Под знаком Альбатроса (СИ) - Гришин Алексей - Страница 20

Каравелла плавно, словно нехотя, повернула, встав в бейдевинд, ощутимо наклонившись на левый борт, пошла вдоль берега, пока на траверзе не показались мачты. Вначале — только мачты, и только потом, когда корабль подошел ближе к берегу, сквозь пелену падавшего вперемешку со снегом дождя показались корпуса кораблей, а там и очертания порта и расположившегося за ним Доблина.

Именно Доблина, как привыкли называть его кельты, а вовсе не Дублина. Дублин, а чаще и вовсе Даблин… господи, вот любят островитяне коверкать красивые имена. Но куда деваться, сейчас они хозяева в древней Гибернии. Населяющие ее кельты? Это так, неприятный, но неизбежный фактор, одно слово — аборигены, вроде надоедливых индийских макак.

— Якоря приготовить к отдаче!

Ну вот и славно, добрались наконец. Теперь дождаться прибытия чиновников, и можно отправляться домой. Где они? А, вон там шлюпочный парус, не к нам ли господа направляются?

Господа долго себя ждать не заставили — на борт поднялись трое, словно злыдни, вышедшие из кельтской сказки. Один длинный и худой, другой — среднего роста толстяк и еще один — коротышка, едва достававший длинному до плеча. Все трое в черных плащах, покрывающих черные сюртуки и панталоны, черных островерхих шляпах. И взгляды у всех одинаковые — холодные и равнодушные.

Пока толстяк работал с судовыми документами, а коротышка осматривал трюм, длинный проверял документы экипажа и пассажиров. Брал бумаги, долго изучал, прищурив правый глаз, словно желал прожечь их взглядом, потом скрипучим голосом осведомлялся о цели визита. У простых моряков-то. Действительно, зачем они по морям скитаются?

Но абсурд вопросов чиновника не смущал абсолютно. Вот и приходилось отвечать, что прибыл моряк Тиль или Поль, а то и вовсе какой-нибудь Ахмет, с целью заработать деньжат за рейс, да и потратить их в портовом кабаке.

В общем-то, процедура обычная, если бы не один вопрос.

— Вероисповедание?

— Реформист.

— Добро пожаловать. Желаю приятного времяпрепровождения.

— Вероисповедание?

— Римская церковь.

— За пределы порта — ни шагу. Если захотите выйти в город — заплатите десять шиллингов на содержание правильных храмов. За пропаганду ереси, пусть даже в кабаке и спьяну, виселица.

— Вероисповедание?

— Последователь Великого пророка.

— Слышал, что еретику говорилось?

— Да.

— Смотри у меня. — Продемонстрирован костлявый кулак. — И чтобы из порта — ни шагу.

— А теперь попрошу ваши документы. — Очередь наконец дошла и до Линча. — Откуда прибыть изволили?

Вежливо, надо отметить. Наметанный глаз оценил стоимость одежды недавно испеченного шкипера.

— Так. Та-ак. Так, значит. Пэдди? — сказал, словно плюнул.

— Tá.

— Не сметь! — Голос чиновника сорвался на визг. — Не сметь говорить со мной на обезьяньей абракадабре! Слава Спасителю, эта тарабарщина в Дублине запрещена! Передвигаться — только пешком. Говорить только на языке империи, молиться — запрещено, петь и танцевать — запрещено, возражать — запрещено, жаловаться — запрещено! Все запрещено! Разрешается только сдохнуть, и чем скорее, тем лучше. Понял меня, животное? Два фунта за въезд в Гибернию. И еще полфунта за то, что в церковь ходить не будешь.

Вот это да! От неожиданности даже оскорбленным себя не почувствовал. Вот это порядки на родной земле.

Но спорить не стал, безропотно отдал полгульдена, благо не обеднел. Зато на выписанной еще в Амстердаме подорожной волшебным светом засияла золотистая печать, свидетельствующая, что ее владелец имеет право свободно передвигаться по территории Гибернии. Соблюдая, естественно, существующие ограничения.

Да уж, ограничений, как выяснилось, хватало. До Линча доходили слухи, что на родине его земляков зажимают все круче и круче, ну так-то слухи. Мало ли, о чем кабацкая пьянь треплется. Но чтобы все было настолько плохо!

