Под знаком Альбатроса (СИ) - Гришин Алексей - Страница 22

Трактирщик опустил взгляд, провел широкой ладонью по лицу, словно смывая с него грязь, тяжело вздохнул.

— Действительно, давно это было. Слишком давно, если старый приятель меня с папой перепутал. Нет его, уж три года как нет.

Киэн⁈ Но… Линч внимательно всмотрелся…

Те же длинные волосы, что и у отца, широкое лобастое лицо, тяжелая, будто выкованная суровым кузнецом челюсть, тот же по-детски задорно вздернутый нос. Да, в полумраке их легко перепутать, но взгляд! Не уверенный взгляд молодого мужчины, а по-стариковски угрюмый, можно сказать тоскливый.

— Рад видеть! — Линч протянул через стойку руку. — И прими соболезнования. Пинок старины Эддана я вспоминаю до сих пор. Каждый раз, когда собираюсь напиться. Очень, понимаешь, сдерживает. Помнишь? На что мы тогда поспорили?

Собеседник сдержано кивнул.

— Кто вечером будет танцевать с Уной Каллен. В результате до танцев так и не дошли. Давно это было. — Киэн взял со стойки оставленную кем-то пустую кружку, ополоснул и начал протирать полотенцем. Как-то суетливо, слишком тщательно. — Нет уже ни папы, ни Уны. Да и наша «Чайка» уже не та, если ты не заметил. Портер хочешь? Потин и портер — это, пожалуй, единственное, что осталось прежним с того времени.

Линч оглянулся, осмотрел сомнительной чистоты зал. Трактирщик понял правильно.

— Ты не думай, для старых друзей у меня найдется и комната почище, и кровать помягче — тебе ведь надо где-то переночевать. А это, — он взглядом указал на окружающее непотребство, — это все не от хорошей жизни. Заработки у народа упали. Работы много но платят им, словно нищим милостыню кидают. Вот и получается — людям нечем платить, а я не могу нанять уборщиц. Только когда закрываемся, есть возможность нормально убраться. В общем, чем дальше, тем хуже. Бросил бы все, да чем тогда жить? Но не волнуйся, рагу у меня все такое же вкусное. Ну как?

А он ведь прав — на ночь глядя ехать в родной Таллиоллен не стоит. Да и очень уж хочется отдохнуть с дороги, поспать на надежной кровати, а не качающейся палубе, на которую от щедрот капитана брошен старый тюфяк. Опять же, как говорил возница, Пэдди именно сюда частенько заходит. Надо бы с ним пообщаться. Вот прямо сердце чует, что надо.

— Годится. Неси портер и рагу. И боксти обязательно, если ты их жарить не разучился.

Сытная еда, темное и тягучее, в меру хмельное пиво да мягкая постель в неожиданно чистой комнате с даже застекленным окном быстро сморили усталого путешественника. Прохладно? Да ладно, не моряка пугать такой ерундой! К тому же под теплым одеялом, в которое не бьет крепкий ветер, а дождь на улице не ревет, а тихо и ровно шуршит по соломенной крыше да легко звенит, словно играет на оконном стекле. Благодать! Кажется, что здесь можно проспать неделю и вовсе даже незачем выбираться из такой уютной кровати.

Вот так спал бы и спал бы, и… ну конечно! Таверна в родной Гибернии, выспишься здесь, пожалуй. Могучие глотки нетрезвых соотечественников затянули про Лау, которой вот просто обязательно следует выпить сидра. Жить она без него не сможет. А он, капитан Линч, — спать.

По крайней мере, до тех пор, пока посетители «Парящей чайки» не разойдутся по домам. Или не напьются до полусмерти. И еще неизвестно, что произойдет раньше. О боже!

Несчастный Линч укрылся одеялом с головой в робкой надежде поспать еще хоть сколько-то. Куда там — кто-то до отвращения уверенный в себе забарабанил кулаком в дверь. Господи, как же не хочется заканчивать первый день на родине банальной кабацкой дракой. Но, видимо, придется.

Линч неторопливо зажег стоявшую на окне свечу, накинул на плечи одеяло и взял в правую руку тяжелый подсвечник со стола — неплохой аргумент в беседе с ломившимся в комнату неизвестным бодрячком. Только после этого босиком по холодному полу прошел, открыл дверь.

У порога стоял крепкий патлатый мужик, ростом не выше моряка, но поджарый и широкоплечий. М-да, такого даже подсвечником с одного удара не свалишь, что оптимизма не добавляет.

