Троецарствие (СИ) - Алексин Иван - Страница 13

Скорее бы! Уже третий день скачем. Когда же эта проклятая дорога последним километров под копыта ляжет!

— Государь бой впереди идёт!

«Какой бой? Опять»⁈ — Я с плохо скрываемой ненавистью взглянул на втянувшего в плечи в голову вестового. — «Нет здесь в окрестностях значительный воинских сил, кроме тысячи Подопригоры! Им просто взяться неоткуда! Разве что новгородцы. Так я вроде с Куракиным обо всём договорился».

— Кто бьётся? С кем? Где?

— У Тихвина, царь-батюшка. Судя по стягам, кого-то из наших вражина к реке прижал. Тяжко им!

«Подопригора»⁈

Я переглянулся с Порохнёй. Других моих отрядов здесь просто нет. Рать Ивана Годунова мы вчера по дороге сюда обогнали. Но что там за ловкач, что самого Якима к стенке прижать сумел⁈ До сих пор я считал, что такое невозможно. Ушлый казак из любого капкана выкрутиться.

— Государь?

— Что, государь! — взревел я раненым медведем. — Там тысячу Подопригоры уничтожают! Здесь, на моей земле! Разворачивай кирасиров, воевода!

Порохня не стал спорить, бросив коня вперёд. И правильно. Не до споров здесь. Не буду я тактику выжидания занимать, когда мои люди впереди гибнут.

Растянувшиеся по дороге всадники ускорились, набирая ход. Я тоже взбодрил коня плетью, с тревогой вглядываясь вперёд.

Как там сестра? Что-то очень сомнительно, что вражеский командир, кем бы он не был, появился возле стен женского монастыря случайно. Таких совпадений просто не бывает. За Ксенией он пришёл. Вот только Яким неведомому супостату всю игру поломал, по своему обыкновению появившись там, где его не ждали. Выжил бы только!

Быстрее! Ну же! Быстрее!

Из леса мы вывались всей ордой, заполняя лежащее перед городом поле конной лавой. Я хищно оскалился, с тревогой всматриваясь в открывшееся передо мной действо.

Кем бы он ни был, неизвестный мне военачальник, но он побеждал. Полк Подопригоры ещё отбивался, прижатый наседающим противником к реке, но чувствовалось, что эта агония долго не продлится. Задние ряды, втиснутые в неласковые воды Тихвинки, уже начали паниковать, разворачивать коней в воду, надеясь вплавь достигнуть другого берега. Яростно рубившиеся впереди всадники тоже пятились, не в силах сдержать напора предвкушающих победу врагов. Правда, у моих сторонников ещё был небольшой шанс. Из Тихвина на помощь гибнущему полку во весь опор скакал небольшой отряд, надеясь ударить противнику во фланг. Но им навстречу уже выдвинулось полторы сотни всадников, посланных бдительным командиром врагов.

Две тысячи тяжёлой кавалерии в корне изменили ситуацию. Протяжно затрубили горнисты, разворачиваю конницу в строящуюся к атаке лаву, запаниковали враги, разворачивая для бегства своих коней, дружно в едином восторженном рыке, начали скандировать остатки Якимовского отряда:

— Годунов! Годунов! Годунов!

А врагов-то не так уж и много. Там даже тысячи не наберётся! Даже удивительно, как они с отрядом Подопригоры смогли справиться. Но против ещё двух тысяч тяжёлой конницы да ещё в лобовом столкновении, они точно не котируются. Именно к такому же выводу пришёл и неведомый мне военачальник. Тревожно протрубил рожок уже в его войске и конная масса рванула прочь, разрывая контакт с опешившими от неожиданности противниками.

— Уходят! — заскрипел зубами Порохня.

— Вижу, что уходят, — вслед за воеводой, проскрипел зубами и я. — А только вслед за ними, я твоих воинов не пошлю. Сгинут без пользы, на засаду напоровшись. На том всё и закончится.

Лавина затормозила, не встретив противника. Я послал коня вперёд, к остаткам полка Подопригоры.

Полковник был страшен. В покорёженном доспехе, заляпанный кровавыми пятнами он, яростно тряся кулаками, изрыгал проклятья, не видя ничего вокруг себя.

— Здрав будь, полковник.

— У! хрм, — чувствовалось, что Яким с трудом сдержался, чтобы не послать собственного правителя куда подальше. — Государь, — практически выплюнул он, кривя губы.

