Её сила и любовь (СИ) - "ilya301090" - Страница 29

Селла же смотрела на подругу с восторгом и тихо восторгалась: — Ты как зверь из сказки! — взвыла она, гладя шерсть Конэрк. Ее детский смех разрядил обстановку. Лоумэн, ожидаемо, поднял тост: — Если ящеры приняли вас, то и я согласен, — хохотнул он, и довольная Свинья пожала плечами: — Живите, как хотите, лишь бы работали!

Кишшоук и Конэрк были всё больше неразлучны: они вместе охотились по холмам, вместе обучали ящеров, вместе строили новый загон и укрепления. Кишшоук, несмотря на свою молчаливость днём, ночами раскрывался. Греясь у огня, он рассказывал ей о своём прошлом — о суровых улицах Лазир, где он некогда состоял в банде воров, и о том, как пройдя через аресты, предательства и бегство, он оказался втянут в подпольные сети свободы, в которых создавал виртуальные миры и технологии для тех, кто мечтал о побеге из системы. Он никогда не был лидером, но всегда оставался тем, кто понимал, как соединить людей. Не оружием, а логикой, тишиной, доверием. Он верил, что теперь, среди холмов и ящеров, его прежние навыки обретают другое значение — не как уловка, а как способ построить что-то живое и новое.

Конэрк, теперь спокойнее, рассказывала ему о своих страхах — о стыде за своё тело, который годами заставлял её брить пушок и носить одежду чуждых стандартов; о долгах времён контрабанды, когда приходилось скрываться не только от преследователей, но и от самой себя. Она говорила о том, как долго не чувствовала себя живой — будто всё в ней было выдумано ради чужих взглядов. Эти разговоры сначала были робкими, будто она опасалась услышать в ответ осуждение, но с каждым вечером становились всё глубже. Взгляды между ними длились дольше, дыхание синхронизировалось, и в этом невидимом ритуале откровения она впервые позволяла себе быть не маской, а человеком — иттакинкой.

Однажды ночью все изменилось. Конэрк и Кишшоук дежурили на опушке в пролесок, когда звёзды ярко усыпали небо. Кишшоук поднял взгляд на две луны и прошептал: — На Лазире я думал, что моё место — в тенях. Скрываться от мира. Но здесь, с тобой… я будто обретаю другую жизнь.

Конэрк, чья шерсть сияла в лунном свете, легонько развернулась к нему. — Я тоже, — ответила она дрожащим голосом, краснея. — Ты показал мне, кто я. — Она шагнула ближе, и холодный воздух вокруг них вдруг показался тёплым. Кишшоук наклонился и провел пальцами по ее щеке: — Снежинка, — прошептал он тихо, — ты не просто иттакинка. Ты — мой дом.

Их губы встретились — мягко, но с тем голодом, что копился в них уже недели. Ночь вокруг замерла, лес затих, словно наблюдая и благословляя это. Когда они отстранились, Конэрк тихо рассмеялась, ее глаза блестели от счастья. — Это… нормально для иттакинов? — робко поинтересовалась она.

Кишшоук улыбнулся ей и потрепал по шерстяной шапочке. — Нормально для нас.

========== Шёпот за рекой ==========

Шёпот за рекой

Утро принесло лёгкий морозец. Поляна окуталась серебристым инеем, а две луны, синяя и алая, сейчас уже приглушены рассветом, сливались с небом. Река, что протекала через лагерь, стала отражать сумеречное небо: ее берега были тонко изрыты шагами ящеров. Хижина, укреплённая Свиньей и Хэдли, светилась теплом изнутри — генератор Мэтта работал без перебоев. Вокруг неё началось строительство первых жилых хижин для колонистов: Свинья вела работу по расчистке участка, Хэдли с Лоумэном вымеряли будущие стены, а молодёжь из новой волны поселенцев помогала носить брёвна и укладывать балки. Это было началом настоящей деревни.Конструкция забора с яростно смотрящими за исполинскими ящерами приносила спокойствие. Шефер, окончательно залечив ожоги, дни напролет возилась с экзострайдером и передатчиком, бормоча о прошедших сигналах далёкого прошлого. Конэрк, теперь уже полностью покрытая светлой шерстью, шагала рядом с Кишшоуком: их любовь расцветала, как огонь в очаге посреди темноты. Но над Хови собрались тучи: слухи о болезни Лазира, шёпот о новом нашествии Цкев и тревожные сны Селлы лишь напоминали о хрупкости этого мира. «Древо душ», с его узорчатой корой, будто хранило свои собственные секреты, а призрачные светлячки, понемногу разгоняемые ветром, словно звали кого-то за реку.

