Под знаком Альбатроса (СИ) - Гришин Алексей - Страница 23

Прекрасно. Навестил, называется, семейку. Пэдди что, бунтовать надумал? Это он-то? Всегда такой неторопливый, рассудительный. Да уж, меняет людей время.

Главное — вовремя его на подвиги пробило. Ветер в корму, разумеется, но не сейчас, попозже, примерно так через недельку, когда корабль на Амстердам увезет Эймона от берегов этого благословенного острова.

Но как Пэдди разошелся! Прямо сейчас что ли готов в бой ринуться? Ерунда, конечно. Обычный кельтский треп. Нашему брату что для счастья надо? Выпить, подраться да поболтать о желании подраться. Хотя… подраться надо бы поставить на первое место. Да, именно так будет правильно. Чего-чего?

— … и мы победим! У нас просто нет другого выхода! Ты спрашивал, почему я не на ферме? Так вот, отец меня специально сюда отправил, благословил, понимаешь, чтобы Гиберния стала свободной! — размахивающий руками Пэдди продолжал витийствовать, словно полубезумный суфий в жарком и душном Магрибе. Стоп! Настолько ли все безумно? — … и нам нужны умелые бойцы. Вот ты моряк, значит, с пушками управляться умеешь. Так?

— Ну, где-то да, хотя я и не канонир, но капитан должен уметь заменить любого офицера, так что заряжать и наводить могу.

— Капитан⁈ Наш Эймон, оказывается, капитан! Это же прекрасно, прямо завтра… нет, прямо сейчас! Представлю нашим, оговорим последние детали. Пора! Нечего больше ждать! Эти сасанахи, они же — высшая раса. Придется опустить. На пару ярдов под землю.

А вот это шабаш. Приплыли. В порт приписки. Когда в стране начинается бунт, остаться в стороне невозможно. Или с теми, или с этими. Тогда есть шанс выжить. Всех прочих будут резать обе стороны. Что здесь, что в Магрибе, что в Чайне. Посторонний — легкая пожива, которой не на кого рассчитывать.

С другой стороны, просто так люди не бунтуют. Видать, достали их господа островитяне. До самой печенки, до самого нутра.

Надо бы как-то от братишки отделаться, но куда там, энтузиазм Пэдди зашкаливал, как барометр перед тайфуном. Он схватил за руку, потащил вниз, вовсе не интересуясь мнением родственника.

— Друзья! — крикнул он с лестницы куда-то вниз, в густой сумрак, в котором, словно ночные окна прибрежной деревеньки, тускло мерцали огни свечей. — Смотрите, кто к нам пожаловал! Мой брат Эймон, моряк, и не какой-то там матрос, а целый капитан. Поприветствуем его!

Снизу раздался нестройный рев луженых мужских глоток, слегка разбавленный женскими голосами.

Лишь ступив на скрипучий пол таверны, удалось различить лица постояльцев. Гладко выбритые, когда-то бритые или украшенные бородами, но все слегка уже окосевшие от выпитого. Обычные лица посетителей такого рода таверн во всех портах всех стран, где приходилось бывать моряку.

Одно отличие — женщин больше обычного, и… да, на шлюх они не похожи. Во всяком случае, никаких соблазнительных вырезов на платьях, никаких кривляний, призванных привлечь внимание мужчин. Может, конечно, здесь шлюхи другие?

Нет, все же нет. Ни дурного смеха, больше похожего на хохот, ни надоедливых взглядов, обещающих всевозможные неземные удовольствия вкупе со всевозможными дурными болезнями.

Просто люди сидят себе, пьют пиво, болтают. Общаются, одним словом.

— Пойдем, пойдем! — Пэдди упорно тянул куда-то в угол. — Вот! — Наконец подвел к длинному столу в дальнем углу зала. Эта компания была побольше остальных, но ничем другим от прочих не отличалась.

— Интересно, Эймон, ты кого-нибудь узнаешь?

Быстрый взгляд… куда там, семнадцать лет прошло. Впрочем…

— Милли? — Он в упор взглянул на крупную женщину с длинными густыми, едва-едва расчесанными волосами.

— Точно! — Дама широко улыбнулась щербатой улыбкой и грохнула по столу крепким кулаком. Достойным любого матроса, привычного к веслам и тяжелым канатам. — Узнал! А помнишь, как мы с Норой тебя отмутузили? А помнишь за что? Нора, помнишь Эймона? — это уже к соседке, такой же широкоплечей и круглолицей.

