Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич - Страница 11

Реакция немцев на компьенскую капитуляцию стала результатом последней успешной «операции», проведенной германским генералитетом уже не на полях войны. Верховному командованию, П. Гинденбургу и Э. Людендорфу удалось в последний месяц войны уберечь армию от политических обвинений со стороны немецких обывателей и сохранить ее высокий авторитет в германском обществе. Даже германскую делегацию в Компьене возглавил, по настоянию Гинденбурга, гражданский министр Эрцбергер, а не генерал Гунделл, как это планировалось еще 6 ноября. Армия никоим образом не должна была стать причастной к политическому проигрышу войны, считали в Спа. В дальнейшем «невиновность» германской армии в поражении и унизительных условиях перемирия стала основой для политики реванша, которую Гитлер проводил, опираясь на поддержку многих германских генералов.

Впрочем, подобные настроения появились позже, а в ноябре немцы, как и все, радовались прекращению войны. Для одних это означало новые перспективы в дальнейшем распространении революции, для других — возможность сконцентрироваться на борьбе с ней. Германская делегация, возвратившись из Компьена в Спа утром 12 ноября, попала в совершенно другой мир, отличный от того, из которого она уезжала выполнять свою тяжелую миссию всего несколько дней назад. Что касается Эрцбергера, то лично он мог быть доволен — все кругом поздравляли его с успешным выполнением задачи, а бывший статс-секретарь по иностранным делам фон Гинце и вовсе сказал, что в Ставке все удивлены, как много делегации удалось добиться на переговорах с врагом ⁵⁴. (В дальнейшем, правда, это не спасло Эрцбергера от расправы «патриотов». Менее чем через три года он был убит членами правой националистической группировки «Консул», объявившей его предателем.) Но атмосфера в городе была иной. По Спа разъезжали машины с красными флагами. Солдаты перестали отдавать честь своим командирам. Раздавались призывы к созданию местного солдатского совета, который должен был арестовать Гинденбурга и Грёнера. В день возвращения Эрцбергера из Ганновера в Спа прибыл «революционный поезд», который собирался проследовать дальше, в Брюссель, где приехавшие революционеры планировали призвать к «мировой революции». Эрцбергеру удалось отговорить их от этого шага. Он даже убедил революционеров взять его с собой в Берлин, куда поезд прибыл вечером 13 ноября. Атмосфера в столице Германии была накалена. Здесь больше говорили не об окончании войны, а о революции. Противодействие ей занимало новое правительство прежде всего.

Чтобы сбить революционную активность, правительству социал-демократов нужно было успокоить и накормить народ. Для этого требовалось покончить с сохранявшейся политикой блокады. Основную надежду на отмену блокады германские политики возлагали на президента Вильсона. Еще до подписания перемирия, 10 ноября, статс-секретарь Зольф отправил госсекретарю США Роберту Лансингу послание, предназначенное для передачи Вильсону. «Убежденное в общих целях и идеалах демократии, — говорилось в послании, — германское правительство обратилось (в октябре. — И. Т.) с просьбой к президенту Вильсону о восстановлении мира. Этот мир должен был основываться на принципах, всегда поддерживавшихся Президентом. Прекращение войны должно было принести справедливое решение всех конфликтных вопросов, вслед за чем между всеми народами установился бы вечный мир. Более того, Президент провозгласил, что не желает воевать с германским народом и не стремится препятствовать его мирному развитию. Германское правительство получило условия перемирия. После 50 месяцев блокады, эти условия, особенно в том, что касается передачи транспортных средств и необходимости содержать оккупационные войска, сделают невозможным обеспечение Германии продовольствием и заставят голодать миллионы мужчин, женщин и детей. Это равносильно продолжению блокады. Мы вынуждены принять эти условия. Но мы обязаны самым торжественным и искренним образом обратить внимание президента Вильсона на то, что выполнение этих условий обязательно породит в германском народе чувства, противоположные тем, на основании которых только и возможно возрождение сообщества наций, гарантирующее справедливый и длительный мир. Поэтому в сей судьбоносный час германский народ вновь обращается к Президенту с просьбой использовать свое влияние среди Союзных держав, чтобы смягчить эти ужасные условия» ⁵⁵. Письмо Зольфа, как и следовало ожидать, осталось без ответа.