— Эймон, братишка! Ты ли это? — Пропахший дегтем здоровяк полез обниматься. Пришлось обнимать в ответ, судорожно соображая, куда девать оружие — неудобно, однако, получилось. — А мне Киэн говорит, что, мол, ты приехал и обо мне даже не спросил, а я говорю, что быть того не может, чтобы Эймон первым делом родней не поинтересовался, что это, наверное, какой-то другой Эймон, а это ты, и я вообще ничего не понимаю, но безумно рад и вообще, как ты живешь и как твои дела ну и вообще, пошли вниз, я тебя с нашими познакомлю, а Райли О,Данфи? Ты должен помнить, помнишь О,Данфи?

С трудом вырвавшись из могучих объятий, Эймон обнял Пэдди за плечи и легонько подтолкнул к столу, у которого стоял единственный стул. Самому пришлось сесть на кровать.

— Подожди, дай отдышаться. — Линч дождался, когда брат сядет за стол. — Новые знакомства — это, конечно, важно, но не спеши. Расскажи вначале, что здесь вообще происходит. Я, честно говоря, вообще ничего не понимаю. И как дом, как семья? Мне сказали, что ты каждый день здесь. Почему так, почему не на ферме? Там работы мало?

Брат взял стоявшую на столе кожаную кружку, посмотрел внутрь, убедился, что пустая, и с сожалением отставил в сторону. Только потом ответил.

— Семья? Нормально семья. Насколько все, что происходит в Гибернии, можно назвать нормальным. Отец с матерью, хвала Спасителю, здоровы, сестры замужем, своих детей растят. Тадхг, он на ферме, родителям помогает. Вот только Шон…

Линч напрягся.

— Что Шон?

— Да понимаешь, он… вот ты скажи, ты в какого бога веруешь?

— В Спасителя, в кого-ж еще?

— Это понятно. — Пэдди махнул рукой. — Но ты ж истинную веру не менял? Вот. А Шон реформистом заделался. Им, реформистам-то, сейчас жить легче. Хочешь в армию или в магистрате каком служить, да даже хоть и учителем работать — только их берут. Нас близко не подпускают, прям как язычников каких.

— То есть Шон стал учителем?

— Если бы! — Брат мотнул головой так, что длинные волосы, взметнувшись, на мгновение закрыв лицо. — В армию он пошел. В дрогедском гарнизоне сержант уже. Я до недавнего времени думал, что он уж отрезанный ломоть.

— А сейчас? — Эймон ухватился за последнюю фразу.

— А сейчас уже так не думаю. Островитяне же они как, нас за людей отродясь не считали. Хоть нашей церкви, хоть ихней, все одно мы для них грязные кельты, почти что грязные негры, чуть-чуть, может, поприличнее.

— Ну… — вспомнились прогнившие крыши и грязь этой самой таверны. — С порядком здесь и впрямь стало не очень.

— Да! — Пэдди грохнул кулаком, отчего крепкий стол жалобно скрипнул. — Есть такое, но почему? Вот ты вспомни, было такое раньше?

— Нет, но…

— Вот именно, но! Нас налогами задушили, что ни месяц, новые поборы назначают. Вот если островитянин сюда приезжает, его и не трогает никто. Платит такой десять процентов от прибыли, заметь, от прибыли, не от выручки, а остальное у него остается. А кельт? На корабли, которых мы и не увидим никогда, плати. На порты — плати. Обнищал народ, а откуда у нищих деньги на прежнюю чистоту да порядок? То-то. — Пэдди вскочил, замахал руками. Высокий, широкоплечий, он напомнил брату такие же ладные и надежные зеландские ветряные мельницы. — Если, скажем, островитянин кельта убьет, так ему и не будет ничего, на худой конец, штраф заплатит, как за собаку блохастую. Вот тем, кто реформистом заделался, тем, конечно, полегче живется. Но все ж ненамного. Так, служить только могут да налогами их не так давят, но все равно для островитян они быдлом остались. И Шон, хвала святым, это понял!

Сказано было азартно, с напором, словно и не родственнику, приехавшему в родные края ненадолго, а может быть и в последний раз — очень уж неуютно стало в некогда веселой и сытной стране, а толпе бойцов, которых прямо сейчас надо вдохновить на кровавый и решительный бой.

— И что? — осторожно, боясь услышать подтверждение своим мыслям, спросил Линч.

— И то! Под Дрогедой батальон стоит, так в нем почти все солдаты — кельты, перешедшие в реформисты. Так мы с ними договорились! Эх, нам бы только начать, а там уж полыхнет по всей Гибернии, выкинем островитян со своих земель к демоновой матери!