Троецарствие (СИ) - Алексин Иван - Страница 5

— Того не ведаю, Фёдор Борисович, — сотник (с доведением отряда Подопригоры до тысячи всадников, Ефим соответственно возглавил в нём первую сотню) с тревогой оглянулся на четвёрку всадников, замерших за его спиной. — Вот только они нас впереди в засаде ждут. Васятка со своим десятком на вражеский дозор наткнулся. Порубили вражин, но и сами Миньку с Чернышом потеряли. А следом уже и большой отряд углядели. По всему видать, врасплох нас, когда мимо проезжать будем, застать хотели.

И теперь, значит, нас не дождавшись, сами к нам навстречу прискачут. Раз решили напасть, нипочём не отстанут.

Я мысленно чертыхнулся, осознав, что казалось бы ничего не предвещавшее путешествие в Вологду, начало превращаться в значительную проблему.

С того времени как я получил известие о своём отлучении, прошло девять дней. Намеченный поход на Новгород, я всё же не отменил, лишь передав командование Ивану Годунову. Просто затевался он не на пустом месте. Надеятся овладеть многолюдным и хорошо укреплённым городом со столь малыми силами и практически без осадной артиллерии, было бы верхом безумства. Там тайный договор с князем Андреем Куракиным был, что он, при появлении под городом моего войска, Новгород без боя сдаст. Упустить такой шанс из-за выкидонов патриарха — настоящее преступление. В следующий раз можем и не договориться. Но и сбрасывать со счетов возможные последствия объявленного Гермогеном интердикта, тоже было нельзя.

Вот и остался я в Костроме, мониторя реакцию духовенства и остального населения на неожиданную новость. В самой Костроме и Галиче всё прошло довольно спокойно. Поддержка Иакова с Арсением, а так же настоятеля Паисиево-Галицкого Успенского монастыря отца Алексия успокоили горожан; посланные «в народ» монахи горестно вздыхали, упирая на засилье католиков в Москве и подпавшего под их влияние патриарха. А демонстративные поиски городовыми казаками польских воинских людей, что по словам Гермогена, были посланы мне на подмогу и обещанная награда любому, кто обнаружит хотя бы одного ксендза, завезённого мною на Русь, ещё и развеселили, став предметом шуток.

В Ярославле начались было волнения, но быстро стихли; сказалась поддержка игумена Спасо-Преображенского монастыря отца Феофила и нахождение поблизости идущего на Запад войска.

И только в Вологде всё было плохо. Ещё в начале мая архиепископ Вологодский и Великопермскй Иоасаф получил от Василия Шуйского несудимую грамоту на вотчины. Понимая важность единственного церковного иерарха, живущего на подконтрольной мне территории, я собирался в свою очередь дать ему такую же грамоту от своего имени. Немного не успел… Как итог; архиепископ поддержал наложенное на меня патриархом отлучение и своей волей закрыл все храмы и церкви в городе.

Дальнейшее развитие событий понятно любому. Глухой ропот быстро перешёл в открытое недовольство, грозя выплеснуться на улицы кровавым бунтом; священники затаились, заперевшись в архиепископском подворье; второй воевода Семён Аничков, закрывшись в детинце, даже носа в город не высовывал, лишь послав мне жалобное письмо с мольбой о помощи.

Воевать с Вологдой не хотелось. И воинской силы в достатке не было, и население в городе до этого было ко мне вполне лояльным. Вот и решил я самолично, пока в городе всерьёз не полыхнуло, с мятежным архиепископом разобраться. Зря Иоасаф в эту авантюру, затеянную Гермогеном, ввязался. Тут он, батенька, что-то попутал. Вологда — это не Москва. Тут от меня у него защиты нет.

Само путешествие опасений не вызывало. Армии Болотникова и ЛжеПерта до этих мест так и не добрались и теперь сидели в осаждённой Туле. Все полки Шуйского во главе с самим царём сосредоточились там же, стремясь окончательно покончить с восстанием, а больше серьёзной силы, если не считать моё войско, в этих краях на данной момент не было. Поэтому имея под рукой хорошо вооружённую сотню под командой Ефима, можно было практически ничего не бояться. Ни одна разбойная ватажка в здравом уме против такого отряда не сунется.

