Корнет (СИ) - "taramans" - Страница 36

— М-да… так вот. Вот всю жизнь бабуля и была в терзаниях — и в Бога нашего, Иисуса Христа, веровала, но и способности свои забыть не могла. Да и приходилось ей… время от времени! Людям помогать. Правда, не любила она этого — все боялась, что молва пойдет. Дескать… ведьма.

— Свят, свят, свят! — перекрестился Некрас, но уже без особой ажитации, — Да ну… ваш-бродь. Ерунда все это! Ежели истинно верующий и имеет какие-то склонности… к примеру, коней или там… коров, да пусть и людей пользовать, то… я так понимаю — не от лукавого сие, а истинно — от бога нашего способности. Какая уж тут ведьма?

— Но ведь сам знаешь — на чужой роток не накинешь платок! Люди-то… они разные! Какие-то по глупости, кто-то — от зависти… Или еще как — а ну как сплетню пустят?

— То — так! Правда ваша, ваш-бродь! Иному и причин не надо — так распишет, разнесет по губернии, что уж и диву даешься — откуда что взялось! — Некрас сейчас был полностью согласен с корнетом.

— Ну так вот… Подошли мы, Некрас, к сути разговора!

— Слухаю вас, ваш-бродь! — весь подобрался денщик.

— Ты, старый гусар, тайны хранить умеешь? — в упор посмотрел в глаза Некраса Плещеев.

Некрас опешил, повел головой, немного задумался:

— Что ж вы, ваш-бродь… Рази ж я когда-нибудь? Разве ж я… дал повод-то?

— Не дал! Не дал никакого повода, старый мой дружище! — хлопнул по плечу денщика Юрий.

«Ох и сволочь же ты, ваш-бродь! Ну и паскуда же ты! Ну на хрена ж ты старого человека так доводишь?».

Но… «Надо, Федя! Надо!».

— Служил ты честно и царю-батюшке, и моему отцу служил с честью! Как и мне сейчас служишь. Но ведь дело-то… в каком я тебе хочу раскрыться… оно ведь — того, больно щекотливое… Вишь ты, как оно выходит!

Денщик встал, вытянулся во-фрунт:

— Ваш-бродь! Вот как перед Христом-Богом… Да я ж на кресте, если надо!

— Сиди, старик! Сядь, мой друг! — взяв денщика за плечо, Плещеев чуть встряхнул того, и, надавив, заставил сесть на место.

— Вот что я хочу тебе сказать, Некрас… Даже… Признаться вот в чем!

Денщик был — само внимание!

— Видно, от бабки мне то перепало! А иначе — как же? Когда я сюда приехал, в первое время не мог понять — что не так? — «В актеры бы тебе податься! Мудило ты, а не ваш-бродь! Обманываешь старого, простого человека. Служаку верного!», — Только потом… не сразу… начать соображать, что видно склонности мне эти от нее передались.

— Это какие же? — с непониманием, но и с честным старанием понять, уставился на него Некрас.

— Думаю… те склонности, что позволяли ей лечить!

«Ага! Еще и в позу встань, эдак подперев бочок ручкой!».

— Ишь ты-ы-ы…, - протянул пораженно денщик.

— Видно… видно, родина бабкина так на меня повлияла. Сродственность, видимо, какая-то появилась! Попробовал тут я, Некрас, себя полечить… И знаешь, что… По-моему — у меня стало получатся!

С денщика можно было писать картину: «Жена Лота, соляной столб, в натуре!».

— Надо выпить! — скорее сам себе пробормотал Плещеев.

Команда, поданная неявно, была Некрасом воспринята правильно! Он подорвался и унесся к себе в каморку, где, побрякав чем-то, вернулся с бутылкой водки в одной руке и парой яблок — в другой.

— Себе тоже налей! — кивнул Плещеев, что денщик со всей душой и проделал.

Выпили. Плещеев похрустел смачно яблоком. Некрас несколько ожил, немного уложил в себе принятую информацию и согласился:

— Скорее всего… Так оно и есть, ваш-бродь! Горы, родина бабкина… И что же?

— Ты не обратил внимания на мое плечо? А на щеку? — покосился на денщика Юрий.

Тот задумался, посмотрел на физиономию корнета. С восторгом хлопнул себя по коленям:

— А я-то все думаю… Как это так?! Больно уж быстро у вас все зажило! Еще думал — как на со… Извиняйте, ваш-бродь, обмолвился!

— Ничего! Поговорка, чего там! — отмахнулся Юрий.

