Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 34

Пименов встретил Зарубина, выходящего из Зимнего Дворца, как отца родного. Разве что в ножки не упал.

Чика его узнал, крепко обнял:

— Уже офицер? Красавчик! Небось снова отличился?

— Было дело, — потупил Сенька глаза и рассказал, не вдаваясь в подробности, про свою беду. — Заберите меня с собой, господин генерал! В свой батальон хочу вернуться!

Зарубин все эти «ваше превосходительство» и «выше высокоблагородие» на дух не переносил. Порядок обращения к офицерам в легионе был простой — «господин генерал», «господин полковник», а промеж офицеров и вовсе по имени-отчеству. Сенька об этом знал прекрасно и потому не подкачал.

— Откуда про поход узнал? — удивился Чика, но сразу сообразил, что выступление к Выборгу тут не причем. — Сейчас порешаем!

Никитин прапорщика отпустил с чистым сердцем, но остальных егерей оставил при карауле. Ему нравилось, что охрану у царского шатра, квартиры или покоев несли геройские старшие унтер-офицеры. Ставил теперь их по очереди в смену.

Командир батальона, премьер-майор Синичкин, Василий Степанович, крепкий телом и улыбчивый, Сеньке обрадовался.

— До чего ж ты, Арсений Петрович, вовремя к нам прибыл! Наш-то знаменосец первой роты впал в порочные поступки и невоздержания. Отстранил от службы. А ты уже тут как тут. Не иначе, Всеблагой пособил. Все ли нужные приемы и артикулы знаешь? Сможешь ли должность такую важную с достоинством снести? Знамя первой роты — это знамя всего батальона!

— Хватило времени изучить, господин премьер-майор.

— Вот и славно. Завтра по заре выступаем на север!

От Петербурга до Выборга без малого сто верст. Зарубин рассчитывал подвести легион максимально близко к городу за три дня и атаковать осадный лагерь шведов утром четвертого. Немного путали карты ночевки — хуторов вдоль побережья было маловато на такую ораву, батальоны по отдаленности квартир вставали на постой на приличном расстоянии друг от друга. Утром много времени тратили на то, чтобы заново построить полковые колонны — сказывалась нехватка строевых офицеров. Казачьи разъезды уходили с дозорами в ночь, чтобы на восходе солнца егерей не застигли со спущенными штанами.

Батальон Синичкина в последний день марша оказался в авангарде. Сеньку распирала радость от возвращения в родной батальон и гордость — выходило, что он со своим знаменем двигался на острие легиона, как наипервейший зарубинец.

Все бы ничего, но что-то мешало ему в сапоге. Подложил он охлопочков шерстяных по совету своего подпрапорщика, да то ли неудачно, то ли сбились к носку. Прихрамывал.

Как побудок отстучали по заре, как помолились «Господи Иисусе Христе Боже паситель» и «Богородице Дево радуйся», роты в колоннах двинулись к Выборгу. В молочном тумане, когда и дорогу еле-еле видать, капралы с ноги сбились, чтобы держать положенные двойные интервалы на шаг между взводами.

От самого Петербурга дорога вилась меж густого леса, поредевшего на подходе к Выборгу. А сегодня, только тронулись, выбрались на странное открытое пространство. Боковое охранение доложило: песок и молодые сосенки меньше аршина. Видать, свели вековой мачтовый лес, раскорчевали и новые деревья засадили. Им еще рости и рости.

Прилично, надо сказать, лес порубали. Батальон все шел и шел, а опушки нового бора нет как нет.

— Что-то давно от передовых дозоров нет известий. Не шлют казачки эстафету. И от основных сил мы порядком оторвались, — обеспокоено заметил Синичкин, подозвав к себе ротных капитанов.

Туман начинал постепенно уступать набежавшему утреннему ветерку. Рвался на клочки, истаивал, и за этой белесой паутиной уже проглядывали близкие контуры очередного векового леса — так приблизились, что можно было разглядеть отдельные деревья.

— Останавливайте колонну, — распорядился премьер-майор.

Зазвучали команды, далеко разносясь по вырубке:

— Рота, стой, фузеи под курок!

Взвод за взводом замирали по стойке «смирно»: ружья за шейку приклада под курок и отвесно у правого плеча.

— Господин премьер-майор! — окликнул Сенька командира. — Разрешите сапог переменить. Успею, пока стоим?

