Отчим. Куколка для Монстра (СИ) - Дашкова Ольга - Страница 12

В дом зашла позже всех, даже Вальтер опередил меня.

Охрана занесла весь багаж, Федор суетился, указывая, куда его нести, и ворчал по поводу испачканных полов. А я, лишь переступив порог дома и подняв голову, потеряла до речи, смотря на это «безобразие», но мама сказала «великолепие», что стояло в середине холла.

Новогодняя ель.

Точнее, ее извращенное, по моему мнению, исполнение. Высокая, серебристая, пушистая, как туалетный ершик, обмотанная красной лентой, с хаотично по ней разбросанными такими же красными бантами и новогодними игрушками в виде хрустальных сосулек.

Психоделика какая-то. Какой идиот вообще мог поставить серебристую елку? За забором полный лес живых, натуральных и красивых. Точно идея матери, только ее воспаленная фантазия могла выдумать такое.

— Позвольте представиться, милая леди, меня зовут Федор Степанович.

Ко мне подошел тот самый суетливый мужчина в темно-бордовом костюме, который совсем недавно отчитывался перед матерью.

— Здравствуйте. Я Виталина.

— Я знаю, Инна Андреевна меня предупредила, что приедет дочь. Очень рад вас видеть.

— Вы давно работаете в этом доме? Я вас здесь раньше не видела.

— Совсем недавно, около полугода.

— А как давно в доме появился Дмитрий Германович?

Я давно не появлялась здесь, конечно, многие и многое могло измениться. До этого Федора у матери была чопорная тетка Белла Францевна, она наводила на меня ужас.

— Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.

Федор посмотрел на меня, поджал полные губы, потом и причмокнул ими, но на вопрос не ответил.

Сплошные загадки, может быть, здесь в каждом шкафу по скелету, которые Горн привез откуда-то с собой? Или где-то есть его тайная комната, в которой отчим высасывает из девственниц кровь и купается в ней?

— Пойдемте, ваш багаж уже в комнате.

Нарядная ель резала глаз, но я нашла в себе силы отвернуться от нее и посмотреть по сторонам.

Сильно, ничего не скажешь. От прежнего уютного холла не осталось ничего. Белые мраморные полы, из мрамора же, но только в черном исполнении, широкая винтовая лестница на второй этаж. Кованые перила под бронзу, несколько зеркал, большая хрустальная люстра.

Я попала не домой, а в холл дорогого частного отеля, не хватало стойки ресепшена и рекламных буклетов, приглашающих на экскурсии по местным достопримечательностям. Справа был проход в гостиную, я ничего толком не разглядела, кроме части камина.

Слева, как я помню, была кухня, а дальше служебные помещения, кладовая комната, где хранился инвентарь для уборки. Много чего было, я этот дом знала как свои пять пальцев. Но сейчас даже неизвестно, что появится за поворотом и что я увижу за очередной дверью.

Моя комната всегда находилась на втором этаже в левом крыле, третья крайняя дверь по коридору, там она и осталась. Но пока мы шли и Федор цокал по полу каблуками лакированных туфель, складывалось впечатление, что меня словно специально отослали подальше от покоев новобрачных, чтобы я кому-то или чему-то не мешала.

В коридоре остались те же светлые обои, темный ламинат, несколько бра по стенам, две картины, которые я тоже помнила с детства. На одной было море, небольшой кораблик с алым парусом на фоне заходящего солнца. А на берегу была изображена тонкая фигура девушки. Я иногда представляла, что это я та самая Ассоль, которая ждет своего капитана, и он специально для меня сделал алый парус.

Вторая — репродукция одного азиатского художника, имя которого я так и не смогла запомнить. Девушка, одетая в темно-бордовое балетное платье, стояла на фоне панорамного окна, выходящего в сад, лицом к нему.

Левая ее нога лежала на спинке стула, она склонилась корпусом в ее сторону, изящно вскинув руку, стоя на пуантах, погруженная в свои мысли. Она не тренировалась, она жила в своем увлечении и любви к балету. Она была прекрасна.

