Отчим. Куколка для Монстра (СИ) - Дашкова Ольга - Страница 33

Его вопрос про «ту самую Туманову» вполне уместен, фамилия достаточно знаменитая была в свое время.

— Место рождения?

— В паспорте написано.

— Я тебя спросил, Туманова.

— Город N.

— Дата рождения?

— Первое января две тысячи пятого года.

— Совершеннолетняя уже?

— Да.

— Значит, сядешь на всю катушку за убийство.

— Я не убивала! Я никого не убивала! Это я вызвала полицию, это я обо всем сообщила, я не убийца!

Поднимаю голову, смотрю открыто, убирая с лица волосы, срываюсь на крик, слезы наворачиваются на глаза, кусаю губы. Я так хочу, чтобы он мне верил!

Мужик зависает на долю секунды, кашляет, тянется за новой сигаретой. Всегда нравилась мужчинам постарше, даже когда совсем была малолеткой. Не знаю, что во мне так или, наоборот, не так, но удовольствия от этого мало, точнее, одни проблемы.

— В таком случае, как ты оказалась рядом с трупом?

Молчу.

Часто дышу.

Прикрываю глаза на несколько секунд, в сознании вспыхивают яркие картинки. В гостиной полумрак, на полу что-то лежит, в луже крови отражается свет фонарей за окном.

Нервы сдают, в горле ком, слезы текут по щекам сами собой. Это как некий транс и непринятие ситуации. Нет, это все не со мной произошло, этого не может быть на самом деле, это сон, бред. Чья-то злая шутка.

Смотрю на кружку с красной звездой — копия кремлевской. Сжимаю кулаки, ногти до боли впиваются в кожу. Хочу хоть как-то прийти в себя и мыслить здраво.

— Ну, чего замолчала, Виталина Туманова? А я тебе расскажу, подробно расскажу. В красках, чтобы ты тут не сидела и не моргала ресницами, строя из себя невинную девочку. Я тебе расскажу наизусть статью, по которой ты сядешь.

Мужчина говорит четко, повышая с каждым произнесенным словом голос, а меня вновь накрывает истерика, потому что я не виновата.

Я ни в чем не виновата. Лишь в том, что родилась, и то не просила об этом. Этого не может быть. Потому что не может быть со мной.

— Я никого не убивала. Я никого не убивала, никого…

В груди кольнуло, уже в третий раз за ночь, но сейчас должно пройти, так теперь часто бывало.

— Да ладно? Точно?

— Я сказала! Нет!

— Ого-го, да ты не овца, как прикидывалась до этого. Крутая, да? Вся в папашу своего крутая? А напомнить, как он кончил?

— Нет, мне не надо ни о чем напоминать! Но все, что со мной сейчас здесь происходит, это называется беспределом! Вы не имеете права меня допрашивать без адвоката и предъявлять обвинения без доказательств! — Я вскакиваю со стула, упираясь кулаками в стол.

— А ну сядь и рот закрой! В папашу своего решила поиграть? Не выйдет!

— Я требую звонок и адвоката!

— Сядь, сказал, и рот закрой! — Мужчина стучит по столу ладонью, чуть не опрокидывая пепельницу на пол. — За тобой уже едут, но это не говорит о том, что ты невиновна. Все вы овцы невинные, ничего не делали и ничего не видели. Думаешь, ты одна такая сидела напротив меня и лила слезы? Только вчера девица одна так же плакала, говорила, ничего не делала, а сама сожителя топором зарубила, пока он спал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сажусь на место, мысли путаются, но надо действительно держать эмоции под контролем. Нет, топором бы я точно не могла никого зарубить, хотя кандидатура есть.

Но все, что в последнее время происходит в моей жизни, напоминает один большой кошмар. Считала, что хуже уже быть не может, что я прошла почти все круги своего ада, но то, что случилось сегодня ночью, стало настоящим кошмаром.

— Можно мне воды?

— Можно, там графин на тумбочке, налей сама.

Мужчине позвонили, отвечал односложно, вопросов не задавал, только слушал и смотрел в мою сторону. Пытаясь успокоиться, дрожащими руками налила стакан воды из графина, начала пить мелкими глотками.

Я спала в своей комнате, задернув шторы, ничего не слышала, абсолютно ничего, что происходило в доме. А народу в нем всегда было достаточно, еще камеры.

