Уинстон Черчилль - Костюченко Ирина - Страница 12

Он полетел к Гитлеру, провел переговоры. В Мюнхене они, а также президент Франции Деладье и союзник Гитлера, дуче Италии Муссолини заключили соглашение о «мирной передаче» Судетской области Германии. На эту встречу не пустили президента Чехословакии Бенеша — ему просто дали документ на подпись, и он ее поставил.

Чемберлен вернулся в Лондон победителем! Он сообщил, что привез мир нынешнему поколению. Англичане радовались, как будто это было Рождество — проблема решена! Однако вскоре не только Судеты, но вся Чехословакия была оккупирована. Благодаря ее ресурсам, заводам, специалистам стала возможна война с Польшей. А затем ресурсы Польши послужили базой для атаки Дании, Норвегии, Нидерландов, Бельгии… Если падет Франция, мощь всей Европы будет направлена на Англию. И тогда…

Сейчас это понимали многие. Но в 1938 году только зануда Черчилль, которого не допускали к реальным политическим рычагам и который был вынужден довольствоваться выступлениями в парламенте, прокомментировал «Мюнхенский сговор»: «Великобритании был предложен выбор между бесчестием и войной. Она получила бесчестие, но она получит и войну». Полтора года понадобилось британцам, чтобы понять, о чем и почему Черчилль тогда кричал с каждой возможной площадки.

Возможно, стартом новой мировой войны стала оккупация Германией Австрии — аншлюс, который прошел почти без жертв вначале 1938 года? Или события в Рейнской демилитаризованной зоне? Или дерзкая война Италии в далекой Эфиопии? Или агрессия Японии в континентальной Азии? Или вообще давний переворот в России, этот «призрак коммунизма», подтолкнувший ряд правительств к созданию антикоминтерновского союза? А может, «красная кнопка» была нажата в США, во время кризиса десятилетней давности? Вдруг правы те «высоколобые» эксперты, которые утверждают: всему причиной экономика — отрасль, в которой Черчилль чувствовал себя слепым котенком? А если эта проклятая экономика и запустила цепь реакций: от денежной девальвации и массовой безработицы до общественных беспорядков и прихода к власти нацистов в Германии в 1933 году?

А может Мировая война, которую уже назвали Первой, в отличие от нынешней, Второй мировой — так никогда и не заканчивалась? Черчилль знал, что это так — несмотря на заключение «мирных договоров» и основание Лиги Наций, эти два десятилетия мира были только передышкой и шансом родить новых солдат.

А еще он был уверен: не стоит искать правду, чтобы действовать дальше, и действовать правильно. Главное — определить, кому можно доверять, если Франция потерпит окончательное поражение. Практически вся Европа находится уже под пятой немцев или их сторонников. На кого делать ставку? На США, где президент Рузвельт не может по закону противостоять решениям сената? На СССР, который, по данным разведки, поделил с Гитлером весь мир? На колонии, которые только и мечтают о том, чтобы Британия ослабила имперскую хватку?

Черчилль решил, что договариваться нужно со всеми, с кем угодно и о чем угодно; кроме дьявола, кроме Гитлера. Но основную ставку следует делать на людей, которым некуда отступать.

На мальчиков-пилотов, которые защищают небо над Островом: вчерашних студентов британских университетов и польских, чешских, а теперь и французских асов, бежавших в Британию с континента.

На моряков, чьи военные корабли атакуют немецкие субмарины, и на тех, кто сейчас сопровождает американские конвои с провиантом и техникой — единственной помощью от США.

На фермеров: стариков, мужчин и подростков, не попавших в армию только потому, что они должны были засеять каждый клочок земли, вчетверо увеличив количество местных продуктов, заменяя ими те, что получали англичане из-за моря.

На женщин, которые, оставив семьи, работали в министерствах и над расшифровкой немецких кодов, стояли у станков и валили лес, а ночью, собираясь в женских клубах, до изнеможения делали консервы для армии.

Машина остановилась на Даунинг-стрит, где должно было состояться совещание. Черчилль облегченно вздохнул, увидев помощников де Голля. Это был единственный французский генерал и представитель правительства, который, несмотря на катастрофическое положение, еще сохранил боевой дух.

