Улей 2: Нерест (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 7

Койл знал, что у него хорошие намерения, но иногда было трудно не думать о нем как о засранце. Из-за всего этого ему дали прозвище "Особенный Эд", потому что, черт возьми, он был особенным, да.

Прямо сейчас Хорн говорил, что станцией Колония управляло ЦРУ, и эти шпионы играли с ядерным оружием и бактериологическими агентами, угрожая всему проклятому континенту и свободному миру в целом. По его словам, они контрабандой переправляли туда террористов со Среднего Востока, чтобы иметь возможность пытать их без огласки, испытывая на них экспериментальные слабительные средства.

Все это заставило Особого Эда ощетиниться, потому что это был опасный разговор, и он не будет хорошо смотреться в его отчетах, а для такого парня, как он, отчеты были всем.

- Они просто участвуют в каком-то деликатном исследовании на Колонии, - сказал он. - На станции работают очень умные люди. Я был там. Ничего странного там нет.

- А, они там проводят секретные операции. Спроси кого угодно, - сказал Хорн. - Проклятые шпионы.

- Это нелепо, - сказал Особый Эд.

Койл знал, что Особый Эд не любил Хорна.

Ему не нравились многие на Клайм. Но он смирился с ними и вызвался стать мальчиком для битья в лагере, просто чтобы дела шли своим чередом.

После одного особенно неприятного инцидента, произошедшего неделей ранее, когда Кишка^[10], она же Натали Гатман, женщина, которая была почти такой же женственной, как и ее прозвище, при всех назвала Особого Эда матерью всех выговоров на камбузе, Койл спросил его, почему он это терпит. Почему он позволял этим людям обращаться с ним как с грязью. И Особый Эд сказал ему: "я бы предпочел, чтобы они вымещали это на мне, а не друг на друге".

Хорн был частью спасательной команды, потому что он был обученным медиком. Если бы не это, Особый Эд уже давно бы избавился от него. Но для такого парня, как Особый Эд, необходимость и мастерство лидера команды по ликвидации массовых происшествий, а также создание хорошего продуктивного имиджа компании всегда были гораздо важнее, чем такие пустяковые вещи, как гордость, достоинство или самоуважение.

- Эй, Никки, - сказал Хорн, - я где-то слышал, что NSF похоронило всех тех людей с Харькова прямо во льду. В прошлом году их вырезали и отвезли на Колонию на вскрытие или чего-то в этом роде. Ты слышишь?

Койл улыбнулся.

Особый Эд только покачал головой. NSF не будет участвовать в таких вещах. Для него "Программа" была девственницей в безупречно белом платье для конфирмации со скрещенными ногами. Для таких парней, как Хорн, это была грязная пятидолларовая шлюха.

Койл держался в стороне.

У него, как и у всех остальных, было свое мнение о станции Колония, но он не собирался погружаться в мутные воды заговора, как Локк и его адепты НЛО. Но это не значило, что он не думал, что с Колонией было что-то чертовски странное. Это была запретная зона с охраной по периметру и всем остальным. И это в Антарктиде, а не в других местах, например, как в Зоне 51 или что-то в этом роде, и им приходилось держать людей подальше.

Каких людей?

Господи, это была Антарктида.

Это было странно. Койл никогда там не был, и, полагал, там были очень немногие. Но все утверждали, что знают о ней все. Колонии было всего два года. Как и Клайм, которой было всего три года, это была одна из новейших американских построек. Но она не была похожа на Клайм. Хотя это никогда не признавалось публично, Колония была под управлением военных, с вооруженной охраной и детекторами движения, и все это на дне мира. Пойди разберись.

Все, что Койл знал наверняка, это то, что на доске на Клайм было объявление, запрещающее поездки в Колонию или местность рядом с ней. И это было не только странно, это плохо пахло.

А теперь, судя по всему, у них разбился вертолет.