Батальонный махнул рукой — действуй. Пименов передал знамя подпрапорщику, плюхнулся на задницу, стянул левый сапог, расстегнув суконные штиблеты (1). С наслаждением пошевелил пальцами ног и склонился над раструбом сапога, вытаскивая клочки шерсти. Это его и спасло.

Рассветную тишину разорвал грохот ружейных выстрелов. Залп следовал за залпом. Стреляли, казалось, отовсюду — с земли, деревьев, с фронта, флангов. Полностью рассеявшийся туман сменил белый пороховой дым.

Первая рота егерей оказалась под перекрестным огнем. Ее смели практически полностью за несколько минут, хотя обычно в колонном построении потерь было меньше, чем в шеренгах. Но слишком много оказалось врагов в засаде, и командовали ими не новички.

Позднее выяснилось: Густав III пребывал в отчаянии из-за бессмысленных осад русских крепостей Олафсборг, Фридрисхгам и Выборгслот и своего метания по Финляндии. Не помогали даже атаки с моря и активная поддержка со стороны финнов. Тогда он принял решение сосредоточиться на Выборгском замке. Погрузив лейб-гвардию и другие полки на галеры, шведы отправили эту ударную группу на Карельский перешеек. Никто не мог им помешать при их полном господстве на Балтике. Не успели выгрузиться, из Петербурга поступили тревожные новости: легион русской легкой пехоты с кавалерией и легкими орудиями выступил на север для деблокады Выборгского замка. Лейб-драбант Курт фон Стедингк, к военным советам которого Густав прислушивался, предложил организовать засаду. Выбрали подходящее поле с сосновым подростом и густым хвойным лесом за ним. Получая через финнов исчерпывающую информацию о движении легиона, спокойно и не торопясь подготовили скрытые позиции. Отборные пехотные части доукомплектовали местной ландмилицией. Эти финны-добровольцы очень пригодились, когда до леса добрались казачьи разъезды. Их вырезали ножами без единого выстрела. Потом эти же милиционеры забрались на деревья на опушке, приготовившись к стрельбе, а гренадеры и фузилеры устроились на земле, прикрывшись нарезанными ветвями. Глупые московиты подошли почти вплотную. Что-то почувствовали, но это их не спасло. Сине-желтые атаковали внезапно и безжалостно.

Мало того, что егерский батальон был застигнут врасплох, он еще и оказался в несвойственной роли дичи, хотя его готовили быть охотником. Инструкция, по который готовили легион гласила: «Егерю приучаться к быстрому беганью, подползать скрытыми местами, скрываться в ямах и впадинах, за камнями, кустами, возвышениями, стрелять только цельно и, ложась на спину, заряжать ружье. Использовать с умом свою фузею с должной дистанции, стараясь не пересекать верную черту вражеских пуль». Где прятаться? Кругом ровная песчаная поверхность, в которой и ямку выкопать затруднительно, и дохлые сосенки, только путающиеся под ногами. До кромки леса, откуда шведы повели огонь, не более ста шагов — самая невыгодная дистанция для дальнобойных егерских фузей, позволявших убивать, находясь в безопасности. Вот почему уцелевший при первых залпах премьер-майор Синичкин отдал, казалось бы, позорный приказ для победоносного зарубинского легиона.

— Ретирада! Убитых и раненых на руках уносим.

Прапорщик Пименов вскочил на ноги, так и оставшись в одном сапоге. Подхватил выпавшее из рук сраженного подпрапорщика знамя и запрыгал прочь от леса. Его бывшая вторая рота бросилась ему навстречу, чтобы подхватить павших товарищей и их оружие. Васятка Щегарь, Сенькин односельчанин, добежал первым до убитого подпрапорщика, взвалил его на плечо и поволок в тыл. Пули, продолжавшие лететь из леса, жужжали злыми осами над головой или с тупым звуком бились в мертвое тело в зеленой куртке с обер-офицерскими лычками на воротнике — даже в смерти унтер защищал рядового.

Не всем Васяткиным товарищам повезло. Капральство за капральством валилось на землю убитыми, ранеными. Стоны и проклятья понеслись в сторону леса. И редкие, но точные выстрелы. Прежде чем подхватить погибшего однополчанина, редкий егерь не разряжал фузею в сторону противника.