Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6 (СИ) - Волков Тим - Страница 19

Кобаяси вышел под дождь, громилы ждали у входа, Рю семенил следом. Он кивнул им, указав на переулок за идзакаей, где чёрный ход выходил в узкую улочку, заваленную мусорными баками. Дождь заглушал звуки, фонари едва светили, и тени были густыми, как чернила. Кобаяси занял позицию у стены, Кай припал к земле, его глаза сверкали. Громилы встали по краям переулка, их фигуры сливались с темнотой. Рю, дрожа от холода, держал телефон, готовый доложить.

Минуты тянулись, дождь барабанил по зонту Кобаяси. Наконец, чёрный ход скрипнул, и Рёта вышел, в лёгкой куртке, с рюкзаком на плече. Он поднял капюшон, не замечая теней вокруг. Кобаяси дал знак, и громилы двинулись, их шаги были бесшумными, как у кошек. Рёта дошёл до середины переулка, когда один из громил схватил его за плечо, второй зажал рот, заглушая крик. Рёта дёрнулся, но силы были неравны. Кобаяси подошёл, Кай зарычал, его зубы блеснули в свете фонаря.

— Тихо, — сказал Кобаяси, его голос был холодным, как дождь. — Не дёргайся, и останешься цел.

Рёта замер, его глаза расширились от ужаса, глядя на Кая. Громилы потащили его к чёрному фургону, припаркованному в конце переулка. Дверь распахнулась, и Рёту втолкнули внутрь, его рюкзак упал в лужу. Кобаяси сел на заднее сиденье, Кай запрыгнул следом, положив голову на колени хозяина. Рю захлопнул дверь, двигатель взревел, и фургон тронулся, растворяясь в ночи Асакусы. Кобаяси смотрел на Рёту, чьё лицо было белым, как бумага, и его губы изогнулись в лёгкой, зловещей улыбке. Кейта был близко, и этот повар знал больше, чем сказал. Вопрос был лишь в том, как быстро он заговорит.

Ссора с Наоми оставила во мне дыру, как будто кто-то вырвал кусок из груди. Её слова — «ты не в порядке», «это одержимость» — жгли, как угли, и я не мог усидеть в офисе «Спрута», где стеклянные стены и гул кондиционеров только усиливали пустоту. Нож, вонзившийся в панель, фрукты, разрезанные в попытке повторить баланс Юто, — всё это было доказательством её правоты, и это бесило меня ещё больше. Я не сумасшедший, но её взгляд, полный тревоги и осуждения, говорил обратное. Мне нужно было выбраться, вдохнуть воздух, заглушить мысли, которые орали о Юто, о «Балансе», о том, реален он или нет. Я схватил пальто, не сказав ни слова помощнице, и вышел на улицы Токио.

Дождь закончился, но асфальт всё ещё блестел, отражая неоновые вывески и фонари. Минато гудел: машины, толпы, запахи уличной еды — всё это было слишком ярким, слишком живым. Я шёл без цели, позволяя ногам нести меня туда, куда они хотели. Небоскрёбы сменились узкими улочками, где магазины становились меньше, а вывески — потрёпанными. Я оказался в старом районе, где Токио словно застрял в прошлом: покосившиеся деревянные дома, облупленные стены, ржавые велосипеды у заборов. Здесь пахло сыростью, углём и чем-то кислым, как забытый суп на плите. Уличные фонари мигали, некоторые не горели вовсе, и тени лежали густо, как чернила. Я не знал, как сюда попал, но тишина этого места успокаивала, даже если она была зловещей.

Мои мысли всё ещё крутились вокруг Наоми. Она хотела помочь, но её слова резали, как нож. «Ты гонишься за призраками», — сказала она, и я выгнал её, как будто это могло заглушить правду. Но правда была в том, что Юто Хаяси, реальный или нет, стал частью меня, и я не мог его отпустить.

Боже, кажется Наоми права — я схожу с ума!

Я остановился у потрескавшегося тротуара, глядя на свои руки, всё ещё в лёгкой повязке. Больница, пожар, его голос, его нож — всё было слишком ярким, чтобы быть галлюцинацией. Или я просто не хотел этого признавать?

Вдалеке послышался скрип тормозов. Я поднял взгляд и замер. Автобус, старый, с облупленной краской, остановился на углу, его двери зашипели, выпуская пассажиров.

Среди них был он. Юто. Его худощавая фигура, длинные волосы до плеч, собранные в небрежный хвост, острые глаза, которые я не мог забыть. Он вышел, опустив голову, в потрёпанной куртке, с рюкзаком на плече. Мое сердце заколотилось, кровь ударила в виски. Это был он — или моя голова снова играла со мной?

Опять началось? Опять галлюцинация? Обострение после стресса на фоне ссоры?

