Чудесные рисунки боярышни-актрисы (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 3

Не всем Владимир занимался лично, помощников хватало. Но вот артефакт для Яра он разрабатывал сам. Вернее, для коляски его, чтобы ездила сама, но без громоздкого мотора ведомобиля. А при необходимости и по лестнице, и через порог…

И с целителями Владимир переговоры вел. Для медицинских нужд он артефакты не делал, но ведь можно и начать. Например, с разработки артефакта для восстановления связи между нервами и мышцами, что нарушается при травмах позвоночника. И вообще, это перспективное направление. Нужное.

Из-за уборки Владимир остался дома. Думал посидеть над книгами, в физиологии разобраться. Сложно это, но Яру помочь хотелось. Тот не просил. И вид делал, что все в порядке. Только чувствовал Владимир обман. И тоску — серую, а порой и черную — тоже. У младшего брата, слава богам, жизнь наладилась. Теперь вот Яр…

Трактат о медиаторах, выбранный для изучения, в иное время мог бы и усыпить, особенно после бессонной ночи. Однако наука Владимиру в голову не лезла. А вот воспоминания — очень даже, с превеликим удовольствием. И кто бы мог подумать, что он так ясно помнит все, что пятнадцать лет старался забыть!

Волька и Любаша виделись нечасто. Но все же…

Генерал Яковлев уезжал по делам в город, а матушка Любаши не препятствовала прогулкам дочки с соседским мальчишкой. Скорее, даже о том не знала. Матушка Любаши страдала мигренями и проводила дни в темной комнате, в тишине, поручив девочку няньке. Старую после скандала выгнали, а новая не видела в дружбе с Волькой ничего худого. Дома тихо, барыню ничто не тревожит — и замечательно.

Волька водил Любашу в лес, собирать землянику. И вокруг озера, но по твердой тропе. О травах рассказывал, о птицах, что они встречали в лесу. Знал он о том из книг. Травы для гербария они вместе собирали. А еще помогали матушке присматривать за Владом. Ели горбушку свежеиспеченного хлеба, макая ее в пенку от крыжовникового варенья. Однажды даже ходили на сенокос в соседнюю деревню и там катались, как с горки, со стогов, пока обоим не надрали уши.

Волька относился к Любаше, как к младшей сестре. Книжки ей носил, детские, с картинками. Конфеты для нее у матушки таскал, шоколадные. А когда Любаша писать научилась, они придумали обмениваться письмами, пряча их в шкатулке, а шкатулку — в ямке под старым забором, что стоял между дачами.

Зимой, в городе, они не встречались. Да и невозможно то было. Любашу отец отправил в закрытый пансион, на учебу. И только летом, на каникулах, на даче…

Матушке, к слову, понравилось в Малаховке. И батюшка купил тот дом, что они снимали, подарил. На Кавказ все одно ездили, но месяц, а то и больше, проводили на даче. И всякий раз Любаша и Волька улучали время, чтобы встретиться, вместе сходить на прогулку, и письмами обменивались исправно.

Владимир те письма до сих пор хранит — дома у матушки, на чердаке, в старой коробке из-под обуви. Давно не перечитывал, не прикасался, но и выкинуть рука не поднялась. Поначалу Любаша писала печатными буквами, карандашом. И картинки забавные рисовала. После бумага стала девчачьей — розовой, с золотым тиснением, а почерк — крупным и размашистым, и писала она уже чернилами. И от бумаги часто пахло духами.

Волька кратко писал о школьных делах, об учебе, редко когда упоминал какое-нибудь происшествие в семье. Разве что «Яр опять разбил кому-то нос» или «Влад выучился читать». И к каждому письму он добавлял шоколадную конфету. Любаша же описывала все подробно: подруг из пансиона, учителей, занятия музыкой, танцами, экскурсии. Короче, всякие девичьи глупости. А еще рисовала шаржи — о собственной жизни или о том, что описывал в письмах Волька.

Любаше исполнилось четырнадцать, когда они встретились на детском балу, на Масленицу. Владимира туда Яр затащил. Брат учился в военном училище и хвастался выправкой и новеньким мундиром везде, где позволял случай. Владимир же интересовался наукой, а барышень игнорировал. Вот Яр и вмешался. Мол, тебе уже двадцать, а жизнь проходит мимо.

