Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 36

— Батальон! Слушай мою команду! Старшим унтер-офицерам возглавить роты и взводы!

— Сенька! Ложись, дурной! — закричал что есть мочи позабывший в тревоге за друга о субординации Васятка Щегарь. Крик дался ему нелегко: вся его щека была глубоко располосована пулей.

Стрельба на мгновение стихла. Порыв ветра отнес пороховое облако немного в сторону. Еле дыша из-за кислой вони, пораженные егеря увидели, что гренадеры закончились. Нет ни одного, всех повыбили или сбежали. Сзади и чуть правее раздалось громкое «Ура!» — зарубинские полки, развернув перекатные цепи, энергично наступали, а шведы откатывались. Оказывается, пока остатки батальона Синичкина дрались с гренадерами, по соседству происходили не менее драматичные события. Легион вступил в бой, опрокинул шведов и финскую ландмилицию и теперь преследовал отходящего врага. Слева от «кровавого бастиона» заходила по широкой дуге казачья лава, намеренная отрезать сине-желтую пехоту от леса. От их гиканья и дружного «Сары!» у врагов стыла кровь в жилах, а у людей покойного премьер-майора, напротив, само собой вырвалось дружное «Виват!».

Пименов вгляделся в тыл отступавших шведов. За спинами батальонов, готовых вот-вот обратиться в бегство, гарцевала группа всадников с такими же, как у покойников-гренадеров, белыми повязками на левой руке. Среди них выделялся один — судя по всему главный.

Сенька подхватил свой отложенный на время карабин. Проверил, хорошо ли держится кремень. Прочистил иголкой запальное отверстие, скусил патрон, точно и аккуратно сыпанул пороху на зарядную полку и прибил шомполом осаленный бумажный кулек со смертельным гостинцем. Приладился на бруствере, выложив штуцер на спину погибшего товарища. Он так привык к этой безбожной защите, что не испытывал никаких горьких чувств — даже сейчас, когда появилась возможность перевести дух. Перегорел.

— Лови, швед, гостинчик!

Он выстрелил. Удовлетворенно кивнул. Шведский командир в нарядном котелке с пышным белым султаном и с голубой лентой через плечо опрокинулся в седле.

Прапорщик не знал, что его выстрел сразил короля Густава. Не нашлось у того за пазухой золотой готовальни, какая спасла прусского Фридриха от русской пули в Кунесдорфском сражении. У шведского монарха при себе был лишь надушенный платок. Именно им фон Стедингк безуспешно попытался заткнуть страшную рану в боку короля.

Безразличное к человеческим страданиям и смертям Балтийское море все катило и катило низкие свинцовые волны в сторону берега. На желтый песок падали сосновые иголки.

— Кто мне мой сапог принесет, того в приказе отмечу! — весело гаркнул прапорщик Пименов.

Дружный смех уцелевших двух сотен егерей стал ему ответом.

(1) Изначально штиблетами назывались кожаные или суконные гамаши, гетры на пуговицах. Их носили поверх коротких сапог и панталон навыпуск.

В центре варшавского кафедрального собора Святого Иоанна Крестителя на массивном деревянном постаменте, обитым черным бархатом, стоял закрытый гроб на черном катафалке с серебряными эфемерами и знаками скорби. В изголовье скромно лежал венок из белых лилий — единственный намек на былое величие Императрицы Всероссийской Екатерины Алексеевны.

Чудовищное преступление, унесшее жизнь русского монарха по пути в Варшаву, повергло в шок не только Польшу, но и всю Европу. И повлекло за собой большие перемены. Первую можно наблюдать прямо здесь: крещенную в православии русскую императрицу принесли в католический храм, и начальник русского корпуса, генерал Романус не посмел возражать. Такова была воля польского короля. Кто знает, кем он станет дальше? Вдруг претендентом на русский престол? Выходец из Австрии на русской службе уже чувствовал себя в Варшаве не защитником власти ставленника Петербурга на польском троне, а гостем, которого терпят из приличия. И что в прошлом делали с такими «гостями» поляки тоже было известно.

Тишина в храме была почти осязаемой, нарушаемая лишь приглушенным эхом шагов и тихим шорохом тяжелых одежд священников. Свечи мерцали, отбрасывая длинные, пляшущие тени на каменные стены.