Я любила эту картину, представляла, что я тоже вот так буду стоять в своей комнате или в классе, который оборудует мне папа. Так же изящно и высоко вскидывать ноги, повторять пируэты, парить в воздухе, оттолкнувшись от пола, растянувшись в воздухе в шпагате.

Хорошо, что картины не выкинули, надо будет забрать их, как буду уезжать.

— Прошу вас.

Федор открыл дверь моей комнаты, но я не спешила входить. Подошла к мужчине ближе, рассматривая его, отчего тот засмущался и покраснел. Простое круглое лицо, нос картошкой, полные губы, сейчас Федор был взволнован, даже немного на взводе.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

Часто заморгал светлыми ресницами, вопросительно уставился на меня голубыми глазами. Вот оно, слабое звено этого дома и его обитателей, я сделала правильный выбор, хотя выбирать было не из кого.

Задавать вопросы Вальтеру будет бесполезно, уже пробовала, чего-либо добиться от него пока было невозможно. Он вообще, мне кажется, маньяк, скрытый извращенец и фетишист. Ну кто еще будет носить странных цветов жилетки и проверять время по карманному циферблату? Не иначе как извращенец.

С матерью разговаривать не хочется — наш разговор всегда кончался ее истерикой и обвинением меня во всех грехах. Она себе выбрала удобную позицию жертвы, которая, как может, отдает себя всем, но ничего не получает взамен, даже любви и благодарности от дочери.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Может, ее отчим сделает счастливой? Затрахает до смерти. Поморщилась от этой мысли, за доли секунды представив, как он это делает. Яростно, сильно, остервенело, с животным голодом.

Стоит задать вопросы виновнику моего непонятного состояния, но Горн меня пугает. Хотя я не из пугливых и могу за себя постоять, восемь лет балетной академии — это почти как спецназ.

— Как давно мать вышла замуж за Дмитрия Германовича?

— Вам это следует спросить у нее.

— Ты еще назови ее барыней. Господи, куда я попала — в дом помещика, а ты крепостной? Сейчас другие времена, Федор. Отвечай! Кто такой Горн, откуда взялся и чем занимается?

— Я… мне не велено. Я не уполномочен. Мне вообще не стоит с вами заводить разговор. Так было сказано.

— Кем сказано?

— Извините, мне надо идти.

— Стоять! Я сейчас упаду… или нет, я ударю тебя по лицу и закричу, подняв переполох, скажу всем, что ты меня лапал.

На Федора стало страшно смотреть, он сделал два шага назад, побледнел, на лбу выступила испарина. Сейчас рухнет в обморок, и что мне с ним тогда делать? Кричать «Караул!» и вызывать неотложку?

— Ладно, шучу я. Идите. Но мы поговорим потом.

Федор был странный какой-то и напуганный. Но с такой истеричной хозяйкой, Вальтером и Горном можно умом тронуться. Долго мужчина не раздумывал, через пять секунд его уже не было видно.

Зашла в комнату, придирчиво осматривая интерьер. Черные обои с золотыми пальмовыми листьями точно выбирала мать, а еще хрустальная люстра явно ее рук дело.

Широкая кровать, темное покрывало, на окнах тяжелые портьеры, гардеробная, столик для макияжа с круглым зеркалом. Слева дверь в ванную, все свежо, лаконично, но бездушно. Так, наверно, выглядят номера в дорогом отеле, а не в жилом доме.

Мой потрепанный чемодан был инородным телом в этом великолепии дизайнерского вкуса.

Надо зарядить телефон, принять душ и поспать, к черту их ужин с уткой. Не хочу никуда идти, ни с кем знакомиться, мне хватило на сегодня приключений.

Холодно.

Я абсолютно обнажена, лежу, вытянувшись на гладкой и ровной поверхности. На глазах тугая повязка, хочу пошевелиться, но не могу. Все тело словно налито свинцом или парализовано, но я чувствую легкий холодок.

Паника накрывает моментально, как только я начинаю понимать, что нахожусь не у себя в комнате, не дома и даже не в академии. Сама не знаю, где я могу лежать голая, беззащитная, с завязанными глазами, не в состоянии пошевелить руками и ногами.