Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 35

Из леса принялись выбегать шведы в своих шапках-цилиндрах с огромными цыплячьего цвета султанами. Формировали шестишеренжечный строй, чтобы обрушить на убегающих русских огневой вал, под сигналы барабанщиков, сопелочников и рожечников в живописной форме со множеством галунов и прочих украшений. Лейб-гвардейцы уже считали, что победили, что русские в панике бегут. Что еще одно усилие, дивизионный залп плутонгами — и с московитами будет покончено. Король Густав, наблюдавший за разворачивающейся трагедией в подзорную трубу, радостно воскликнул:

— Курт, твоя задумка полностью удалась! Выпускай кавалерию, пока не подошли главные силы московитов! Это вам не за стенами прятаться! В чистом поле мы покажем вам, где раки зимуют!

— Слушаюсь, Ваше Величество!, — склонил голову фон Стедингк и слегка ожег коня плетью, чтобы поскорее передать эскадронам королевский приказ.

Шведы ошибались. Батальон был потрясен, почти ополовинен, но не утратил ни сил, ни желания сражаться. Легион был на подходе, нужно было продержаться немного — полчаса, час. Рота арьергарда уже разворачивалась в цепь, чтобы прицельной стрельбой прикрыть отход товарищей, выносивших раненых и убитых.

Ее меткий огонь заставил надвигавшихся лейб-гвардейцев сбавить шаг. Не успели они изготовиться к стрельбе, как русская цепь подалась назад, за новую линию егерей в зеленых мундирах, заметных на бледно-сером фоне лесной вырубки. Не просто перебежали, но и помогли товарищам выносить тела все дальше и дальше.

— Оторвемся? — спросил на бегу Синицын у капитана, командовавшего ротой арьергарда.

— Не могу знать, господин майор.

Василий Степанович поморщился, но промолчал. В обычных обстоятельствах он бы не упустил случая отчитать немогузнайку — премьер-майор терпеть не мог таких ответов.

— Где ваш сапог, прапорщик? — окликнул догнавшего его батальонного знаменщика. Командир был приятно удивлен, что тот выжил, но непорядок с формой его неприятно поразил.

— У леса остался, прошу прощения, — извинился Пименов. Он приложил руку козырьком к бровям, всмотрелся вдаль на правый фланг и тревожно вскричал. — Кавалерия!

— Отрезать хотят! Не успеем теперь оторваться.

Он горестно закрутил головой. Уперся взглядом в тяжело дышавшего Щегаря, продолжавшего удерживать на плечах тело подпрапорщика. Премьер-майора удивило количество пуль, впившихся в спину убитого унтер-офицера.

Васятка догадался, на что смотрит старший командир. Дал пояснение, напрочь позабыв в горячке отступа о принятых в легионе правилах:

— Спаситель мой, вашбродь. Все пули мои на себя принял.

Синичкин вздохнул. Вдруг глаза его яростно сверкнули.

— Батальон, слушай мою команду! Строй баррикаду из убитых тел!

Дикий для любого православного приказ сперва ошеломил солдат, они уставились на батальонного как на сумасшедшего. Бережное отношение к павшему, серьезное суждение о смерти, традиция вымаливать усопшего для избавления от вечных мук — все это восставало против, душа восставала против. Но премьер-майор был спокоен.

— Патронташи снимать, а потом клади тела по косой внахлест!

Первыми отмерли унтер-офицеры. Они принялись громкими криками подбадривать егерей, охаживая замерших шомполами по спинам и плечам.

Немного поколебавшись, решился и Васятка Щегарь. Он бережно опустил тело унтера на землю. Перекрестил его, поцеловал в бледное лицо, которое уже покинула жизнь.

— Спасибо, что спас, родной! Век за тебя буду бога молить! — с этими словами он снял патронташ, отложил его в сторону и проверил свою фузею.

— Сооружай полукруг! Раненых в центр! Пименов! Знамя распустить и поставить на баррикаде!

— Слушаюсь, господин премьер-майор!

Красное знамя егерей с зеленой нашивкой в виде скрещенных еловых веточек заполоскалось на ветру. Захлопали фузеи — егеря, получив подобие защиты, усилили огонь. Последние капральства из роты прикрытия спешили укрыться в «кровавом бастионе».

