Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Караева Алсу - Страница 14

Я приготовила его любимый пирог. Дура, что сказать. Но не выкидывать же его, хотя очень хочется швырнуть его в лицо Рамазана.

Бывший муж не уходит, чувствую как сверлит взглядом мне меж лопаток. А я стараюсь невозмутимо переставить пирог на подставку. Режу румяное круглое тесто и приговариваю:

— Отец, который только что бросил своих детей ради новой женщины, — уже не сдерживая эмоций. — Который обещал дочери пышный праздник на юбилей свадьбы, а вместо этого разрушил ее представление о семье. Который обещал сыну место в бизнесе, а теперь заставляет его сомневаться в своем будущем.

— Я ничего у них не отнимал! — повышает голос Рамазан. — Мои обещания в силе! Я все еще их отец, черт возьми!

— Тогда иди, поговори с ними, — бросаю вызов, разворачиваясь и со злостью глядя на него. — Объясни, почему их мама вдруг оказалась ненужной через тридцать лет брака. Объясни, почему должен был разрушить их представление о семье именно сейчас, в самый важный год их жизни.

Он смотрит на меня с яростью, и на секунду мне кажется, что он готов швырнуть чемоданы и сделать что-то страшное. Если бы я не знала Рамазана столько лет, то так бы и решила, но он никогда не поднимал руку на женщину.

Он вместо этого глубоко вдыхает, выпрямляется и говорит ледяным тоном:

— Это было ошибкой. Я не должен был приезжать.

— Возможно, — соглашаюсь я, уже спокойнее, отправляя в рот кусок пирога. Вкуса не чувствую, но мне плевать. Рамазан следит за каждым моим движением. — Но раз уж ты здесь, не стоит на меня лить свой негатив, Рамазан. Дома тебя ждет твоя будущая жена, которую не стоит волновать в ее положении.

Его буквально передергивает от моих слов. Он делает шаг ко мне, и его лицо искажается от гнева.

— Я же сказал — не переходи границы, — шипит он.

— Какие границы? — я выдерживаю его взгляд. — Ты больше не мой муж, Рамазан. Ты сам это решил. Я просто принимаю новую реальность.

Мы стоим, глядя друг на друга, и воздух между нами практически вибрирует от напряжения. Тридцать лет вместе, и теперь мы как чужие люди.

Вдруг морщусь, словно надкусила половину лимона, а не кусок пирога, зажатого в пальцах. Больше мне его, который только хотела отправить в рот. Рамазан смотрит на меня вопросительно вздернув бровь.

— Надо будет угостить соседей, а то пропадет пирог, есть его некому, — пожимаю плечами якобы с досадой и притворно вздыхаю.

Я понимаю, что довожу мужа своими словами, но мне хочется напоследок его хоть как-то задеть. Ему-то я не предлагаю его некогда любимый пирог. Хотя по глазам вижу, что был бы не прочь съесть кусочек. А моэет и не один. Пусть теперь ему готовит его новая жена.

Не смотрю на Рамазана. Изображаю бурную деятельность, дстаю контейнеры и начинаю раскладывать кусочки пирога в них. В воздухе все еще витает запах корицы и яблок приправленные напряжением.

Наконец он отворачивается, резко открывает дверь и выходит, не сказав больше ни слова. Я слышу, как он загружает чемоданы в багажник, как хлопает дверца машины, как рычит двигатель. А затем звук постепенно стихает, и наступает тишина.

Утро встречает меня головной болью. После ухода Рамазана я долго сидела на кухне, бездумно глядя в одну точку, отправив Мурада домой. Запах яблочного пирога, вроде бы такой аппетитный, к концу вечера стал казаться удушающим. Заставила себя подняться и открыть окно, впустить свежий ночной воздух.

Сейчас, проснувшись в гостевой спальне, я слышу голоса внизу. Младшие уже встали. Странно, обычно их не добудишься до полудня. Особенно Лейлу.

Заставляю себя встать, умыться, одеться. В зеркале отражается усталое лицо с красными глазами. Тридцать лет я просыпалась, зная, что у меня есть муж. Теперь это в прошлом.

Спускаюсь по лестнице, и голоса становятся громче. Фарид и Лейла о чем-то спорят на кухне. Мама стоит у плиты, готовит завтрак, но лицо ее напряжено.

— Доброе утро, — говорю я, входя на кухню.

