Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Караева Алсу - Страница 15

Когда он уезжает, внезапно ощущаю странную пустоту. Не ту, которая грызла меня все эти дни, а что-то новое. Что-то почти похожее на… освобождение?

Возвращаюсь на кухню, где мама моет посуду.

— Ты в порядке? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Но, может быть, буду.

Мама кивает, словно я сказала именно то, что она ожидала услышать.

— А теперь, — говорит она, вытирая руки полотенцем, — как насчет того, чтобы заняться делом? Тебе нужно чем-то занять голову, Рания, иначе ты сойдешь с ума.

— Каким делом? — спрашиваю я почти равнодушно. — У меня никогда не было работы, мама. Я всегда была просто женой Рамазана, матерью его детей.

— Не говори глупостей, — строго отвечает она. — Ты образованная женщина. И твой благотворительный фонд…

При упоминании фонда я вздрагиваю. Детские дома, дети-сироты… Проект, который стал моим спасением, моей отдушиной. Проект, который, по словам Рамазана, отнял меня у семьи.

— Я не была там со дня его ухода, — признаюсь я.

— Вот и отлично, — мама решительно завязывает фартук. — Самое время вернуться. Давай, дочка, приводи себя в порядок. Я уберу здесь, а ты поезжай в офис. Работа — лучшее лекарство от всех бед.

Я смотрю на маму с сомнением. Смогу ли я сейчас сосредоточиться на чужих проблемах, когда своих по горло?

Но, может быть, она права? Может быть, погрузившись в работу, я хоть ненадолго забуду о пустоте в груди?

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я поеду.

Поднимаюсь наверх, переодеваюсь в строгое платье темно-синего цвета. Делаю неброский макияж, скрывающий следы бессонной ночи. Собираю волосы в элегантный пучок на затылке.

Проходя мимо комнаты Лейлы, слышу приглушенные всхлипывания. Останавливаюсь, поднимаю руку, чтобы постучать, но… что я скажу ей? Чем смогу утешить, если сама разбита? Опускаю руку и иду дальше. Нам всем нужно время, правильно сказал Фарид.

В прихожей надеваю пальто, беру сумку. Мама выходит проводить меня.

— Будь сегодня сильной, Рания, — говорит она, целуя меня в щеку. — Ради себя. Ради детей.

Киваю, не в силах произнести ни слова.

Сажусь в свою машину, которую почти не использовала последние недели. Завожу двигатель, выезжаю со двора.

Странное чувство — впервые за долгое время я еду куда-то одна, без Рамазана, без детей. Просто я, Рания. И впереди целый день, когда я буду не женой, не матерью, а просто… собой.

И где-то глубоко внутри, среди всей боли и отчаяния, едва заметно теплится что-то новое. Что-то похожее на первый робкий луч солнца после долгой зимней ночи.

Может быть, это надежда?

Весна приходит в город незаметно. Я сижу в просторном офисе моего фонда, просматриваю бумаги, а за окном уже цветут первые деревья. Солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи, оставляя тёплые полосы на моих руках. Воздух пахнет свежестью и едва уловимым ароматом кофе, оставленного на столе. Три месяца прошло с того дня, когда Рамазан объявил о своем уходе. Три месяца, которые изменили всю мою жизнь.

Каждое утро я просыпаюсь с ощущением тяжести в груди, словно на ней лежит невидимый камень. Но с каждым днем он становится все легче. Прохладная кожа кресла под моими ладонями напоминает, что я здесь, в настоящем. Что прошлое отступает, тает, как утренний туман под лучами солнца.

Бракоразводный процесс идет своим чередом. Тамерлан оказался не просто компетентным юристом, но и чутким человеком. Его спокойный, низкий голос действует на меня успокаивающе, когда мы обсуждаем детали развода. С его помощью мы составили соглашение, которое устроило всех. Половина имущества теперь моя, включая долю в бизнесе Рамазана. Когда я поставила последнюю подпись на документах, мои пальцы дрожали, а во рту пересохло, будто я пересекла пустыню.

Что дальше? — этот вопрос преследует меня ежедневно, пульсирует в висках, когда я просыпаюсь среди ночи в пустой постели.

