Чудесные рисунки боярышни-актрисы (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 7

— Не знаю, — честно ответил Владимир. — Если она захочет, женюсь. Ты против?

— Ты волен поступать так, как считаешь нужным, — ответила матушка.

— Она сейчас у меня. Я думал здесь переночевать, но…

Он замолчал. И так сказано достаточно.

— У тебя дома, как обычно, ни крошки, — вздохнула матушка. — Погоди, велю съестного собрать.

— Спасибо, мама. И, может, платье какое…

— Наглая бестолочь. — Матушка подвела итог их беседе.

Может, и так. Но муками совести Владимир страдать не намерен. Матушка на его стороне, этого достаточно. Если отцу не по нраву его выбор придется, можно и уехать. Деньги есть, а артефакторы везде нужны.

Мира куталась в халат и переминалась с ноги на ногу. Зря он, наверное, с требованиями поспешил. Не накормил, не обогрел.

— Переоденешься? — спросил Владимир мягче. — Или сначала поешь, а после…

— Х-холодно, — призналась Мира.

Странно. В квартире тепло.

— Тогда… там.

Она кивнула и ушла в комнату. Владимир едва сдержался, чтобы не пойти следом. И запоздало подумал, что Мире, наверняка, неприятно надевать платье с чужого плеча.

— Володя! — позвала она из комнаты чуть позже. И попросила, когда Владимир подошел: — Помоги, пожалуйста.

Платье застегивалось сзади.

— Ты… прости… — пробормотал Владимир, едва справляясь с крохотными пуговками. — Завтра съездим, заберем твои платья.

Мира повернула голову, недоуменно взглянула на него через плечо. И, кажется, поняла.

— Разве ты в чем-то виноват, Володя? А я не брезгливая.

Она не добавила что-то вроде «ты даже не представляешь, как долго я носила чужие обноски». Но Мира промолчала.

После того, как матушка рассказала об истинной причине побега, Владимир чувствовал дурноту, стоило представить, что довелось пережить юной Любаше. И вину — тоже. Возможно, матушка даже права, и он тогда был незрелым, неспособным помочь невесте. Но разве в том не его вина?

Пуговицы закончились. Желание поцеловать Миру в шею осталось. Волосы она тоже вымыла, и подняла их наверх, мокрыми. А еще стояла на полу босыми ступнями.

С поцелуями Владимир не полез. Это было бы странно, пожалуй. Мира могла расценить такой порыв по-своему. Но Владимир усадил Миру на диван, принес шерстяные носки. Матушка вязала, на зиму. Вот и пригодилось. И волосы высушил, сотворив теплый воздушный вихрь. Мира заплела их в косу.

Они поужинали молча. И после Мира пила чай, вприкуску с булками, щедро смазывая их медом.

Вот как была сладкоежкой…

— За фигурой можно не следить, — сказала Мира, хотя Владимир ни о чем таком не спрашивал. И ложку облизала. — Театр разорвет контракт. Подозрение в убийстве. Такого ни одной актрисе не простят. А еще я на спектакль не явилась.

— Радует, что ты спокойно об этом говоришь, — осторожно произнес Владимир. — Не боишься потерять работу?

— Не боюсь, — согласилась она.

— И отчего же? — поинтересовался он.

Внезапно кольнула мысль, что Мира так спокойно рассталась с театром, потому что он, Владимир, будет ее содержать. Так она решила.

— А разве тебе понравится, если я продолжу играть? — спросила Мира. — Или ты передумал… помогать?

— Я тебя в содержанки не брал, — отрезал Владимир.

И получилось резче, чем хотелось. А Мира рассмеялась.

— Вот и славно. — Она положила ложку, отодвинула в сторону баночку с медом. — Наши интересы совпадают. Я не нужна тебе, ты не нужен мне. У меня есть деньги, Володя. Я просто уеду из страны.

Она улыбалась. А он знал, что она чувствует иное. Не радость, а горечь. И не улыбаться ей хочется, а плакать. А обидел ее он, Владимир. Значит, нет никакой любви, если он вот так…

Это старая рана кровоточит, не дает покоя. Бестолочь? Пожалуй. Только не наглая, а эгоистичная. Или, все же, и наглая тоже.

Глава восьмая, в которой Любомира не может солгать

— В одном ты ошибаешься, — произнес Владимир, прожигая Миру взглядом. — Ты мне нужна.

Весьма желанное признание. И отчего-то ничуть не радующее.

