Инженер Петра Великого 2 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 3

Следователь усмехнулся криво.

— Требуешь? Здесь не требуют, Петрушка. Здесь на вопросы отвечают. А про поручика твоего… Посмотрим. Может, и его сюда пригласим… На беседу… Ты пока подумай хорошенько над своим положением. Время у тебя есть. Пока есть… — он кивнул конвоиру. — Увести!

Меня снова поволокли в мою вонючую конуру. Дверь — бах! Я один. Темнота, вонь и чувство — полная безнадёга. Улики состряпали, Орлову пригрозили! Значит, враги мои — не шутка, сильны, и ни перед чем не остановятся. Шансов почти ноль.

Сколько я так просидел, не знаю. Время тут тянется — не поймешь, час прошел или сутки. В этом каменном гробу все по-другому. Сидел на соломе, тупо смотрел в стену, пытался мысли собрать. Картина так себе: обвинение — не шутка, улики, хоть и левые, а есть. Брюс далеко, а этот хмырь меня точно расколоть хочет. Дыба светит все яснее.

Вдруг снаружи шум какой-то. Голоса, шаги торопливые по коридору, не такие мерные, как у стражи. Что-то стряслось. Потом — лязг! — засов на моей двери. Я аж подпрыгнул. Неужто опять?

Дверь настежь — а на пороге Федька! Ученик мой! Глаза красные, сам бледный, перепуганный. А за ним — Орлов, мрачный, как туча.

— Петр Алексеич! Живой! — выдохнул Федька, ко мне кинулся. — Мы уж думали…

— Тихо, Федот! — рявкнул Орлов. — Не время сопли распускать. Собирайся, Петр! Живо!

— Ваше благородие? Что такое? Меня… отпускают? — ушам своим не верю.

— Отпускают, — коротко бросил Орлов, оглядываясь на дверь. — Граф Брюс велел тебя забрать. Немедля. Пошли, пока эти ищейки не очухались.

Оказалось, Федька, как увидел, что меня гвардейцы скрутили, не растерялся. Смекнул парень, что дело дрянь, и от заводских толку не будет. Никому ни слова не говоря, рванул к Орлову — дорогу знал, я его посылал пару раз. Добежал, поднял тревогу. Выложил все как есть — про офицера незнакомого, про громил, про обвинения.

Орлов, говорит, сначала не въехал, а потом понял — дело серьезное. Арест без ведома Брюса или Канцелярии нашей — явный беспредел и интрига. Тут же к графу помчался. Хоть и поздно было, Брюс принял.

Выслушал Орлова, ни слова не сказал. Только лицо, говорят, каменным стало. Сразу понял — это удар по нему, по его делам. И понял, что действовать надо молниеносно, пока меня тут не «обработали» как следует или не заставили подписать какую-нибудь липу.

Ни минуты не теряя, Брюс велел запрягать карету, взял Орлова, пару своих верных людей (может, из шотландцев своих, что на службе русской были) — и прямиком сюда, в Приказ. Плевать он хотел на поздний час и на неудобства местных чинов. Он ехал вытаскивать своего человека. Своего — потому что мои успехи — это и его успехи, а мой провал — и его тоже. А еще, как Орлов потом сказал, Брюс взбеленился, что кто-то посмел за его спиной такие дела проворачивать, в его вотчину лезть, которую ему сам Царь поручил. Это ж ему как пощечина была!

Вот так, из-за смелого пацана Федьки да решимости Орлова с Брюсом, у меня и появился шанс вырваться отсюда, пока не поздно.

— Пошли же! — торопил Орлов. — Карета графа у входа. И не оглядывайся.

Я поднялся с гнилой соломы. Вышли в коридор. Конвоиры, как Орлова увидели, аж расступились. Никто и пикнуть не посмел.

Мы почти бегом шли по темным, гулким коридорам Приказа. Орлов впереди, я за ним, стараюсь не отставать, Федька рядом семенит, все оглядывается испуганно. Тишина гробовая. Впереди голоса послышались, властные такие. Завернули за угол — и вышли в холл перед той самой каморкой, где меня допрашивали.

Картина маслом: посреди холла — граф Брюс, весь застегнутый, строгий, как на параде. Перед ним — тот самый следователь, что меня мурыжил, злющий, как черт. Рядом чин какой-то повыше топчется, что-то лебезит графу. Поодаль — пара адъютантов Брюса и несколько хмурых гвардейцев из местных, явно не понимающих, чью сторону брать.

