Чудесные рисунки боярышни-актрисы (СИ) - Мельницкая Василиса - Страница 21

— Да я и не помню, — растерялась Мира. — Может, и вовсе никаких. Володя, о чем ты?

— Да о Баюне. Тьфу! Об Оскаре. Он Баюн.

— Чего? — Мира рассмеялась. — Это он тебе сказал?

— Он, — кивнул Владимир. — Приходил он, перед ужином. В дом не сунется, Красибора боится. На встречу пригласил.

— На к-какую… встречу?

Если Мира и заикалась, то не от страха. Скорее, от неожиданности. Сказки сказками, но мысль о том, что кот, который мурлыкал у нее на коленях, умеет говорить…

— Оборотень он, — сказал Владимир. — Мальчишка. Его дед за тобой послал. Я не расспрашивал, как он тебя нашел, отчего к матушке прибился. Завтра узнаем.

— Мог бы и раньше открыться, — проворчала Мира.

— А, может, и не мог. — Владимир повел плечом. — Может, оборачиваться в ином месте не умеет.

— Погоди… — Мира осмотрелась. — Есть бумага и карандаш?

— Найдется.

Набросок она сделала быстро. Всего-то и понадобилось, что выудить из памяти того мальчишку.

— Он? — Мира отдала листок Владимиру. — Это приблизительно. Но похож?

— Похож, — согласился Владимир. — Где ты его видела?

— Нигде. Помнишь, я в дороге рисовала?

— Помню. И не показывала ничего.

— Да было б что показывать, — отмахнулась Мира. — Так вот, вместо кота он получался.

— Ну… — Владимир помолчал, рассматривая набросок. — Во всяком случае, теперь мы знаем, что такое «нигде». Осталось выяснить, что такое «никуда» и «ничто».

Он шутил. И Мира улыбнулась. Все же как спокойно и хорошо, когда Волька рядом!

— Зря я Красибору о котике сказала, — спохватилась Мира. — Он не догадается?

— Оскар обещал завтра кота принести. Обычного. Так что, ты радость изобразить не забудь, — сказал Владимир. — И матушку надо предупредить. Но это завтра. А сейчас дневник. Игла есть?

— Зачем? — не поняла Мира.

— Палец уколоть. Капля крови нужна, — напомнил он.

Об игле Мира не подумала. Но игла нашлась у Владимира, в дорожном швейном наборе.

— А что? — невозмутимо произнес он в ответ на ее удивленный взгляд. — Я без слуг часто путешествую. У меня, между прочим, пуговицы-артефакты. А отрываются, как обычные.

Иглу он прокалил огнем. Остудил и отдал Мире. А она палец уколола, каплю крови на дневник уронила. На открытую страницу. И капля впиталась, будто ее и не было.

А после из дневника пополз туман — белый, похожий на молочный кисель. Волька его в детстве обожал, а Мира терпеть не могла.

Владимир рядом встал, за плечи обнял.

— Не бойся, — шепнул он.

«Я и не боюсь», — хотела ответить Мира. Но вскрикнула… от испуга.

Из тумана вдруг вышла мама.

Глава двадцать вторая, в которой Владимир вынужден верить в чудеса

— Добромира Ильинична? — выдохнул Владимир, без труда узнав мать Миры.

Она привязала душу к дневнику? Но как… Как смогла⁈ Это мало того, что ведовство запрещенное, так еще и сложное. Попросила кого-то? Втайне от мужа⁈

Да, но ведь Владимир проверял дневник. Артефакт, но не живой. Значит, это не привязка души. Не призрак. Не…

Добромира Ильинична его не услышала. Она смотрела будто бы в пустоту, не замечая ни дочери, ни Владимира. Он прижал Миру к себе, обнимая. И она прильнула, обвила рукой талию, спрятала лицо на его груди.

— Не бойся, — шепнул он. — Она не живая. И не мертвая.

— Любочка… — прошелестела Добромира Ильинична.

И села. Вот так в воздухе и села, будто бы на стул. И складки платья расправила на коленях.

«Запись, — сообразил Владимир. — Будто кто-то записал, как солнцерисунки в движении, а при активации кровью запись воспроизводится».

Осознание, что такое ведовство возможно, изумило гораздо сильнее, чем появление матери Миры. А он-то думал, что знает об артефактах всё! Он же следит за научными разработками, журналы из других стран выписывает…

— Любочка, доченька, если ты меня видишь и слышишь, значит, у нас получилось…

Все же «у нас»! Значит, кто-то вел запись. И где Добромира Ильинична нашла такого сильного ведуна!

