Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Караева Алсу - Страница 19

Глупо, как глупо. Ты уже не молоденькая девочка, чтобы так реагировать на упоминание бывшего мужа.

— Может, рейс задержали, — говорю спокойно, хотя руки начинают дрожать, и я прячу их в складках платья. Язык словно прилипает к нёбу, и каждое слово дается с трудом. — Не волнуйся, он найдет способ поздравить Лейлу, даже если опоздает на праздник.

Мурад кивает, но в его глазах я вижу сомнение, которое он пытается скрыть слабой улыбкой. Морщинка между бровями становится глубже. Он же знает отца, Рамазан никогда не опаздывает. Если он не здесь, значит, он не прилетел вовсе.

— Надеюсь, с ним все в порядке, — добавляет Мурад, и в его голосе слышится искреннее беспокойство. — Я пытался дозвониться, но телефон переключается на голосовую почту.

Я сжимаю его руку, чувствуя, как сердце сжимается от материнской боли за сына, который, несмотря на возраст, все еще ждет отца, все еще нуждается в его одобрении.

— Он позвонит, — говорю с уверенностью, которой не чувствую. — А теперь давай не будем омрачать праздник Лейлы нашими тревогами.

Возвращаюсь к гостям, пытаясь сохранять улыбку, хотя щеки уже болят от напряжения. Каждый раз, когда открывается входная дверь, сердце подпрыгивает к горлу. Это он? Нет, просто опоздавший гость. В конце концов, это день Лейлы, и ничто не должно его омрачить. Даже отсутствие человека, который когда-то был центром нашей семьи.

Вечер в разгаре, воздух становится теплее от множества тел, звуки музыки и разговоров сливаются в приятный гул. На стенах танцуют отблески света от диско-шара, который принесли друзья Лейлы. Фарид сидит в углу с несколькими друзьями, что-то оживленно обсуждая — наверное, предстоящую учебу в Лондоне. Мама тихо беседует с соседкой, периодически поглядывая на внуков с нескрываемой гордостью.

И вдруг я замечаю, как Лейла отходит в сторону, отвечая на звонок. Ее лицо, только что сияющее от счастья, вдруг становится серьезным. Она прижимает телефон к уху так крепко, что костяшки пальцев белеют. По ее лицу вижу — это он. Мои легкие словно сжимаются, не пропуская воздух. Почему он звонит, а не приезжает? Что случилось?

Она говорит недолго, кивает, словно собеседник может ее видеть, затем что-то резко отвечает и нажимает отбой. Несколько секунд стоит неподвижно, глядя на погасший экран телефона, ее плечи слегка опущены, а в глазах — блеск непролитых слез. Затем, словно стряхнув с себя оцепенение, она расправляет плечи, поднимает подбородок и возвращается к гостям, но улыбка на ее лице уже не такая искренняя. В уголках губ появляется напряжение, а глаза не улыбаются вовсе.

Она так похожа на меня в этот момент — пытается быть сильной, скрывать свои чувства за маской благополучия.

Музыка, смех, звон бокалов — все продолжается, но для меня в комнате словно повисает тяжелый туман разочарования. Не за себя — за дочь, которая заслуживает полного счастья в такой день.

Позже, когда большинство гостей разошлись, оставив после себя пустые бокалы, недоеденные закуски и воспоминания о приятном вечере, нахожу ее одну на террасе. Прохладный ночной воздух пробирает до мурашек, но она, кажется, не замечает холода. Лейла смотрит на звезды, обхватив себя руками за плечи, хотя вечер теплый. Лунный свет серебрит ее волосы, делая похожей на сказочную принцессу.

Доски террасы поскрипывают под моими шагами, выдавая мое присутствие. В ночной тишине этот звук кажется особенно громким. Звезды мерцают на бархатном небе, как рассыпанные драгоценности. Где-то вдалеке слышен приглушенный шум города — машины, музыка из ресторана на соседней улице, чей-то смех.

— Он не прилетит, да? — спрашиваю мягко, подходя ближе. Мой голос звучит неуверенно, словно я боюсь услышать ответ.

— Нет, — отвечает она, не поворачиваясь. Ее профиль четко вырисовывается на фоне ночного неба. — У Зумрут начались осложнения, врачи рекомендуют постельный режим. Он не может оставить ее одну.