— Это обо мне, — подтвердил я, широко улыбнувшись. — Прости, друже. Какой ты полковник? Ты теперь мой воевода и думный дворянин.

— Государь? — злость Подопригоры мгновенно улетучилась, сменившись недоумением.

— Я вижу, ты ничего не понимаешь, воевода. В этом монастыре моя сестра томится. И эти, — мотнул я головой назад, — за ней пришли. А тут ты нежданно появился и помешал. Пошли выручать!

Я тронул коня, даже не сомневаясь, что сзади пристроится моя охрана во главе с Никифором и люди Подопригоры. О лучшей охране на данном этапе можно только мечтать.

По пути встретился предводитель дворянской конницы, что так безрассудно двинулся на выручку моему воеводе.

— Кто таков?

— Митька я, Воейков, — резво соскочив с коня, повалился мне в ноги бородач. — Твой верный холоп, государь.

— Я подумаю, как тебя вознаградить, Воейков, — благосклонно кивнул я дворянину. — Пока недосуг. Следуй за мной.

В монастырь нас впустили без задержки. То ли меня местный привратник признал, то ли присутствие в свите явно знакомого ему Воейкова сказалось, но мы ещё и доскакать не успели, а он уже ворота открывает. Оно и к лучшему. Иначе тумаками как его незадачливый коллега в Вологде, местный страж ворот бы не отделался. За воротами нас уже ждали.

— Государь, — склонила голову в поклоне пожилая монахиня, явно оставленная игуменьей в своё отсутствие за старшую.

— Где царевна? — рвущееся наружу нетерпение к разведению политесов не располагало. — Показывай!

— Людишек бы своих оставил за воротами, государь, — поджала губы монахиня, даже не пытаясь скрыть своего неудовольствия. — Здесь святая обитель. Здесь мужчинам не место.

— Ничего, — покачал я отрицательно головой. — Этот грех я на себя возьму. Веди говорю, не томи.

Ага. Мне ещё не хватало в одиночку сюда сунуться. У Шуйского не заржавеет и в Божьей обители своего конкурента убить. Понимаю, что это уже паранойя, но лучше я буду живым параноиком, чем мёртвым дураком. А на недовольство старой грымзы мне начхать. Пусть скажет спасибо, что я никаких репрессий к монастырю применять не собираюсь. Как-никак они мою сестру здесь два года в заточении держали.

Блуждание по монастырским переходам показалось мне вечностью. Монахиня, очевидно мстя за мой отказ, никуда не спешила, мерно вышагивая по деревянному полу. Наконец она остановилась перед одной из дверей, завозилась, перебирая связку ключей.

У, твари! Под замком сестру держали! Может, всё же разогнать это осиное гнездо? Пусть вон в Туруханске святую обитель основывают!

— Ты бы матушка поспешила, не доводила до греха, — всё же не выдерживаю я.

— Дай-ка, — Подопригора выдёргивает связку из рук опешившей монахини, быстро подбирает нужный ключ, со скрипом проворачивает в замочной скважине. — Готово, Фёдор Борисович.

Я замираю на миг, чувствуя, как бешено бьётся сердце в груди, тяну на себя дверь.

Ксения стояла посреди кельи, не сводя встревоженного взгляда с двери. Я застыл на пороге, не в силах сделать и шага, с болью вглядываюсь в меняющееся на глазах лицо. Осунулась то как, побледнела. Двухгодичное заключение ей явно на пользу не пошло. Да и этот подрясник с апостольником (чёрный платок завязываемый на затылке) её совсем не красит.

— Федя? — на смену тревоге в глазах сестры приходит узнавание замешанное на искреннем удивлении. — Ты как здесь?

— За тобой пришёл.

— Пришёл. А я уже и не чаяла, что свидимся, — Ксения продолжала стоять посреди кельи, словно боясь, что если сделает хоть шаг, видение без следа развеется. Только в глазах начали набухать слёзы да на губах появилась нечастая гостья — улыбка. — Мне сказали, что ты погиб.

Я всё же шагнул вовнутрь, прижал к груди тут же зарыдавшую сестрёнку. Подопригора деликатно прикрыл за мной дверь, давая возможность побыть с ней наедине.

— Я бы раньше пришёл да не знал, что ты здесь. Думал, у датского короля гостишь. Вот с Новгорода тебе весточку собирался послать.

— Поймали нас. Уже на третий день поймали! — шмыгнула носом Ксения.