Мира взглянула на мать, шмыгнула носом.

— Мам, я тут, — сказала она тихо.

Но та не повернула головы в ее сторону.

— Она не слышит, — шепнул Владимир. — Это запись. Просто смотри и слушай.

— Я не могла рассказать тебе ничего при жизни, так как дала клятву на крови, что ты ничего не узнаешь о Лукоморье. Но могу рассказать после смерти. И… — Она перевела дыхание. — У меня мало времени. Мои записи попали к тебе, ты прочла дневник, и знаешь правду. Если хочешь принять в дар право называться хозяйкой земель, что со времен сотворения мира охраняет наш род, отнеси кольцо к избушке в заповедном лесу Лукоморья. Только так ты попадешь на остров Буян. Кольцо же тебе в наследство достанется, когда меня не станет. Ты видела, я ношу его, не снимая. А ты его… примерить просила. Всё? — Она вроде как обратилась к невидимому собеседнику. — Но я…

Добромира Ильинична таяла вместе с туманом. Она шевелила губами, но беззвучно.

— И я тебя люблю, мама, — сказала Мира. И добавила, для Владимира: — Она сказала, что любит. Иногда у меня получается читать по губам.

Они не сразу разомкнули объятия. Мира… Нет, не плакала. Владимир чувствовал ее грусть, даже боль, но не знал, как утешить. Прошлое не изменить. И счастье, что хоть что-то стало понятно.

Мира отошла первой. К столу, на котором лежал дневник. Вновь проткнула палец иглой, капнула на страницу.

Ничего.

— Не получится. — Владимир обнаружил, что сипит. Откашлялся. — Похоже, запись один раз активировать можно.

— А как… — Мира обернулась к нему.

— Не знаю. — Он развел руками. — Честное слово, не знаю. Впервые с таким столкнулся. Но не удивлюсь, если кто-то из Лукоморья твою матушку навещал. Потому что среди людей такое ведовство… не известно.

— Я все еще ничего не понимаю, — вздохнула Мира. — Загадок все больше.

— Это не так, — возразил Владимир. — Избушка вот… О ней мы уже слышали. И теперь знаем, где частица души Лукоморья. А дорогу к избушке, может, Баюн покажет.

— Так нет кольца. Никакого наследства я от мамы не получала. Ничего нет. Только дневник мне и отдали.

— Странно, что отец ничего не говорил о завещании, — нахмурился Владимир. — Если твоя матушка была уверена, что кольцо достанется тебе, значит, завещание есть.

— Ничего странного, — фыркнула Мира. — Генерал Яковлев постарался. Язык не поворачивается отцом его звать!

— А что за кольцо? — спросил Владимир. — Ты его, действительно, помнишь?

Мира думала недолго. Схватила листок и карандаш, сделала набросок.

— Наверняка, оно. Из маминых колец мне это всегда нравилось. Остальных я не помню.

Обычное колечко, но с украшением в виде веточки с дубовым листом и желудем.

— Они малюсенькие, желудь и листик, — добавила Мира. — Но как настоящие.

— Ты говорила, вдова Яковлева согласна отдать тебе часть наследства…

— Я отказалась! — вспыхнула Мира.

— Так кольцо можешь потребовать, — подсказал Владимир. — Если она дневник отдала, то и кольцо… Скажи, что мамино, что она тебе его давно обещала.

— Это что, в Москву возвращаться⁈

Миру передернуло, и Владимир ее прекрасно понимал. Вновь несколько недель в пути, и в обратную сторону — тоже. А тут зима на носу. Им повезло, удалось проскочить, а сейчас дороги развезло. Ждать, когда морозы ударят?

— Надо подумать. Может, письмо напишешь, через моего отца как-то… Уезжать отсюда нам нельзя. Или, знаешь… Давай с Баюнами поговорим. Сомневаюсь я, что дед внука пешком в Москву отправил, да еще в кошачьем обличье. Может, есть иной путь.

Мира кивнула. И уходить к себе не захотела. То есть, ушла, но уже перед рассветом, чтобы переодеться. Опять «тайным ходом», сквозь стену. Бывают же и такие чудеса…

Владимиру все казалось, что он спит. И щипать себя приходилось, время от времени, чтобы убедиться в обратном. Ничем таким они с Мирой не занимались, просто лежали, даже не разговаривали. Она уснула, прижавшись к его боку. А Владимир все поверить не мог, что она рядом. И чудеса эти… сказочные. Он науку любил, в нее верил. А тут… Никаким законам дверь в стене не подчинялась. И запись эта…