— Добрый день, господа. Что генерал? — поздоровался премьер-министр еще на улице.

— Говорят, его хотят назначить военным министром. Или заместителем, — ответил француз в чине полковника, имени которого Черчилль не мог припомнить.

— И повесить на него всех собак? Ответственность за поражение? Он готов к этому? — резко бросил англичанин.

— Де Голль не имеет выбора. Точнее, не будет иметь, если вы ему не поможете, — сказал второй из французов, наклонившись к уху премьер-министра.

— Что нужно вашему упрямому генералу? Говорите без обиняков, нет времени на дипломатию, — мотнув головой, спросил Черчилль.

— Правительство склоняется к сдаче Парижа и капитуляции. Но генерал просит господина премьер-министра предоставить несколько британских кораблей, — француз снизил голос.

— Зачем?! — воскликнул Черчилль так, что эхо прокатилось по всем коридорам здания.

— Для эвакуации французского правительства в африканские колонии. По мнению генерала, это единственная возможность избежать формальной капитуляции, — снова вмешался в разговор полковник.

«Франсуа, его зовут Франсуа! Но фамилия… Черт возьми, не помню», — подумал Черчилль. Он резко остановился.

— Африка? А как насчет Лондона?

— Это невозможно! У вас, например, польское правительство в изгнании! Кто с ним считается? Франция на такое не пойдет! Наше правительство будет торговаться даже за призрачную независимость, хоть в одном городе, — ответил тот самый Франсуа.

— Есть идея… Фантастическая. Жест отчаяния, но может сработать. Вопрос в том, что важнее для вашего правительства — сохранение собственного достоинства или возможность сохранить достоинство Франции?

Черчилль не знал, как выразиться точнее. Но понимал, что должен это сделать; сделать сейчас, не советуясь с правительством, парламентом, народом, королем. Сейчас или никогда.

— Объяснитесь, пожалуйста, — попросили оба француза. Наступила тишина.

— Как насчет того, чтобы Великобритания и Франция заключили союз? Стали единым государством — временно, до конца войны, — подчеркивая каждое слово, сказал Черчилль. — Это утрата суверенитета государства, однако и мы его лишимся. Вопрос простой: Франция потеряет независимость с Гитлером, а она ее потеряет с Черчиллем.

Пораженные французы не знали, что и ответить. Хорошее это предложение или плохое? Реалистичное или фантастическое? Приемлемое или нет? Но, безусловно оно было оригинальным.

— Такого французское правительство еще не рассматривало… Последние несколько веков. Но мы сообщим генералу. Если он сочтет это возможным, то проведет консультации. Точнее, если успеет. А если нет… — полковник сделал выразительную паузу.

Черчилль почувствовал, что у хитрых французов есть еще некий козырь в рукаве, в отличие от него, уже бросившего карты на стол.

— А если нет? — Черчилль развел руками, показывая широкие ладони, знак того, что в такой ситуации он ничего не скрывает и ожидает того же от союзников.

— В этом случае генерал де Голль просит у вас единственный самолет — чтобы вылететь с пока свободной территории Франции в Лондон, — прошептал дипломат ему в ухо.

— Что он собирается здесь делать? — так же тихо спросил Черчилль.

— Генерал готов возглавить вооруженные силы свободных французов, эвакуированных из Дюнкерка. Готов воевать совместно с британцами везде, где возникнет необходимость и возможность. Он также будет просить вас о доступе к средствам массовой информации. Радио, газеты… — пояснил француз.

— Да, понимаю. А осознает ли господин де Голль, что в таком случае его объявят предателем? Ваш Петен, который собирается назначить генерала заместителем военного министра — сам это и сделает, — даже зная ответ, Чечилль чувствовал себя обязанным задать этот вопрос.

— Генерал предупредил, что вы спросите об этом. И просил передать — да. Потому что для него важнее честь французов, чем его собственная репутация во Франции. Оккупированной Франции. Он готов возглавить Движение Сопротивления. И здесь, и на континенте, — заверил полковник, прищурив глаза в ожидании реакции.