К тому же дорога по московскому тракту многолюдная и наезженная. И две ночёвки с относительным комфортом в Даниловском селе и в Корнильево-Комельском монастыре провести можно. Как говорится; ничего не предвещало. И вот на тебе; запорожцы. Как говориться, их не ждали, а они есть. И, похоже, мирно с ними разойтись, у меня не получится.

— Их точно не больше двухсот? В лесу весь отряд можно и не разглядеть.

— Так Васятка одного татя живым взял, — Ефим махнул рукой, отдавая приказ. — Ты только прикажи, царь-батюшка, расспросим.

Приволокли крепко связанного пленника, небрежно бросив под копыта моего коня, рывком приподняли, поставив на колени.

— Ты кто такой будешь? — задал я вопрос, разглядывая казака. — Черкас?

И вправду, чубатый. Ещё и усы почти до плеч свивают. Опять же доспех пусть и не новый, но добротный. Уверен, что и вооружён до пленения сечевик был довольно неплохо. В общем, не голытьба, что обозвав себя казаками, через год многотысячными толпами Русь наводнит.

— Я то? — осклабился пленный, показав крупные, крепкие зубы. — Я вольный казак с Запорожской Сечи. А ты пёс поганый! Вот скоро хлопцы сюда прискачут и вас москалей порубают всех яко курят.

— Ишь, шустрый какой, — в свою очередь оскалился я, жестом остановив одного из держащих казака воинов. А то ещё с выбитыми зубами шепелявить начнёт. — Порубают! Вы вон только с безоружными селянами справится и можете! Запорожцы, — я смачно сплюнул в сторону пленника. — Настоящие запорожцы Варну у басурман взяли, а не православных грабят да сильничают. В общем так, тать. Времени на долгий допрос у меня нет. Ответишь на мои вопросы — легко умрёшь, не ответишь, мы тебя поглубже в лес отведём, чтобы остальные разбойники случайно не нашли, и на кол посадим. Долго умирать будешь.

— Дозволь, государь, мне за его казнью проследить, — высунулся вперёд Тимофей Безобразов (вологодского воеводу я решил взять с собой. Он город получше моего знает да и местный гарнизон ему привык подчиняться). — Я ему, татю, сначала язык отрежу, чтобы знал, ирод, на кого лаяться не след, а потом уже и на кол усажу.

— Государь⁈ — выпучил на меня глаза запорожец. — Уж не Федька ли⁈ Дошёл слух, что ты в Костроме объявился!

В этот раз я воинов останавливать не стал. Всему есть предел. И так разговаривать с царём, никому позволять нельзя. Весь авторитет растеряешь.

— Итак, первый вопрос, — дождался я, пока пленный откашлиться кровавой слюной. — Откуда вы здесь взялись? С самозванцем, что за царевича Петьку себя выдаёт?

— Бери выше, — невнятно прохрипел, мотая головой, казак. Всё же часть зубов ему, похоже, выбили. — Мы с царём Дмитрием в Москву пришли. А потом решили на север, где пушнину добывают, добраться. Вот только не вышло. Вот обратно на Сечь и возвращаемся.

Ну, хоть что-то понятно стало. После гибели первого самозванца часть черкасов действительно на Руси осталась. Вот с одним из таких отрядов я по пути в Вологду и столкнулся. Не повезло. И что теперь делать?

— А зачем за нами увязались?

— Так слух прошёл, что ты в этих краях объявился и все окрестные городишки под свою руку взял. А, значит, и отряд этот тебе служит. Вот и выходит, что враги мы. Да и бронка на вас справная, оружие опять же, кони. Всё наше будет!

— Не по себе кусок отрубить решили, разбойники! — побагровел Безобразов. — Ещё не одолели, а уже добычу делите!

— Сколько вас?

Запорожец замялся, сплёвывая кровь на жиденькую траву, с тоской посмотрел на Безобразова и всё же решил ответить. Всё равно, мол, это знание нас от скорого разгрома не спасёт, а умирать, сидя на колу, что-то не очень хочется.

— Почти две сотни. И все одвуконь. Не уйти вам. Хотя, — черкас дерзко засмеялся, мстя за проявленную слабость. — Если своих псов в заслон бросишь, сам, может, и уйдёшь. Уноси ноги, царёк, покуда цел!

Вот неугомонный. Тварь кровожадная, насильник, убийца, но не трус. Знает, что в перспективе торжественное водружение на кол маячит, а всё равно хамит.