— … и я повторяю, ваше сиятельство, — ледяным тоном чеканил Брюс, глядя на чиновника поверх головы следователя, — фельдфебель Смирнов состоит под моим личным покровительством и выполняет особо важное государево задание по постройке новых машин и орудий! Его арест без моего ведома и без санкции высшей есть самоуправство и прямое воспрепятствование делу государственной важности!

— Но, ваше сиятельство, — заискивающе начал чиновник, — имелись веские подозрения… улики… донесения… Мы обязаны были проверить…

— Проверить⁈ — голос Брюса не стал громче, но аж морозом по коже драло. — Дознание ведут по правилам! А не хватают нужных государству людей посреди дня по фальшивым доносам! Улики ваши шиты белыми нитками! Записки мастерового, где он об улучшении оружия радеет, вы за шпионские донесения выдать хотите! Монеты заморские, что ему уже подкидывали пойманные на воровстве негодяи, опять в деле! Это не дознание, господа, это фарс! И интрига! И я намерен доложить об этом самому Его Величеству! А также о том, кто сей фарс устроил и кому он выгоден!

Чиновник и следователь аж переглянулись. Угроза доложить Царю, да еще и намек, что Брюс знает (или догадывается), кто за всем стоит, сработала. Физиономии у них вытянулись.

— Ваше сиятельство… мы лишь долг исполняли… — промямлил чиновник.

— Ваш долг — настоящих изменников ловить, а не дела на честных слуг Государя стряпать! — отрезал Брюс. — Фельдфебель Смирнов немедленно освобождается под мое личное поручительство. Я забираю его с собой. А вы, господа, — он обвел их тяжелым взглядом, — готовьте подробный рапорт о сем недоразумении. Я лично его рассмотрю. И горе вам, если я найду там хоть малейшую ложь или попытку выгородить истинных виновников!

Он повернулся к нам. Орлов вытянулся в струнку. Я тоже попытался как-то выпрямиться.

— Поручик Орлов, проводите фельдфебеля Смирнова до моей кареты. И проследите, чтобы ему препятствий не чинили.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — козырнул Орлов.

Мы вышли из этого жуткого здания на воздух. Питерский ветер мне показался слаще любого вина. Карета Брюса стояла у крыльца. Лакей распахнул дверцу.

— Садись, Петр, — сказал Орлов, подталкивая меня. Федька юркнул на облучок рядом с кучером.

Карета тронулась. Я откинулся на мягкое сиденье. Свободен! Но радости особой не было. Как-то давило все пережитое, и мысль, что был на волосок от гибели. А главное — враг-то мой так и остался невидимкой, не пойманным.

Когда подъехали к дому Брюса, граф уже ждал в кабинете. Жестом отпустил Орлова, а меня усадил напротив.

— Ну что, Смирнов, — начал он без всяких предисловий. — Легко отделались. На этот раз. Но вы должны понимать — это только начало. Те, кто за этим стоит, не успокоятся. Вы им как кость в горле. Ваши успехи, ваши машины… Всё это им мешает. Будут бить снова, и бить будут больнее.

— И что же делать, ваше сиятельство? — спросил я, хмуро глядя перед собой.

— Делать свое дело! — хмыкнул Брюс. — Строить станки, лить пушки, улучшать замки. Результат — вот ваше лучшее оружие против них. Чем больше пользы вы государству принесете, тем сложнее им будет вас тронуть. Но при этом — удвойте, утройте осторожность! Не верьте никому! Проверяйте всё! Держите язык за зубами! И помните — второго шанса я вам, возможно, дать уже не смогу. Если снова попадетесь — пеняйте на себя. Идите, Смирнов. Отдыхайте. А завтра — за работу. Государство ждать не будет.

Я вышел от Брюса как выжатый лимон. Он прав, расслабляться нельзя ни на секунду.

Обратно на Охту мы с Орловым тряслись в коляске молча. Поручик, видать, тоже переваривал слова Брюса и понимал, насколько всё серьёзно. Сказал только коротко, что строго-настрого прикажет Шлаттеру насчёт моей безопасности и чтоб работе моей никто не мешал. И чтоб я сразу к нему шёл, чуть что не так.

Когда наша колымага вкатилась на завод, я сразу нутром почуял — воздух другой. Двор, обычно шумный, галдящий, показался каким-то притихшим, настороженным. Мужики, завидев коляску Орлова и меня рядом, шапки ломали, кланялись, но глаза в сторону и — шмыг мимо. Ни улыбок, ни обычных шуточек. В воздухе висели напряг и страх. А может, просто дикое любопытство?