Койл не знал, во что они ввязываются. В таких местах, как Клайм, существовало множество небольших групп, сформированных и обученных бороться со всем: от пожаров до разливов топлива и вспышек заразных болезней. Любая проблема, которая могла возникнуть на удаленном аванпосту. Группа по ликвидации массовых ранений была обучена справляться со всем, что связано с телами или ранеными. Это может быть что угодно: от авиакатастрофы до пожара и террористической атаки. Большинство тренировок были довольно нелепыми, и их было трудно воспринимать всерьез, особенно когда Хоппер бегал вокруг и дул в свисток, как тренер по легкой атлетике.

Похоже, никто не знал, кто придумывал эти сценарии, но это было нечто: разрушение цистерн на топливном складе, выброс миллионов галлонов дизельного топлива и высокооктановых присадок, хлынувших на станцию; возгорание всей базы из-за того, что кто-то варил метамфетамин в комнатах; и, Койла любимое, учения NBC, в ходе которых на станции происходил выброс ядерных, биологических или химических агентов. Это давало возможность каждому одеть защитных костюм для проведения дезактивации. Скафандры были большими, белыми и пухлыми, накачанными воздухом, и в них было очень трудно передвигаться с каким-либо изяществом. Поле зрения было строго ограничено. Не было ничего смешнее, чем видеть, как восемнадцать или двадцать человек носятся по территории, спотыкаются и натыкаются друг на друга, злясь и зверея, пока Хоппер дует в свисток, многие из них выглядят как жестко запелёнатые малыши, которые только что научились ходить или зефироподобные манчкины^[11], совершенно лишенные чувства равновесия.

Бесценно.

Но все это было частью современной антарктической жизни, и вы должны были любить это.

У Койла было двенадцать лет работы на льду, и он ни разу не видел настоящей аварии. Ничего такого, что нельзя было бы вытереть или выбросить в мусорное ведро. Он видел насилие, но в нем всегда участвовал один или два человека. Но там, внизу, случались вещи и похуже, и не раз.

В 1979 году новозеландский рейс с более чем 200 туристами разбился прямо на горе Эребус. Самолет развалился при ударе, разбросав тела и пылающие останки по склону горы и расщелинам. С баз Мак-Мердо и Скотт прибыли команды по спасению, и это было настоящее месиво. В течение следующих недель они собирали и упаковывали в пластиковые мешки обугленные трупы, конечности, торсы и головы. Чайки-поморники - печально известные падальщики, которые обитают на мусорных кучах станций и едят все, от картофельных очистков до тюленьих плацент и детенышей пингвинов - явились в больших количествах за своей долей лакомства, клюя полиэтиленовые мешки и пируя тем, что было внутри. Что-то, что приводило членов спасательных команд в слепую ярость.

Койл знал парня по имени Джерри Шеррили, который тогда работал на Мак-Мердо и входил в команду по очистке. Это было грязное дело. Остатки хранились в пищевых морозильниках до тех пор, пока их не вывезут самолетом. Шеррили сказал, что никогда не забудет звук поморников, которые едят из этих мешков, или вид одного из них, пролетающего над его головой с человеческой рукой в клюве. Это случилось в разгар лета, и когда тела привезли, их сложили вдоль взлетной полосы Вилли Филд. Палящее солнце нагревало их, и мешки разрывались, когда их выгружали из вертолетов, брызгая протухшими биологическими жидкостями и кусками тканей на лица рабочих.

Койл видел несколько фильмов про этот случай и теперь вспоминал их. Вспоминал каждую ужасную деталь и задавался вопросом, во что, черт возьми, он ввязался здесь.

Сначала станция Хобб потеряла команду, а теперь разбился вертолет.

Если это были предзнаменования наступающей зимы, то они не были хорошими.

6

МЕСТО КРУШЕНИЯ.

Они увидели дым от него задолго до того, как вошли в зону видимости.

На полярном плато, если было ясно и холодно, можно было видеть на многие мили. Но в такой день, как сегодня, когда солнце едва показалось, с гор валил снег и хмурая мгла отражалась от льда, видимость была в лучшем случае до двадцати ярдов. Было трудно отличить, где небо, а где земля. Все стало едино. Чем-то, что только умножалось тусклым угасающим ранним зимним солнечным светом.