Наступавшие батальоны лейб-гвардейцев подались назад. Им показалось, что на них накинулся рой огненных ос. Закачались и поклонились земле желтые султаны. Офицеры закончились первыми — Пименов постарался со своим винтовальным карабином, не знавшим промаха. Потом пришел черед сопельщикам с барабанщиками, унтер-офицерам… Шведы показали спину.

— Коница! Коница! Заходят с фланга!

— Приготовиться к построению в каре! Штыки из портупей — долой! Штыки примкнуть по моей команде!

Шведская кавалерия до хликого укрепления русских не добралась. Неожиданно над ней вспыхнули разрывы шрапнели. В бой вступила полковая артиллерия легиона, бившая не на 60 саженей, а на все 100–120 — дальше, чем полевая. Набиравшие скорость эскадроны смешались, начали поворачивать коней. Конницу буквально выкосило под ноль — спаслись буквально отдельные всадники.

«Кровавый бастин» разразился радостными криками.

— Штыки убрать! Продолжить цельную стрельбу! — надрывался Синичкин и вдруг захрипел, зашатался, повалился с пробитой насквозь грудью.

Рядом с ним попадали многие офицеры, не укрывавшиеся от вражеского огня за бруствером из солдатских тел. Это вступила в дело шведская артиллерия, накрывшая русские позиции картечью.

Новые тела отправились на верхи баррикады. Лишь батальонного командира и двух сраженных капитанов положили рядом с ранеными. Их накрыли спасенным знаменем второй роты.

В батальоне состояло 990 человек, разбитых на шесть рот. Ими командовали два штаб-офицера, четыре капитана, шесть поручиков и девять подпоручиков. Так вышло, что картечные залпы почти обезглавили егерское подразделение. В строю остались лишь два поручика, один из которых был легко ранен и продолжал сражаться, и пять подпоручиков. Все прапорщики, кроме Пименова, были уничтожены финнами-охотниками, которым обещали заплатить золотом за каждого убитого знаменосца.

— Гренадеры! От леса наступают лейб-гренадеры!

Давно миновало то время, когда гренадеры использовали в бою гранаты. Эффективность стрельбы усовершенствованных кремневых ружей сделала бомбометание смертельно опасным. Гренадеры, в которых отбирались самые сильные и высокие солдаты, превратились элитные штурмовые части. Шведские еще и отличились во время переворота в Стокгольме в 1772 году. В честь этого замечательного события они носили на рукаве белую повязку, подражая свите короля.

Несмотря на плотный огонь с бастиона, потерю офицеров, шагавших в первых рядах, и постоянно падающие знамена, они добрались до дистанции в сто шагов. Ротные командиры и барабанщики заняли позицию позади строя и потому уцелели.

— Нидерфален!

Первые пять шеренг опустились на колено. Шестая произвела залп. За ней пятая, вставшая в полный рост, затем четвертая…

Рой пуль обрушился на «кровавый бастион» — столь плотный, что егерям пришлось спрятаться. Убитых и раненых резко прибавилось.

— Батальон! В штыки! — шведский подполковник был уверен, что сопротивление полностью подавлено.

Погорячился он с выводами. Баррикада ответила столь плотным беглым огнем, что буквально смела гренадеров. Фузей хватало с избытком. Зарубинцы не тратили время на перезарядку. Ружья снаряжали раненые, прошедшие длительные экзерциции заряжания на спине, и передавали их в первую линию. Даже Пименов временно отложил свой винтовальный карабин, патронов к которому почти не осталось. Принимал очередную фузею. И стрелял, стрелял, стрелял… За плотным дымом ничего не разглядеть. Бил наугад. Крики пораженных его огнем шведов звучали для него победным маршем.

— Арсений Петрович! — слабым голосом окликнул его подпоручик со смешной фамилией Цибулька. — Вы остались один из офицеров батальона. Принимайте командование на себя!

Пименов оглянулся. Подпоручик с помертвевшим лицом лежал среди раненых и командовал заряжанием. Рядом с ним бредил поручик, исполнявший обязанности батальонного адъютанта. У него из ушей и носа сочилась кровь.Уже третий ротный флаг закрывал тела погибших офицеров.

Пименов встал в полный рост, не обращая внимания на пули, которых почему-то становилось все меньше и меньше. Рядом с ним криво повисло на покореженном древке батальонное знамя. Полотнище напоминало огромное решето.