В голосе дочери слышится обида, которую она пытается скрыть за показным равнодушием, но я слишком хорошо ее знаю. Ее пальцы нервно теребят подвеску на шее — маленькую золотую звездочку, подарок Рамазана на ее шестнадцатилетие. Но в голосе есть и понимание тоже. Она взрослая, она знает, что беременность — серьезная вещь. Особенно с осложнениями.

Проклятая ирония судьбы — Рамазан всегда был рядом, когда у меня были осложнения с Фаридом, а теперь история повторяется с другой женщиной.

— Мне жаль, солнышко, — говорю, обнимая ее за плечи. Чувствую, как она слегка вздрагивает от моего прикосновения, а затем расслабляется. От ее волос пахнет цветочными духами и моей любимой единственной деочерью.

— Все нормально, мам, — она пожимает плечами, но я чувствую, как напряжены ее мышцы. Она глубоко вздыхает, словно пытаясь сдержать эмоции. — Мы говорили с ним по видеосвязи, он показал мне их новый дом. Красивый. И прислал подарок с курьером, я его еще не открывала, хотела при тебе.

Ее голос дрожит на последних словах, и я крепче обнимаю ее, чувствуя, как бешено стучит мое сердце. Каково ей сейчас? Восемнадцать лет, день совершеннолетия, а отец даже не смог приехать.

— Пойдем в дом, здесь становится холодно, — говорю, заметив, как дрожат ее плечи. Может быть, от ночной прохлады, а может, от сдерживаемых эмоций.

Террасная дверь тихо скрипит, когда мы возвращаемся в тепло дома. Большая гостиная, еще недавно полная людей, сейчас кажется пустой и слишком просторной. Пахнет остатками праздника — сладостями, цветами, духами и едва уловимым ароматом свечного воска. Свет приглушен, только настольная лампа в углу отбрасывает мягкий золотистый свет на изысканную мебель и семейные фотографии на стенах. На одной из них — Рамазан держит на руках новорожденную Лейлу. Его лицо светится от счастья и гордости.

Как все изменилось.

Лейла подходит к журнальному столику, где лежит ее сумка, и достает из нее небольшую коробочку в дорогой упаковке темно-синего цвета с золотым тиснением. Ее пальцы слегка дрожат, когда она развязывает атласную ленту. Шелест бумаги в тишине комнаты кажется оглушительным.

Внутри золотой браслет с бриллиантами, сверкающими даже в приглушенном свете, и запиской, написанной знакомым почерком Рамазана: "Моей принцессе в день совершеннолетия. Люблю и скучаю. Папа."

Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание. Как типично для него — думать, что дорогой подарок может заменить его присутствие. Но тут же одергиваю себя — не стоит проецировать свою горечь на отношения дочери с отцом.

Лейла примеряет браслет на запястье, он сверкает в свете люстры, подчеркивая нежность ее кожи. Рамазан всегда умел выбирать драгоценности, когда-то я тоже получала такие подарки на каждую годовщину. Воспоминание о последнем подаренном им колье — сапфиры с бриллиантами — вызывает горький комок в горле. Тогда я не знала, что это последний подарок.

— Красиво, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без намека на ту бурю эмоций, что бушует внутри.

— Да, — она рассматривает браслет с легкой грустью, водя пальцем по сверкающим камням. В ее глазах отражается блеск бриллиантов, смешиваясь с влагой непролитых слез. — Жаль только, что он не здесь.

На мгновение между нами повисает тяжелая тишина. Слышно только тиканье старинных часов, доставшихся мне от бабушки, и отдаленный шум проезжающих по улице машин.

— Он любит тебя, Лейла, — говорю наконец, чувствуя, как слова царапают горло. — Просто иногда жизнь складывается так, что приходится делать трудный выбор.

Лейла смотрит на меня долгим взглядом, в котором читается понимание не по годам.

— Знаю, мам. И тебя он тоже любил. Просто… — она не заканчивает фразу, но и не нужно. Мы обе знаем, что хотела сказать она. Просто не так долго, как мы думали.

В эту ночь я долго не могу уснуть. Переворачиваюсь с боку на бок, простыни скомкались и стали неприятно горячими. Подушка, как назло, кажется то слишком высокой, то слишком плоской. В открытое окно доносится шелест листьев и отдаленный лай собаки. Пытаюсь не думать о том, что Рамазан сейчас сидит у постели Зумрут, держит ее за руку, заботится о ней и их будущем ребенке. Воображение рисует картину: его знакомые руки с сильными пальцами гладят ее живот, в то время как она смотрит на него с благодарностью и любовью. Ту самую картину, которую я видела много раз, когда сама была беременна.