Разговор резко обрывается. Фарид отворачивается к окну, Лейла утыкается в телефон. Мама бросает на них строгий взгляд.

— Доброе утро, Рания, — её голос звучит нарочито бодро. — Я приготовила твой любимый омлет.

— Спасибо, мама, — улыбаюсь я, хотя аппетита нет.

Сажусь за стол, и в комнате повисает тяжелая тишина. Обычно завтрак — это время, когда мы общались, делились планами на день, смеялись всей дружной семьей. Теперь каждый словно закрылся в своей скорлупе.

— Отец забрал вещи? — неожиданно спрашивает Фарид, все еще глядя в окно.

— Часть, — отвечаю спокойно. — За остальным пришлет водителя сегодня.

Фарид кивает. Лейла продолжает смотреть в телефон, но я вижу, как напряжены ее плечи.

— Он передал вам, что любит вас, — добавляю тихо, помешивая чай, который только что налила мама.

— Как мило с его стороны, — Лейла наконец поднимает глаза от экрана, и в ее взгляде столько горечи, что у меня сжимается сердце. — А почему он сам нам это не сказал? Слишком занят был со своей беременной подружкой?

— Лейла! — одергивает ее мама. — Следи за языком.

— А что такого я сказала? — Лейла пожимает плечами, но в глазах мелькают слезы. — Это правда. Он даже не нашел времени подняться и поговорить с нами.

Я перевожу взгляд на Фарида, который сидит, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

— Он… он хотел подняться, — говорю я осторожно. — Но решил, что сейчас не время. Что вам нужно время…

— Трус, — выплевывает Фарид, и я вздрагиваю.

Никогда раньше он не говорил так об отце. Рамазан всегда был для него образцом, героем, на которого нужно равняться.

— Не суди его так строго, сынок, — мамин голос звучит мягко. — Твоему отцу тоже нелегко.

Фарид резко поворачивается, и его глаза — точная копия глаз Рамазана — сверкают от сдерживаемой ярости.

— Нелегко? Ему? — рубит воздух ладонью. — Это его выбор! Он решил уйти от мамы, от нас! Он решил построить новую семью! А мы должны его понять? Пожалеть?

Лейла вдруг встает, опрокидывая стул.

— А знаете, что я думаю? — ее голос звенит, по щекам текут слезы, смазывая тушь. — Вы все лгали мне! Все эти годы я думала, что у нас идеальная семья! Что любовь на всю жизнь существует! Что мои родители — пример для подражания! А теперь…

Она не заканчивает, разворачивается и выбегает из кухни. Через несколько секунд хлопает дверь её комнаты.

Я сижу, оглушенная её словами. Мама качает головой, Фарид снова отворачивается к окну.

— Я поговорю с ней, — начинаю я, но Фарид перебивает.

— Не надо, мама. Ей нужно время. Нам всем нужно время.

Он встает, допивает чай одним глотком.

— У меня скоро пары начнутся, — говорит он. — Пойду собираться.

И выходит из кухни, оставляя нас с мамой вдвоем.

— Ты видишь? — шепчу я, когда он уходит. — Они ненавидят его. Ненавидят меня. Все разрушено.

Мама садится рядом, берет мои руки в свои.

— Не говори глупости, Рания. Они не ненавидят вас. Они просто растеряны и напуганы. Представь, как для них рухнул весь мир. Особенно для Лейлы — она же девочка, она верила в идеальную любовь.

Её слова не приносят утешения. Я чувствую себя виноватой, хотя умом понимаю, что не я разрушила нашу семью.

— Не знаю, что мне делать, мама, — признаюсь я. — Как помочь им, если я сама едва держусь.

— День за днем, — просто отвечает она. — Просто живи день за днем. И они последуют твоему примеру.

Звонок в дверь прерывает наш разговор. Я встаю, иду открывать, хотя больше всего хочется сейчас спрятаться от всего мира.

На пороге стоит водитель Рамазана в форменной одежде.

— Доброе утро, госпожа Рания, — он слегка кланяется. — Господин Рамазан прислал меня за оставшимися вещами.

— Конечно, — отступаю, пропуская его внутрь. — Они в прихожей. Все там…

Водитель кивает, быстро и умело подхватывает вещи и выносит их. Я стою, обхватив себя руками за плечи, и смотрю, как он загружает их в багажник автомобиля. С каждой коробкой, с каждой сумкой я словно прощаюсь с частью своей жизни.