Голос во сне

Ночью сны вновь вернулись к Селле. Она проснулась в холодном поту, сердце ее вырвалось из груди, а глаза блестели от слез. Она сидела на койке в хижине, прижав к себе потертый плюшевый медвежонок из челнока. Ветер завывал за окном, заставляя лампу дрожать на стенах. Мать сразу проснулась от тревожного крика дочери.

— Снова этот сон? — шепнула Калеун, нежно прижав Селлу к себе.

Селла кивнула, пытаясь снова отдышаться. — Он звал меня, — сказала она тихим голосом. — Такой глубокий, как река… Сказал: «Иди за луной, к камням. Там ты встретишь то, что давно смотрит из тени».

Калеун погладила ее по волосам, тонким голосом произнося молитву Эрауллюкс. Она знала: сны дочери усилились после обряда у древа душ, и каждый раз они становятся всё яснее. В ее голове всплыли старые легенды о Плато у Ручья — месте, где древние каменные статуи завещали тайны живым. — Это, наверное, дар богини — тихо сказала она, но слова ее звучали неуверенно.

Утром Селла снова рассказала Куин о своем сне. Они сидели у реки и чистили выловленную рыбу. Вода играла в их руке, и золотистые блики дополняли смутное напряжение. Куин, чей взгляд всегда сканировал берег в поисках угроз, внимательно слушала. Селла покачала головой, глядя в отражение неба в воде: — Я видела камни, огромные, как деревья. Они пели — не так, как люди. И там была тень… огромная, с когтями.

Куин вцепилась в нож, остановившись в движении. Слова о когтях будто пронзили её насквозь. В голове всплыли те самые следы, найденные недавно на поляне — крупные, глубокие, с тремя пальцами. Она тогда сделала вид, что не придала им значения, но внутренне уже понимала: это могли быть следы Цкев. Её лицо побелело, дыхание сбилось. — Селла, тихо… — едва выдавила она, оглядываясь по сторонам, как будто сама тень могла их подслушать. — Ни с кем об этом не говори. Ни слова. Мы разберёмся. Обещаю тебе.

Но взгляд Селлы уже был устремлён туда, где шумели тёмные кроны леса. В её голосе звучала не просто жажда приключения — в нём чувствовалась тяга к истине, к разгадке чего-то важного. — А ты пойдёшь туда, Куин? — спросила она, не отрывая глаз от горизонта. — Я чувствую, что мне нужно быть там. И я хочу пойти с тобой.

Куин чуть смутилась: воспоминания о Сойере всё ещё тянулись за ней, как тень. Ей не хотелось снова довериться призрачному зову, пока не будет уверенности. — Не сейчас, — мягко сказала она, избегая встречаться взглядом с Селлой. — Но я всё равно пойду. Только когда буду готова. Обещаю.

Разведка за рекой

На следующий день Куин собрала отряд разведчиков. Хэдли, с копьём наперевес и дугой плеч, ворчал на мороз, но глаза его светились азартом от предстоящего похода. Конэрк и Кишшоук надели легкие доспехи только для утепления; их шерсть и так греет лучше любого платья, потому они взяли луки и преданного ящера по кличке Зуб, чьи когти оставляли глубокие борозды в земле. Лоумэн, вооружившись собственным арбалетом, вызвался пойти — годы маршальской службы на Лазире внушали доверие.

Селла, умоляя взять ее, желала видеть все своими глазами, но Куин тихо улыбнулась и оставила ее с Калеун. Вместо похода девочке дали чертить картину своих сновидений — она верно копировала рисунки камней и тени, что всплывали в ее снах.

Отряд пересек реку по надежно сколоченному Свиньей бревенчатому мосту. Лес за рекой ощутимо изменился: кроны деревьев стали выше, кора стала тёмно-чёрной. Мох под ногами мягко светился зеленоватым свечением, а воздух пах сыростью и слегка металлическим привкусом. Конэрк, с которой шерсть поднималась волнами дыбом, тихо шепнула Кишшоуку: — Это место… оно словно живое.

Он глубоко вдохнул: — Близко к тому, что мы видели на Иттаке перед бурей. — сказал он задумчиво. — Будьте начеку, — добавил он тихо, его жёлтые глаза обшаривали тени в ожидании опасности.