Вернулась на свое место, холодными пальцами сжав стакан. Знобит даже в пальто, накинутом на пижаму, в кроссовках зябнут голые ноги.

Меня не могут посадить в тюрьму, не могут сейчас предъявлять обвинения без суда и следствия. И этот человек не имеет права кидаться обвинениями.

Но с чего начался мой кошмар? Что стало той точкой невозврата к прежней, как я считала, вполне счастливой жизни?

Рождественский концерт, куда мать приехала со своим новым мужем?

Или это случилось еще раньше?

— Вот тебе бумага и ручка, садись за тот стол, пиши все. Как все было. Где была, что делала, как убила свою мать.

— Я ее не убивала! — Я вновь не сдерживаю эмоции, сминаю бумагу пальцами, сжимая их в кулак.

— Где она?

Мне достаточно лишь услышать голос, как цепенею на месте, спину сковывает холод.

Громко хлопает дверь, в кабинет входит мужчина, за ним еще несколько человек, но все рядом с ним кажутся ничтожными и мелкими. Воздух стал сгущаться, энергия — концентрироваться.

— Что она здесь делает?! Я спрашиваю: что?!

— Черт… — Следователь морщится, представляю, как ему сейчас стремно.

— Вита, подойди ко мне! Тебе сделали больно? — Мужчина тянет ко мне руку — черная перчатка, крупная ладонь.

— Нет, нет… Не надо, не трогай меня… нет…

— Подойди ко мне, пойдем, все будет хорошо.

— Нет, нет, это ты! Это ты убил ее! Ты!

— Не говори глупости, дай руку, и пойдем! Мы во всем разберемся дома.

Несколько шагов — и он рядом, стальной хваткой до боли сжимая плечи.

— Посмотри на меня!

— Это все ты, я знаю, это все ты виноват!

— Тихо, тихо, девочка, тихо.

— Отпусти.

Заставляет меня смотреть на него, сжав пальцами подбородок:

— Разве ты не поняла еще, что ты моя?!

— Это неправильно.

— Мне решать, что правильно, а что нет! Ты МОЯ, и никто не имеет права даже касаться тебя!

Молчу, ледяной взгляд холодом пробирает до костей. Все, что происходит после встречи с этим мужчиной, все неправильно.

Он решил разрушить мою жизнь, растоптать, лишить будущего. Но страшнее всего — он решил, что я принадлежу ему.

Я кукла для него — красивая, хрупкая, доверчивая.

Он монстр.

Он мой отчим.

— Ты убил ее, это ты во всем виноват! Это все из-за тебя, я не виновата, я бы не смогла, — захлебываюсь слезами, говорю тихо, смотрю в глаза мужчине.

Ему была выгодна ее смерть— она развязывает руки, дает свободу. Я сама желала ей в душе зла, ненавидела за те слова, что она сказала за ужином. Но я бы никогда не убила. Я вообще всю ночь практически просидела на чердаке, не знаю, что происходило в доме.

— Пойдем, мы во всем разберемся, дай руку.

Горн протягивает мне свою, сняв перчатку. Не могу понять свои ощущения, могу я ему верить или нет? Но Дмитрий, бледный, уставший, ждет, а я сомневаюсь.

— Я бы хотела поговорить с Сергеем Викторовичем Беловым, — обращаюсь я к мужчине за столом.

— Он будет утром, я передам ему о вас.

— Спасибо.

Надо отдохнуть, подумать, принять таблетки — грудь сдавливает болью. Не подаю руки, выхожу из кабинета, надо домой, надо самой во всем разобраться.

— Где ты был, когда все произошло? Почему не задержали тебя?

— Меня не было в доме. Я уехал сразу после ужина, заходил к тебе в комнату, не нашел. Решил, что ты бродишь по территории. Уехал, чтобы не накалять обстановку и не разжигать скандал.

Горн говорит монотонно, смотрит вперед, в одну точку. Делает попытку накрыть своей ладонью мою руку, я отдергиваю. Не хочу находиться рядом с ним: становится душно и жарко.

За рулем Вальтер, едем домой, не могу поверить в то, что это случилось, что матери больше нет. Что все случившееся реально. Нет, пока до моего сознания это не дошло.

Когда я выбралась из своего укрытия на чердаке, глаза резало от боли после чтения мелкого текста. Я действительно в книге нашла завещание, если так можно было назвать те бумаги отца, заверенные нотариусом за три дня до его гибели.