— Я ж и смотрю… как так? И шрамы даже светлыми стали! Я вот… под Гнейзенау — под палаш прусского кирасира попал, так за малым чуть не помер. Долго лечился, однако и до се… как непогода, так бок все ломит и ломит!

Плещеев помолчал, потом, как будто нехотя:

— Вот и думаю… если Господь Бог… дал мне такое, то… надо же как-то использовать сей дар? Не так ли? Но опять же… слухи, сплетни, молва. Ты язык за зубами удержишь ли?

Денщик попытался вновь вскочить и уже занес руку для креста…

— Сиди! Верю! Вот, мой старый друг… я тут подумал: как бы мне проверить — так ли это? Может случайно все?

Некрас согласился не сразу. Нет, дело даже не в боязни, не в сомнениях его. Таковых не было вовсе. Он считал, что Плещееву не пристало лечить простого денщика! Но… убедил Юрий старого гусара.

Несколько сеансов лечения… Некрас не стал молодым жеребцом. Тут Плещеев даже не загадывал — понимал, что не омолодит старика. Но… Подлечить, подновить немного порядком изношенный организм верного человека. Почему нет?

И вот тут таилась закавыка! Может, это Некрас сам себя убедил в воспрянувшем теле? Может быть такое? Да хрен его знает! Вроде бы аура денщика, это Юрий видел сам, стала посветлее, меньше стало красных пятен, сероватых участков непонятных образований. Но…

«Выборка нерепрезентативна! И еще — нужно было дурню с самого начала вести дневник! Сначала описать — что было, что делал, что получилось. А так… Насколько я прав?».

И тогда Плещеев решил привлечь к экспериментам… горничную!

«А что? Телом я ее владею почти полностью. Периодически. Она хоть женщина и молодая, но тут — у кого здесь нет болячек? Да у всех — что-то, да есть! Вот и опробую, так сказать!».

Но Паше он признаваться не стал. Решил действовать «в темную»! А там — посмотреть на результат. Тем более, как помнил Плещеев по опыту Каннута, воздействовать на организм женщин у него получалось!

«Вот и совместим приятное с полезным!».

И откладывать в долгий ящик Плещеев был не намерен. Прикинув план работы, Юрий все же решил, что нужно как-то для себя фиксировать результаты. Значит…

Во время очередной встречи, после «первого подхода к снаряду», он, пользуясь тем, что женщина, застыв к неге, уткнулась лицом в подушку, внимательно присмотрелся к ней.

«Ага… поясница у нее побаливает. Ну… трудится человек, да все больше в наклон. Немного ноют кисти рук, тоже — от работы. Волосы чуть тускловаты. Вот это — точно поправить можно, я по девчонкам в таверне видел результаты. Как чуть ранее заметил — груди можно поправить, самую малость, а то чуть обвисли. Я помню, как это делал Филип. Не видел, но он рассказывал! Ну что, Пигмалион? Будем лепить свою Галатею? А куда деваться? Будем!».

Как ни хитрил Плещеев, как ни «ныкался» от командования за фальшивыми справками из лазарета, а все же — «встрял»!

— Ну что же вы, голубчик? — ласковым, участливым тоном увещевал его господин подполковник и квартирмейстер по совместительству, — Вы поймите меня правильно — ну кого я могу сейчас отправить с этим большим обозом? Все господа офицеры — «в нетях»! Кто захворал, кто от ранений лечится, кто уже послан с получением. А кого со службы сорвать — ну никакой возможности! Из опытных офицеров только вы и остались!

«М-да… вот я и стал уже «опытным» офицером. Как-то быстро, нет? Да «лепит он горбатого», без сомнений — «лепит»! Это он меня так «на арапа» берет! Опытный, как же — чуть больше года здесь и уже — опытный! Льстит мне, господин подполковник. По принципу «Если не вы, то — кто?». На «слабо», значит? Но как же не хочется никуда ехать-то, а?! И с магией только-только что-то начало получаться, и вот же ж…».

Однако в душе Плещеев понимал, что… Долго он прохлаждался после ранения, долго! Два месяца кайфовал в ничегонеделанье. Как говорится, пора и честь знать!

«Но какого, спрашивается, хрена такой большущий обоз? Какого, я вас спрашиваю, тянули с его отправкой? Это же уму непостижимо — тянуть в ноябре обоз по Кавказу. Да не куда-нибудь, а — в Тифлис! Про наличие перевалов по Военно-грузинской дороге — забыли? Людей и припасы угробить не опасаетесь?».