Мира сглотнула слюну, вдруг ставшую горькой на вкус. Странно, ведь она ела мед.

«А ведь он знает правду. И не простит, — мелькнуло в голове. — Если бы сбежала с другим, может, и простил бы. А так…»

— Что бы ты сделал? Сбежал вместе со мной? — с вызовом спросила Мира. — Пошел бы против отца? Опозорил бы семью?

Владимир молчал. Но о чем Мира говорит, определенно понял.

— Что бы ты не сделал, это было бы жертвой с твоей стороны, — продолжила она. — А я не хотела, чтобы ты жертвовал собой! Я… я…

— Принесла в жертву себя, — подсказал Владимир. — Ты не дала мне шанса сделать собственный выбор.

— Мой отец уничтожил бы тебя, — прошептала Мира. — Он не позволил бы нам… И если даже… Он придумал бы, как убить обоих. Неужели ты не понимаешь?

— Отчего же, понимаю, — кивнул Владимир. — И ты пойми, я тебя не обвиняю. Ты поступила… как подсказывало тебе сердце. Но у меня осталось чувство, что в твоем сердце мне не нашлось места. Ты предпочла спасать меня, а не попросить о помощи. Это… ранит мое самолюбие. До сих пор ранит.

— Ты… ты просто… — Мира задохнулась от обиды.

— Эгоист.

И вновь подсказка Владимира прозвучала кстати.

— Что поделать. — Он развел руками. — Я не смог тебя защитить. И тебе пришлось защищать нас обоих. Мира, я не понимаю другого. Ты сказала, что я тебе не нужен. Тогда зачем ты пришла?

— Просто так. — Она сделала над собой усилие и улыбнулась. Актриса она или нет! — Захотелось посмотреть, каким ты стал, как живешь. И помощи я у тебя не просила.

— Помощи не просила, это я уже слышал. — Владимир криво усмехнулся. — И запомнил. Я тебе не нужен. Ни тогда, ни теперь.

Как у него это получается? Вывернул ее слова наизнанку!

Разве этого она хотела? Чтобы он обиделся? Чтобы ненавидел?

Вовсе нет. Но и оправдываться за прошлое Мира не желала. А Владимир не желает понимать, что выбора у нее не было.

— Ты навряд ли поверишь, но я всегда любила только тебя.

Мира не выдержала сурового взгляда. Призналась в том, что собиралась скрыть.

— Поверить? — спросил Владимир. — Ты любила меня? Тогда зачем вернула кольцо?

— Какое… кольцо? — нахмурилась Мира.

— Я тебе много колец дарил? Кажется, одно-единственное.

Он о том колечке, что она отдала богине? О том самом⁈

Владимир встал и вышел из кухни, но очень быстро вернулся. Поставил перед Мирой маленькую шкатулку.

— Открой, — попросил он.

В шкатулке лежало то самое кольцо. Неужели Мира его потеряла? И алтарный камень, на котором кольцо исчезло… Это был сон?

— Где ты его нашел? — Мира смотрела на колечко, не решаясь к нему притронуться.

— Там, где ты его оставила. В шкатулке для писем. Я надеялся, что ты оставила мне хоть что-то, хоть как-то объяснила… Но вместо письма ты оставила кольцо.

Владимир взял его, повертел в пальцах.

— Дешевое, — добавил он. — Но и его можно было продать. А ты вернула.

Сказать ему правду? Так ведь не поверит. Богов чтут, им приносят дары, просят о милости, но историй о том, чтобы дары исчезали на алтарном камне, Мира не слышала. Она могла потерять кольцо, но в шкатулке для писем, что хранилась у забора на даче в Малаховке, она его точно не оставляла.

— Это не я, — все же сказала Мира. — Это богиня Жива. Я ее просила помочь, и кольцо на алтаре оставила. Больше у меня ничего не было. А она помогла, и после я считала, что помог ты, потому что твой подарок.

Вот же! А ведь она не собиралась признаваться. Будто заставил кто!

Владимир улыбнулся.

То есть… это он⁈ Мира знала, что он менталист. Но как он мог? Сам же рассказывал, что дар неприятный, и его использование часто болезненно и для менталиста, и для того, кого заставляют подчиниться. И он никогда… и скрывал, только близкие знали…

— Что тебя так напугало? — спросил Владимир, нахмурившись.

— Ты. — Мира вновь не смогла солгать. — Твой дар менталиста… стал сильнее.