Владимир идти не хотел, а после не жалел, что подчинился Яру. Потому что там он увидел Любашу. Другую. Не ту, что бегала по луговым травам, запрокинув голову, ловя губами ветер и солнечный свет. Не ту, что ела шоколад, пачкая лицо. Не ту, которую он учил ездить на велосипеде.

Эта Любаша была девушкой. Очень красивой девушкой. Длинное платье — простое, но элегантное. Рыжие волосы собраны в высокую прическу. И… ткань платья облегает тонкий девичий стан. Грудь…

Тогда он влюбился? После танца? А она?

И снова письма. И обещания. И поцелуи — летом, на даче. И снова обещания.

Их роман был тайным. Генерал Яковлев не одобрил бы выбор дочери. Владимир ждал, когда Любаше исполнится восемнадцать. Науку он оставил, так как понимал, что жену возьмет без приданного. Как бы красть не пришлось, по старому обычаю. И уже тогда знал, что будет работать, что компания у него будет своя. Доучивался, на практику уехал, преддипломную.

А когда вернулся, ему сказали, что Любомира сбежала из дома. С женихом.

Владимир не искал. Зачем? Она свой выбор сделала. Генерал Яковлев дочь из родовой книги вычеркнул. И Любаша исчезла. Насовсем.

Теперь получается, что на пятнадцать лет. И вернулась… Мира. Актриса. Без мужа. Что с ее женихом стало? Бросил? Умер?

Владимир в раздражении отбросил трактат и взглянул на часы. Пора идти к матушке. Он, если в городе был, всегда обедал у матушки. Брата заодно навещал, вроде как не специально. Яр сделался не особенно разговорчивым, но все же за обедом не молчал. И после, если удавалось остаться на чашечку чая, Яр читал газету и делился новостями.

И сегодня Владимир остался. Благо квартиру убрали, а трактат не лез в голову. А работа… От работы иногда нужно отдыхать. И еще, найти бы повод, чтобы слазить на чердак, за письмами.

— Пожар на лесопильном заводе, — читал Яр, уставившись в газету. — Ущерб — около ста тысяч рублей.

— Жертвы есть? — спросила матушка.

— Не пишут. Нет, пожалуй. А вот в Приангарье медведи по полям ходят, скот дерут. Крестьяне урожай не убирают.

— Страсти какие, — вздохнула матушка.

— На днях неизвестными злоумышленниками убит известный миллионер, домовладелец и землевладелец Домбровский.

— Из-за денег? — поинтересовалась матушка. — Наследство кому отошло?

— Пишут, на благотворительные цели. А, вот еще убийство. Подьячий Борис Аверчук найден мертвым в своей квартире. Труп обнаружила хозяйка дома. По подозрению в убийстве задержана Мира Чарская, актриса…

Владимир выхватил из рук Яра газету. Строчки прыгали перед глазами, и он едва нашел статью, что читал Яр.

Точно, ошибки нет. Мирослава Чарская, актриса. И даже ее потрет напечатан.

— Володя, что случилось? — испуганно спросила матушка.

Он молча протянул ей газету, ткнул пальцем в портрет. Любомиру матушка всяко узнает, не сильно она изменилась.

— Мне нужно идти, — сказал Владимир.

Матушке он потом все объяснит. Если будет, что объяснять. Потому как Владимир и сам не понимал, отчего ему так нужно попасть в полицейский участок, где находится Мира.

Глава четвертая, в которой Любомира не рада освобождению

Визиту полицейских, что случился на рассвете, Мира удивилась, но не сильно. Еще меньше — тому, что ее сочли главной подозреваемой в убийстве Бориса. Вот ожидала она от него пакости! И не ошиблась.

Борис Аверчук явился к Мире почти сразу после переезда в столицу. Поначалу представился поклонником, цветы носил, конфеты. Намекал, что не прочь стать ее покровителем. Актриса-содержанка — эка невидаль! Наоборот, сие принято в обществе.

Становиться чьей-то содержанкой Мира не желала. В Твери покровитель у нее имелся, но на особенных условиях. Князю Нарышкину Мира напоминала умершую от чахотки дочь, а относился он к ней, как к внучке. Потому как возраста князь был преклонного, и покровительство свое дарил безвозмездно. Мира часто обедала в его доме, проводила с князем свободные вечера, читая ему вслух. И все вокруг не сомневались, что она — его любовница. Это устраивало обоих. Миру не досаждали поклонники, князь тешил самолюбие.