Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Караева Алсу - Страница 9

— Я встретил другую женщину, — наконец произносит он. — Это серьёзно. Мы хотим быть вместе.

— Другую женщину? — эхом отзывается Лейла. — Ты изменял маме?

Ее голос звенит от возмущения, и я вижу, как моя маленькая девочка превращается в защитницу. Сердце сжимается от гордости и боли.

— Да, у меня были на то свои причины и ваша мама о них знает, — коротко отвечает Рамазан. — Я не горжусь этим, но так случилось.

— Так случилось? — Фарид поднимается на ноги, и ростом он уже почти с отца. — Ты предал нашу семью, и всё, что ты можешь сказать — «так случилось»?

Рамазан выпрямляется, его лицо каменеет:

— Фарид, я понимаю твою злость, но это решение взрослых людей. Я не перестал быть вашим отцом. Я всегда буду вас любить и заботиться о вас.

— Как долго это продолжается? — требовательно спрашивает Лейла, комкая в руках край своего свитера.

— Год, — отвечает Рамазан, и я вижу, как дети вздрагивают от этой цифры.

Год лжи, год двойной жизни, год, когда все было уже решено, а я ничего не знала.

— Есть ещё кое-что, — продолжает Рамазан, и я закрываю глаза, зная, что последует дальше. — Зумрут ждет ребенка. Нашего ребёнка.

Вот оно. Это имя, которое за две недели стало символом моего унижения, теперь произнесено вслух перед моими детьми. Зумрут. Женщина, которая ждёт ребёнка от моего мужа.

Лейла вскакивает на ноги, её лицо искажается от гнева:

— Ты заделал ребёнка какой-то посторонней? В твоём возрасте? Это же просто…

Она не заканчивает фразу, хватает телефон и начинает что-то лихорадочно печатать.

— Лейла! — раздраженно одергивает её Рамазан. — Отложи телефон, мы разговариваем о важных вещах!

— А я и разговариваю, — неожиданно спокойно отвечает она, не отрывая взгляда от экрана. — Просто проверяю кое-что.

Она поднимает голову, и на её лице странное, почти деловое выражение:

— Так, и как это повлияет на мою карьеру блогера? — спрашивает она, и я не узнаю свою дочь. — Потому что, знаешь, развод родителей — это драма, это контент. Но если я представлю это с нужного ракурса, мои подписчики будут в восторге.

Рамазан выглядит так, словно его ударили.

— Лейла, ты не можешь выставлять нашу семейную ситуацию на всеобщее обозрение! — его голос повышается, и я вижу, как наливаются кровью его скулы.

— Почему нет? — она пожимает плечами. — Ты разрушил нашу семью, а я хотя бы извлеку из этого пользу. Кстати, сколько ей лет, твоей… Зумрут?

Фарид, который до этого молчал, внезапно задаёт вопрос:

— А как это повлияет на нашу долю в компании? — его голос звучит удивительно деловито. — У меня были планы после университета войти в управление, мы обсуждали это, помнишь?

Рамазан моргает, явно не ожидавший такого поворота.

— Фарид, компания по-прежнему останется в семье, — начинает он. — Твои перспективы никак не изменятся…

— Уверен? — перебивает его сын. — Потому что если у тебя будет новый ребенок, новая семья, распределение активов может измениться. Я хочу знать конкретно, какая доля компании гарантированно будет моей.

Я сижу, оглушенная реакцией своих детей.

Где слезы, где истерики, где отчаяние?

Вместо этого — холодный, почти циничный расчёт. Когда они успели стать такими?

Рамазан переводит взгляд на меня, словно ищет поддержки, но я лишь качаю головой. Это его разговор, его объяснения.

— Давайте не будем сейчас говорить о деньгах и компании, — пытается он вернуть разговор в нужное русло. — Главное, чтобы вы понимали, что мы с вашей мамой всегда будем любить вас, что бы ни случилось. Просто мы больше не будем жить вместе.

— А где ты будешь жить? — спрашивает Лейла, продолжая что-то печатать в телефоне.

— Я снял квартиру, — отвечает Рамазан. — Когда мы с Зумрут поженимся, купим дом.

Поженимся.

Это слово резонирует во мне, отдаваясь болезненным эхом. Он уже планирует новую свадьбу, новую жизнь.