Перебираю бумаги, которые мне прислали из компании. Цифры, графики, отчеты — все это вызывает у меня лишь головную боль. От напряжения шея затекла, а между лопатками появилась тупая боль. Я никогда не вникала в дела фирмы, предпочитая создавать домашний уют. Теперь же понимаю, насколько была зависима от мужа. Но исправлять это уже поздно. Или нет? Может быть, сейчас самое время начать что-то новое? Эта мысль посещает меня все чаще, но я отгоняю ее, как назойливую муху.

В кабинете становится душно, хотя окошко открыто. Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть, выводя из задумчивости.

— Мурад сказал, что ты хотела меня видеть, — Ахмет появляется в дверях моего кабинета. Я не слышала, как он вошел, настолько была погружена в свои мысли.

Да, с Мурадом я уже говорила на эту тему. Осталось еще и среднему сыну сообщить о своем решении.

Наш средний сын выглядит повзрослевшим, серьезным. В сером дорогом костюме, с кожаным портфелем из темно-коричневой кожи в руках — он так похож на отца в молодости, что сердце на мгновение сжимается от боли. Те же густые брови, та же линия подбородка, даже складка между бровей — точь-в-точь как у Рамазана, когда он о чем-то беспокоился.

— Да, проходи, — я указываю на кресло напротив, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри все дрожит от предстоящего разговора. — Есть разговор. Хочешь чаю?

Он качает головой, его глаза внимательно изучают меня. Интересно, что он видит? Постаревшую женщину с сединой в волосах или все еще свою маму, которая когда-то целовала его ссадины и пекла его любимые пирожки с капустой?

— Нет, спасибо, — Ахмет садится, ослабляя галстук нервным движением пальцев. Я замечаю тени под его глазами — глубокие, синеватые полукружия, видно, что он много работает. Сердце сжимается от материнской тревоги.

— Ты выглядишь измотанным, — мои пальцы невольно тянутся к его лицу, но я останавливаю себя. Он уже не мальчик, которого можно погладить по щеке.

Ахмет трет переносицу, морщась:

— Много работы. После ухода отца… многое изменилось.

Повисает неловкое молчание. Я чувствую, как между нами разрастается невидимая стена. Раньше мы никогда не испытывали неловкости друг с другом. Разве это не странно? Нужно было расстаться с мужем, чтобы начать заново узнавать собственных детей.

— Я изучила документы по компании, — начинаю я, складывая бумаги в аккуратную стопку. Пальцы слегка подрагивают, и я сжимаю их в кулак, чтобы унять дрожь. — И принимаю сейчас, наверное, самое важное решение в своей жизни.

Внутри разливается странное ощущение — смесь страха и решимости. Словно стою на краю обрыва и готовлюсь сделать шаг вперед, не зная, есть ли там внизу вода или острые камни.

— Какое? — Ахмет подается вперед, его брови сдвигаются точь-в-точь как у Рамазана. Кожаное кресло скрипит под ним, когда он меняет позу.

— Я передаю свою долю в управление вам с Мурадом, — говорю спокойно, удивляясь собственной решимости. Слова вылетают изо рта легко, будто я репетировала их тысячу раз. В каком-то смысле так и есть — я прокручивала этот разговор в голове всю неделю. — Я никогда не была бизнес-леди и не собираюсь ею становиться. Вы с братом лучше разбираетесь в этом деле.

Ахмет выглядит потрясенным, его глаза расширяются, а рот приоткрывается. Он даже подается назад, словно мои слова обладают физической силой и оттолкнули его.

— Ты уверена? Это же половина компании, мама. Это… миллионы, — его голос звучит хрипло, он облизывает пересохшие губы. — Это то, что обеспечивало вас с отцом все эти годы.

— Нас обеспечивало, — делаю попроавку. — Это то, что обеспечивалонас нас все эти годы. Твой отец умело всем распоряжался, а вы как сыновья ему в этом помогали. И да, я уверена, — киваю, чувствуя, как напрягаются мышцы шеи. — Я оставлю себе только контрольный пакет акций, чтобы получать дивиденды, но управлять будете вы.

Меня саму удивляет, насколько твердо и решительно звучит мой голос. Словно говорит другая женщина — сильная, уверенная в себе. Может быть, она всегда была внутри меня, просто я не позволяла ей проявляться?