Захотелось сплюнуть. Стоило неделю тащиться по холодным морям, чтобы тебе напомнили, как две девчонки побили за то, что подглядывал в щелку туалета.

— Привет, Нора. — А что еще скажешь?

Вовремя перед моряком появилась кружка пива, спасительный долгий глоток помог свернуть со скользкой темы. Дальше все пошло как обычно для таких вот заведений. Кого-то вспоминал он, кто-то вспоминал его, с кем-то знакомился впервые, чтобы уже завтра забыть навсегда.

Слушал немудреные житейские истории, что-то рассказывал сам. О море, о кораблях, о дальних странах.

Дрогеда — приморский город, даже свой порт есть, но корабли в него заходят небольшие, дальше Балтики нигде не бывавшие. А тут человек своими глазами видел и черных людей в далекой жаркой Африке, и смуглых людей в еще более далекой пестрой Индии, и желтых узкоглазых людей в совсем уже неведомых, таинственных Чайне и стране Ямато с их непостижимыми и страшными обычаями.

Постепенно гул в таверне стих, посетители, затаив дыхание, слушали земляка, который сейчас казался великим и чудесным героем, вышедшим из древних волшебных саг.

И пиво в этот вечер казалось каким-то особенно мягким, а мясо особенно ароматным.

До того самого момента, когда дверь в корчму с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель, а в таверну не ввалился десяток солдат. Уже крепко выпивших, но желающих немедленного продолжения веселья.

— Эй вы, уроды, марш отсюда! — Один из них схватил Милли за волосы и потащил из-за стола. Точнее — попытался, потому что крепкий дамский кулак сбил хама с ног, словно пушечное ядро.

Во дела! Эймон на мгновение оторопел, и этого хватило, чтобы пропустить момент начала всеобщей потасовки. Солдаты против кельтов? Как бы не так! Дрались все и со всеми. Вон два кельта дерут друг у друга бороды, вон два солдата обменялись звонкими ударами, развернулись и сцепились уже с местными. Милли и Нора в гущу свалки не лезут, правда, не отказывают себе в удовольствии съездить по морде любому, кого ловкий удар отбрасывает в их сторону. Одно слово — добропорядочные женщины.

Недолгое время всеобщая потасовка обходила Эймона стороной, но в какой-то момент кто-то из солдат набросился и на него. С кулаками. Про оружие военные то ли забыли, то ли посчитали его недостойным благородной кабацкой драки.

Пришлось ответить, благо за долгие годы плаваний попадать в подобные переделки приходилось не раз, особенно пока не получил офицерский патент. Да и потом случалось, кабаки во всех портах одинаковы.

Пьяный герой отлетел, кажется, выплюнув в полете зуб. Обиделся. Выхватил из кучи сцепившихся драчунов товарища, тыкнул пальцем в сторону обидчика, и бравые ребята бросились в атаку.

Привычный шаг в сторону, так, чтобы напавшие мешали друг другу, сбить левой кулак, летящий прямо в нос, и ударить под правое ребро. Ничего нового, но солдат как-то уж слишком громко вскрикнул, сгибаясь от боли.

— Убийца! — Второй схватил со стола тяжелую глиняную кружку и попытался ей достать голову обидчика.

Не вышло. Левая рука остановила удар, а правый кулак с хрустом врезался в солдатскую челюсть. Еще один вскрик, противник падает, бьется головой об угол стола. Еще один хруст…

И все стихло. Кельты, солдаты, все уставились на застывшее на полу тело, под головой которого растекалась лужа, медленно подбираясь ко второму несчастному, стонущему, корчащемуся от боли. Судорога, невнятный рык, бедолага блюет чем-то темным, и вонючая лужа смешивается с густой кровью, кажущейся черной в полумраке таверны «Парящая чайка».

Эймон поднял растерянный взгляд — все вокруг изменилось. Словно невидимый палач опустил свой топор, отделив безоружных кельтов от солдат, мгновенно обнаживших клинки. Кто-то подскочил к моряку, ловко заломил руки за спину, крепко связал невесть откуда взявшейся веревкой. И вот его выводят на улицу, без пинков и угроз, сноровисто и деловито. В полной тишине, под треск догорающих в камине поленьев.

Линча молча вели по размокшей грязи узких темных улиц, освещенных холодным светом тонкого месяца, пока не подошли к двум крепко сколоченным рогаткам, перекрывавшим дальнейший путь. Рядом стояли двое солдат, вооруженных алебардами.