Чтобы лучше понять чувства многих немцев, надо вернуться на несколько месяцев назад, ко времени, когда война была в разгаре и никто не надеялся на ее скорое окончание. Можно сказать, что путь воюющих держав к миру начался 8 января 1918 года. В этот день президент Вильсон огласил в Конгрессе 14 принципов, на основании которых мировая война могла быть прекращена. Различные мирные инициативы выдвигались некоторыми политиками и до того, но история обернулась так, что именно «Четырнадцать пунктов» Вильсона принято считать отправной точкой движения к миру. Это было очень привлекательное и честное, хотя и несколько наивное предложение, в полной мере отражавшее не только взгляды самого президента, но и национальные интересы Соединенных Штатов ⁵⁶. Вильсон начал с того, что предложил отменить тайную дипломатию и секретные договоры и сделать весь переговорный процесс открытым (п. 1). Этот пункт лишь на первый взгляд казался наивным и несбыточным. К моменту появления «Четырнадцати пунктов» большевики уже начали публикацию секретных документов бывшего МИДа, и предложение Вильсона было призвано, скорее, успокоить мировое общественное мнение ⁵⁷. Следующие пункты, касавшиеся абсолютной свободы морского судоходства вне территориальных вод (п. 2) и свободы торговли (п. 3), отражали давнюю и хорошо известную позицию Соединенных Штатов и могли встретить возражения, прежде всего, в Великобритании. Далее следовали призывы к всеобщему разоружению (п. 4) и справедливому решению всех колониальных споров (п. 5). Эти пункты, как и последний, призывавший к созданию будущей Лиги Наций (п. 14), не задевали напрямую интересов Германии и никак не могли стать препятствием для ее участия в мирных переговорах.

Основные противоречия скрывались в пунктах 6-13, где речь шла о пересмотре границ и будущем устройстве Европы. Вильсон требовал вывода германских войск со всех российских территорий и предоставления России права самой выбирать свою будущую политическую систему (п. 6). Далее шло требование о восстановлении довоенной территориальной целостности и суверенитета Бельгии (п. 7). Следующий пункт (п. 8) предусматривал освобождение всех занятых Германией территорий Франции, включая Эльзас и Лотарингию. Однако о возвращении последних Франции прямо ничего не говорилось. Их оккупацию Вильсон называл «несправедливостью», которая «подрывала спокойствие в мире почти пятьдесят лет». Формулировка этого пункта вызвала в Белом доме наибольшие трудности ⁵⁸. Дело в том, что излишне жесткое требование вернуть две провинции могло оттолкнуть Германию от переговоров, а с мягким упоминанием не согласилась бы уже Франция. Рожденный Вильсоном и Хаузом «компромисс» временно устраивал всех, поскольку допускал различные трактовки. Границы Италии также должны были быть пересмотрены и расширены с учетом национальной принадлежности населения (п. 9), то есть за счет Австро-Венгрии. Самой Двуединой монархии предлагалось реформироваться на основе предоставления проживающим в ней народам «максимально свободной возможности автономного развития» (п. 10). Германии и ее союзникам предлагалось очистить территории Румынии, Черногории и Сербии, причем последняя должна была получить доступ к морю (п. 11), чему до войны всячески противилась Австрия. Османской империи Вильсон предлагал предоставить автономию всем проживающим в ней нетурецким народам, а Черноморские проливы объявить открытыми для свободного судоходства всех наций (п. 12). Наконец, еще одним требованием американского президента было создание независимого Польского государства, имеющего выход к морю (п. 13). Таким образом, в первоначальном изложении мирной программы Вильсона, кроме обтекаемого требования вернуть Франции Эльзас и Лотарингию, не было ничего, что сильно ущемляло бы национальные интересы Германии.