У центрального гроба стояли двое — король Станислав Август Понятовский. Позади него — генерал-поручик Аврам Иванович Романус. Король выглядел совершенно раздавленным. Он медленно протянул руку и коснулся черного бархата гроба Екатерины, его пальцы дрожали.

— Я до сих пор не могу поверить… Какой ужас, — король вытащил из обшлага камзола платок, вытер слезы. — Эта немыслимая, жестокая смерть… Как такое могло случиться? Это невыносимо… Свет померк, генерал… Для России… для Речи Посполитой… Для меня…

Романус стоял неподвижно, как высеченный из камня, лишь его глаза бегали по стенам собора.

— Ваше Величество. Мы все потрясены. Это… это удар, который трудно осмыслить. Наши донесения подтверждают… порох был, заложен под опоры моста. Ювелирная… дьявольская работа. Никто не выжил. Никто из находившихся на мосту, включая графов Чернышева и братев Паниных, карета которых следовала за экипажем императрицы. Погибло сорок два человека.

Понятовский резко обернулся. Теперь его лицо выражало ярость.

— Этот душегуб Пугачев! Это его рук дело! Он осмелился поднять руку на помазанницу Божью! На Императрицу! Он заплатит! Клянусь Богом, он заплатит за каждую каплю крови, пролитой в тот страшный день! Он будет истреблен! Раздавлен! Как выползающий из грязи червь!

Генерал тяжело вздохнул, тихо произнес:

— Безусловно, Ваше Величество. Мятеж должен быть подавлен. Возмездие должно быть свершено. Но…

Понятовский насторожился:

— Но что, генерал? Говорите прямо! Сейчас не время для экивоков!

— Ваше Величество… ситуация в полках… Она… шаткая. Весть о гибели Императрицы… Она посеяла смятение. И… — Романс запнулся, тоже достал платок, высморкался.

Понятовский сделал шаг вперед, подошел вплотную к Романусу

— И что? Не тяните!

— Подметные письма, Ваше Величество. От Пугачева. Или от тех, кто действует от его имени. Они распространяются среди солдат. Обещают волю… землю… Конец офицерскому гнету… Смерть дворянам и немцам. Шепчут, что государыня была отлучена от церкви. И весть о взрыве моста… Она преподносится как знак свыше. Как кара.

— Вы хотите сказать… ваши солдаты… они колеблются?

Аврам Иванович замялся, не зная, как объяснить одну важную деталь. Главная сила его недокорпуса, Санкт-Петербургский легион, на сегодняшний момент имел в своем составе всего 2000 донцов, на которых полагаться нельзя. Оставались 3-й Кирасирский, Карабинерный Нарвский и пехотный Нашебургский, отдельные команды…

— Я не уверен, Ваше Величество. Еще день назад я был уверен. Но теперь… Скорбь по Императрице смешивается с растерянностью. Шок от ее гибели с глухими роптаниями. Я вижу это в их глазах. Слышу обрывки разговоров. Некоторые из тех, кого я считал самыми надежными… они стали задумываться. Как только весть распространится по гарнизонам… Я не могу гарантировать, что не будет волнений. Или даже хуже. Среди шести тысяч моих солдат в Польше… Сколько из них поддались этой заразе? Я не знаю. Но угроза реальна. И она растет с каждым часом, пока нет ясности, пока… Пока Россия без государя.

Тишина снова повисла в часовне, но теперь она была наполнена не только скорбью, но и звенящим напряжением, предчувствием грядущих потрясений. Король смотрел на Романуса, его лицо отражало ужас от услышанного. Катастрофа, случившаяся на мосту, оказалась лишь началом. Смерть Екатерины обнажила бездну хаоса.

— Значит… Русские войска в Польше… могут оказаться ненадежны в борьбе с мятежом?

— Я обязан доложить Вам истинное положение вещей, Ваше Величество. Мои офицеры… мы попытаемся удержать солдат. Разъяснить им истинное положение дел. Но если Пугачевские листовки, его обещания… если они упадут на почву растерянности и недовольства после такой… такой гибели… Я не могу исключить ничего. Отказ повиноваться… переход на сторону бунтовщиков… Особое беспокойство у меня вызывают донские казаки. В Санкт-Петербургском легионе только они и остались, остальных, как вы знаете, отозвали в Россию.