяснения задолжала, — заявил Владимир. — Хочу услышать твою версию о том, что произошло пятнадцать лет назад.

Да, неприятно. Собственно, Мира догадывалась, что он захочет узнать. И, наверное, придется говорить правду. Ложь он почувствует.

Глава седьмая, в которой Владимир ощущает себя бестолочью

Матушка встретила Владимира спокойно, даже безмятежно. И он занервничал, памятуя, что ничем-то хорошим такое не заканчивалось, если повод для переживаний имелся. И хотя Владимир давно вышел из возраста, когда следовало опасаться матушкиных наказаний, сердце забилось чаще.

— А Яр?.. — спросил Владимир, заглянув в гостиную.

— Ты к нему? — удивилась матушка. — Он у себя.

— Нет, к тебе, — вздохнул он. — Мама, прости, что ушел, ничего не объяснив…

— Это она? — перебила его матушка. — Любомира?

— Мирослава, — мрачно ответил Владимир. — Теперь ее так зовут.

— Надо же… — Матушка расположилась в кресле у камина. И Владимиру указала на место подле нее. — Бедная девочка. Я рада, что она жива. Отец ужасно с ней обошелся.

— Отец? — переспросил Владимир. — Ее отец? Генерал Яковлев?

— Не твой же. — Матушка повела плечом. — Конечно, ее.

— Не наоборот? — уточнил он. — Не она — с ним? Ведь побег с женихом…

— От. — Матушка вновь не позволила ему закончить фразу. — Побег от жениха.

Челюсть поползла вниз. Интересная версия. Владимир прекрасно помнил, что тогда говорили. Любомира Яковлева сбежала с женихом!

— От… меня? — Голос у Владимира сел от волнения.

— О том, что у вас сговор был, только вы и знали, — отмахнулась матушка. — И еще я, пожалуй.

— А ты откуда?

Матушка посмотрела на него снисходительно. И то верно, глупость спросил.

— Любаше отец жениха нашел. И лет тому было без малого семьдесят.

— Сколько⁈ — охнул Владимир.

— Зато богат, родовит. И все то жены его молодыми умирали, — продолжила матушка. — Поговаривали, что не своей смертью.

— Погоди, так это…

— Да без разницы, кто. Его имя тогда не упоминалось. Главное, Яковлев ему дочь продал. Он же самодур. У бедной девочки и выбора не осталось.

— Выбор был, — возразил Владимир. — У нее был я.

— Яковлев понимал, что дочь не обрадуется жениху, потому объявил ей о замужестве за день до свадьбы. Где ты был? Ну-ка, припомни.

— На практике, в степи, — буркнул он.

— Вот именно. Полагаю, Яковлев об увлечении дочери догадывался, оттого и дождался удобного момента.

— Хорошо, а потом? Почему она ничего мне не написала? Почему не попыталась? Исчезла, будто… будто…

— Будто умерла, — подсказала матушка. — Я, грешным делом, так и думала. Все же такой юной девочке трудно выжить в одиночку. Я понимаю, почему она тебя не искала.

— Почему же?

— Лучше спроси у нее. Вы же встретились? Еще не поговорили? Надеюсь, ее отпустили?

— Она никого не убивала.

Матушка согласно кивнула.

— В то время, когда произошло убийство, Мира была у меня, — добавил Владимир. — Она недавно вернулась в столицу. Пришла. Хотела поговорить. А я ее прогнал.

— Бестолочь, — вздохнула матушка.

И стало обидно. Обычно эдакой оценки умственных способностей удостаивался Владислав.

— А мне никто не сказал, что Любаша сбежала от жениха, — язвительно произнес Владимир, выделяя «от». — Кстати, почему?

— Яковлев себя выгораживал. Сейчас не те времена, когда против родительской воли пойти неможно, особенно, если тебя замуж за старика выдают. Его осудили бы. А так… осудили Любашу.

— Мне ты почему не сказала? — скрипнул зубами Владимир.

— А что это изменило бы? — Матушка зябко повела плечами.

— Я искал бы ее. И нашел бы. И все сложилось бы иначе!

— Искал бы? Скорее всего. И твоя жизнь точно сложилась бы иначе. Володя, ты уже не юный мальчик, каким был тогда. И что? — Матушка фыркнула. — Видел бы ты себя со стороны. А тогда? Тебя при одном упоминании имени Любаши трясло. Искал бы… и неизвестно, что нашел. Вот теперь она нашлась. И дальше что? Женишься?