— Так когда мы познакомимся с ней? — спрашивает Лейла, и её голос звучит почти равнодушно. — С будущей мачехой и сводным братом или сестрой? Кстати, она уже знает пол ребенка?

Рамазан качает головой:

— Пока рано, но…

— Пап, — прерывает его Фарид, — я хочу чётко понимать свои перспективы. Ты обещал, что после окончания университета я займу место в совете директоров. Это остаётся в силе?

Я смотрю на своих детей и не узнаю их. Где те ранимые, чувствительные подростки, которых я знала?

Передо мной — молодые люди, расчетливые и прагматичные, думающие прежде всего о себе.

Может быть, это защитная реакция?

Может быть, внутри они разрываются от боли, но не показывают этого?

— Фарид, я своих обещаний не нарушаю, — резко отвечает Рамазан. — Место в компании за тобой, как мы и договаривались.

— А у Зумрут не будет претензий? — настаивает сын. — Насколько я знаю закон, ее ребенок будет иметь такие же права на наследство, как и мы.

Рамазан выглядит злым и раздраженным:

— Прекратите говорить о деньгах! Речь идёт о нашей семье, о том, как мы будем жить дальше.

— А как мы будем жить дальше, пап? — с вызовом спрашивает Лейла. — Ты бросил маму после тридцати лет брака ради какой-то молоденькой, которая, держу пари, годится тебе в дочери. Так что не читай нам лекции о семейных ценностях, окей?

Дочь немного ошиблась, Зумрут тридцать два, а Рамазану пятьдесят. Разница восемнадцать лет…

Я вижу, как Рамазан сжимает губы и желваки ходят на его скулах — верный признак, что он вот-вот взорвётся. Но вместо этого он глубоко вдыхает и говорит тихо:

— Я понимаю, что вам нужно время, чтобы принять эту ситуацию. Я не прошу, чтобы вы одобряли мой выбор. Я просто хочу, чтобы вы знали, что я по-прежнему ваш отец и люблю вас.

Молчание, повисшее в гостиной, можно резать ножом. Наконец Фарид поднимается с дивана:

— Я поднимусь к себе, — говорит он сухо. — Мне нужно подумать.

— Я тоже, — подхватывает Лейла. — И мне нужно записать сториз, пока эмоции свежие. Чистый контент!

— Лейла! — рычит Рамазан. — Никаких сториз о нашей семье!

Но она уже исчезает на лестнице следом за братом, не обращая внимания на окрик отца.

Мы остаёмся вдвоём — я и мужчина, которого когда-то любила больше жизни.

Рамазан резко поворачивается ко мне, его глаза сверкают от гнева.

— Видишь, что происходит? — его голос срывается на рык. — Это что такое было? Они ведут себя как расчетливые люди! Лейла делает сториз о разводе родителей? Фарид торгуется за место в компании? Это все ты их так воспитала!

Я отступаю на шаг, чувствуя, как слова бьют больнее, чем пощечины.

— Рамазан, они просто…

— Просто что? — он не дает мне закончить, подходит ближе. — Просто превратились в бездушных эгоистов? И ты считаешь, это нормально? Это твои методы воспитания такие?

Я пытаюсь найти слова для ответа, но горло перехватывает. Я думала, что смогу противостоять ему, что буду сильной и уверенной. Но сейчас, когда мы стоим лицом к лицу, все заготовленные фразы испаряются.

— Я старалась быть хорошей матерью, — тихо произношу я.

— Старалась? — он издает короткий смешок. — И это результат? Лейла, которая готова выставить семью на всеобщее обозрение ради своих подписчиков? Ты хоть понимаешь, что она несовершеннолетняя? Что ей нужно учиться, готовиться к экзаменам, а не висеть в этом проклятом телефоне круглосуточно! Это ты ей всё позволяла, всегда, что бы она ни просила!

Его слова ранят всё глубже. Неужели я действительно так плохо воспитывала детей? Я отчаянно перебираю в памяти прошлое, пытаясь вспомнить, когда и где я допустила ошибку.

— Я никогда не баловала детей, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Ты же знаешь, что я всегда требовала от них учиться, получить образование…

— Нет, это я требовал! — перебивает он. — А ты всегда была "доброй мамочкой", которая потакала любым их капризам! И вот результат!