Я шагнул назад, прижавшись к стене, чтобы он не заметил. Дыхание сбилось, разум кричал: галлюцинация, как в больнице, как в офисе с фруктами. Но он выглядел таким реальным — его движения, то, как он поправил лямку рюкзака, как огляделся, будто боялся погони.

Я сжал кулаки, пытаясь понять, что вижу. Если это не Юто, то кто? Если это он, почему здесь, в этом забытом районе? Я хотел окликнуть его, но горло сжалось. Вдруг это ловушка моего разума, и я снова буду резать манго, швырять ножи, доказывая, что не сошёл с ума? Но пока я боролся с собой, сцена передо мной изменилась, и моё внимание переключилось.

Просто понаблюдаю.

К Юто подошёл парень — высокий, с короткими волосами, в кожаной куртке, на которой был вышит рисунок пса, оскалившего зубы. Его походка была наглой, движения резкими, как у человека, привыкшего брать, что хочет. На рукаве мелькнула татуировка, и я заметил, как Юто напрягся, его плечи ссутулились, взгляд метнулся в сторону. Они явно были знакомы, и это знакомство не сулило ничего хорошего. Парень что-то сказал, его голос был низким, с угрозой, но я не разобрал слов. Юто покачал головой, отступил, его лицо стало бледнее. Он явно боялся.

— Не надо, — услышал я его голос, тихий, но знакомый, как эхо из больницы. — Я ничего не делал.

Бандит ухмыльнулся, шагнул ближе, и Юто попятился, бросив взгляд на автобус, который уже уезжал. Он повернулся и быстро пошёл прочь, почти побежал, сворачивая в узкую подворотню между двумя покосившимися домами. Бандит последовал за ним, его шаги были уверенными, как у охотника, знающего, что добыча в ловушке.

Я замер, моё сердце билось так, будто хотело вырваться. Это был не сон, не галлюцинация — Юто был здесь, и он в опасности. Или это всё же игра моего разума? Но я не мог стоять и смотреть. Я двинулся следом, держась в тени, мои шаги были осторожными, чтобы не выдать себя.

Подворотня была узкой, заваленной мусором и пустыми ящиками. Запах сырости и гниющих овощей бил в ноздри. Фонарь в конце переулка мигал, бросая рваный свет на стены, покрытые граффити. Юто шёл быстро, но бандит был быстрее, его куртка шуршала, а рисунок пса казался живым в полумраке. Я держался на расстоянии, прячась за углом, мой пульс стучал в висках. Юто завернул за угол, но я услышал его резкий вдох — он упёрся в тупик, кирпичную стену, заваленную ржавыми банками. Бандит догнал его, его тень нависла над Юто, как хищник над жертвой.

— Куда собрался? — сказал бандит, его голос был пропитан насмешкой. — Думал, спрячешься? Мы тебя везде найдём.

Юто прижался к стене, его рюкзак соскользнул с плеча, упав в грязь. Его глаза были полны страха, но в них мелькнула искра — та самая, что я видел в больнице, когда он говорил о балансе.

— Я не знаю, о чём ты, — сказал он, его голос дрожал, но в нём была твёрдость. — Оставь меня.

Бандит рассмеялся, его смех был резким, как лай. Он шагнул ближе, и я увидел, как его рука скользнула в карман куртки. Свет фонаря блеснул на лезвии ножа, который он вытащил, его острие сверкнуло, как звезда в ночи. Юто замер, его дыхание стало прерывистым, глаза расширились. Бандит поднял нож, его намерения были ясны — он собирался убить.

— Хватит игр, — сказал бандит, его голос стал низким, угрожающим. — Ты знаешь, за что.

Я стоял в тени, моё сердце билось так громко, что я боялся, они услышат. Юто был в шаге от смерти, и я не знал, реален он или нет, но нож был настоящим, как и кровь, которая могла пролиться. Бандит шагнул ближе, лезвие сверкнуло у горла Юто, и время, казалось, остановилось.

Фургон мчался через дождливую ночь Асакусы, его шины шуршали по мокрому асфальту, заглушая звуки города. Внутри было тесно, воздух пропитан запахом сырости, бензина и страха. Рёта сидел на металлическом полу, прижатый к стенке фургона, его руки были связаны за спиной верёвкой, которая врезалась в кожу. Его лицо было бледным, пот стекал по вискам, глаза метались от одного громилы к другому. Напротив него, на откидном сиденье, расположился Такео Кобаяси, его длинное пальто свисало, как крылья ворона. Рядом лежал Кай, огромный кане-корсо, чья чёрная шерсть лоснилась, а рычание вибрировало в груди, как далёкий гром. Кобаяси смотрел на Рёту, его тёмные глаза были пустыми, но в них тлела угроза, как угли под пеплом. Рю, съёжившийся в углу, держал фонарик, чей свет дрожал, освещая лицо повара. Громилы, сидевшие у двери, молчали, их татуированные руки покоились на коленях, но напряжение в их позах говорило, что они готовы к действию.