Ведь всего семнадцать лет прошло. Или это только в Доблине так? Надо будет поговорить с капитаном, чай в одной компании работаем, подскажет выход. Нет, правда, не пешком же идти в родную Дрогеду — приморский городок в полусотне миль к северу от Доблина.

Родина! Вроде как. Воздух, в котором смешались запахи моря, скошенных полей и лесов. Где-то, наверное, есть и он. Только не в городе, пахнущем, как и все другие, жареным мясом, навозом и нечистотами, кое-как смываемыми по мерзким стокам в сторону того же моря.

Два с половиной фунта — серьезные деньги, на которые не один месяц может прожить небольшая крестьянская семья. Похоже, местные хозяева жизни очень не хотят, чтобы раз уехавшие кельты возвращались. Например, для того же матроса такой сбор неподъемен. Но капитан, пусть еще и не построенного корабля, может себе позволить многое. В том числе и навестить родителей в ставшей негостеприимной Гибернии. Только шпагу снять! Ибо дикарям, именно так сказал тот чиновник, дикарям носить оружие запрещено. Чтобы, стало быть, не впали в буйство и не обидели приличного человека. Друг друга-то режьте на здоровье, но в своих лесах, где таким самое место, раз уж сподобил нас Спаситель терпеть такую шваль.

В эту мерзкую погоду улицы пусты, лишь одна повозка стоит на перекрестке, да кучер на облучке сидит, сгорбившись и укутавшись в длинный плащ.

Что там говорилось о запрете пользоваться экипажами? Не будем рисковать, представимся истинным уроженцем империи.

— Эй, дружище, мне надо в Дрогеду!

— А я здесь при чем? — Возница сиплым голосом говорил на имперском, но с могучим кельтским акцентом. — Сказано, что еретиков возить запрещено. Тебе надо — ты и топай, а я с патрулем объясняться не желаю. Дорого это и больно.

Вот, значит, как? Ну-ну.

— А если я тебе уши прочищу? — Линч продемонстрировал здоровенный кулак — единственное, что не заплыло жиром с тех славных пор, когда приходилось скакать по вантам. — С чего ты взял, что я еретик? Ты-ж даже документов моих не видел.

— Вы, добрый господин, не ругайтесь зря, а документы свои можете себе хоть на лоб приклеить, все равно за милю видать, что вы рыжий кельт, да еще и моряк. А моряки веру отродясь не меняли, это уж точно.

Ах ты тварь глазастая! Может, и впрямь в морду мерзавцу зарядить? Мысль, конечно, интересная…

— Так и ты на имперца не слишком походишь. Из какого клана будешь?

Возница откровенно смутился.

— Вам-то что? Ну из О,Нейлов я, септ Линчей, дальше что?

Вот это совпадение!

— И я тоже! Я тоже Линч! Отец ферму держит в пяти милях от Дрогеды. Таллиоллен, не слышал?

— Откуда-откуда? А вы, часом, не родственник Пэдди Линча? Ему сейчас около сорока, в Дроггеде живет.

Вот уж точно, Гиберния — остров маленький. Тут в кого ни плюнь, или родственником окажется, или его знакомым. Но что Пэдди делать в городе? Или случилось чего? Или все же это кто-то другой?

— Моего старшего брата зовут так… но… брат должен жить на ферме, родителям помогать, он же наследник.

Возница распрямился, тяжело вздохнул.

— Ладно уж, садись, но не в повозку, а рядом, на козлы. Если спросят, скажешь, что посыльный, господский багаж сопровождаешь. А лучше молчи, строй из себя идиота, островитяне всех нас такими считают. Отвечай на кельтском, они его все равно не знают. Шляпу с плащом сними, надень вот это. — Он достал какую-то старую, воняющую навозом накидку, в которой, вероятно, убирался на конюшне. — И не кривись, лучше послушай, какие у нас дела творятся.

Ехали долго. На выезде из города их остановили, солдаты проверили документы, перелопатили багаж, но ничего взять не посмели — все-таки багаж какого-то вельможи, имени которого Линч не запомнил, обладал, по-видимому, статусом неприкосновенности для загребущих солдатских рук.

Сам новоиспеченный капитан, как и было сказано, глупо улыбался, отвечал невпопад, за что удостоился презрительных взглядов, мол микки, он микки и есть, что с него, свиноподобного, взять. Пусть радуется, что посыльным взяли, на большее кельтская скотина не способна.