Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Караева Алсу - Страница 13

Удержаться на ногах стоит невероятных усилий. Мысли мечутся в голове растревоженным ульем: А разве не это он сделал со мной? Не выбросил ли он меня, как ненужную вещь, из своей жизни?

— Нет, я же сказала, что не стала этого делать, — выдерживаю его взгляд, хотя внутри все сжимается от страха. — Я просто хочу, чтобы ты забрал то, что тебе принадлежит, и мы могли двигаться дальше. Каждый в своем направлении. Ты к своему счастью, я — к своему.

Рамазан отступает на полшага, его взгляд скользит по моему лицу, словно он пытается разгадать что-то. Глаза сужаются, между бровями пролегает глубокая складка.

— Что с тобой произошло? — спрашивает он тихо, почти удивленно. — Я не узнаю тебя, Рания. Ты никогда не была такой… холодной.

Эти слова обрушиваются на меня как удар под дых. Он не узнает меня? После того, как сам превратился в чужого человека? После того, как растоптал все, во что я верила?

— Со мной все в порядке, — говорю спокойно, хотя внутри бушует настоящий ураган эмоций. — Просто я больше не твоя жена, Рамазан. И не обязана терпеть твой гнев или подстраиваться под твои желания. Тридцать лет было достаточно.

Вижу, как его лицо темнеет, как будто тень опускается на него. Кадык дергается, когда он сглатывает. Кулаки сжимаются и разжимаются, будто он сдерживает порыв что-то сломать.

— Значит, так? — цедит он сквозь зубы, и каждое слово звенит от едва сдерживаемой ярости. — Решила показать характер? Доказать что-то? Лет десять назад надо было начинать, не находишь?

Десять лет назад? Что он имеет в виду? Что уже тогда не любил меня? Или что тогда я еще могла что-то изменить? От этой мысли внутри все холодеет, но я не позволяю себе отвести взгляд.

— Я ничего не пытаюсь доказать, — отвечаю максимально спокойно, чувствуя, как внутри поднимается собственный гнев, но не давая ему вырваться наружу. — Я просто возвращаю тебе твои вещи. Если тебе неудобно забрать их сейчас, можешь прислать кого-нибудь завтра. Но я хочу, чтобы они покинули мой дом. Сегодня.

— Твой дом? — Рамазан снова делает шаг ко мне, и теперь его лицо так близко, что я ощущаю жар его дыхания на своей коже. Запах кофе и чего-то еще, возможно… алкоголя? Он пил перед тем, как сесть за руль? — Этот дом я построил, Рания. Я за него заплатил. Каждый кирпич, каждая черепица на крыше — всё оплачено мной.

Его слова жалят, как пощечины. Я знаю, что он прав — без него у меня никогда не было бы этого дома. Но это не дает ему права так разговаривать со мной.

— И ты сам сказал, что оставишь его мне, — напоминаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Или ты уже передумал?

От моего вопроса он резко отшатывается, как от удара. Проводит рукой по волосам — жест, который я видела тысячи раз. Жест, который раньше казался таким родным, таким… его. Сейчас я смотрю на него, как на чужого.

— Нет, я не передумал, — говорит он уже спокойнее, хотя огонь в глазах еще не погас. — Дом твой. Документы уже оформлены. Но я ожидал другого отношения, Рания. После всего, что между нами было.

— Какого? — спрашиваю я, чувствуя, как к горлу подступают слезы, но не позволяя им пролиться. Нет, я не заплачу перед ним. Никогда больше. — Что я буду плакать? Умолять вернуться? Или, может быть, ты хотел, чтобы я смирилась и тихо отошла в сторону, пока ты строишь новую семью с женщиной, которая намного младше меня?

Он вздрагивает от последних слов, и я вижу, как на его лице мелькает что-то, что я не могу сразу определить. Но оно быстро исчезает, сменяясь привычной решимостью.

— Я хотел, чтобы мы остались друзьями, — говорит он, и в его голосе звучит что-то почти похожее на искренность. — Ради детей. Ради всего, что у нас было, Рания.

Друзьями.

Это слово звучит как насмешка после тридцати лет брака. После тысяч ночей, проведенных в одной постели. После четверых детей, выращенных вместе. Какая дружба может быть после такого предательства?

Наши взгляды встречаются, и на мгновение мне кажется, что я вижу в его глазах отблеск прежнего Рамазана — человека, которого я любила больше жизни. Но, возможно, это просто игра света и тени в полумраке кухни.

Он вздыхает, и на мгновение я вижу в его глазах что-то похожее на усталость. Но она быстро исчезает, сменяясь привычной решимостью.

— Я возьму пару чемоданов сейчас, — говорит он. — За остальным пришлю водителя завтра.

Я киваю, наблюдая, как он поднимает два самых больших чемодана, словно они ничего не весят. Его сила всегда восхищала меня. Теперь же я смотрю на его широкие плечи почти равнодушно.

— Пока ты здесь, — говорю я, — хочу сказать, что Тамерлан нашел несколько проблемных моментов в твоем предложении по разделу имущества. Мы подготовим встречное предложение до конца недели.

Рамазан замирает на полпути к двери. Медленно оборачивается.

— Проблемных моментов? — переспрашивает он, и его голос звучит опасно тихо. — Рания, я предложил тебе лучшие условия, чем требует закон.

— Возможно, — соглашаюсь я. — Но есть детали, которые нужно обсудить. Особенно касательно будущего младших детей.

— Я никогда не брошу своих детей, — его голос звучит жестко. — И не позволю каким-то юристам вмешиваться в мои отношения с ними.

— Никто не вмешивается, Рамазан, — говорю спокойно. — Но мы должны все оформить юридически правильно. Ты же сам настаивал на этом.

Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением.

— Ты меня удивляешь, Рания, — говорит он наконец. — Никогда не думал, что ты будешь так… практично подходить к разводу.

— А как я должна к нему подходить? — спрашиваю я, удерживая его взгляд. — Как ты представлял мое поведение?

Он не отвечает, и я вижу, как желваки играют на его скулах. Наконец он говорит:

— Передай моему адвокату список требований, как только он будет готов. Мы рассмотрим его.

Поворачивается, чтобы уйти, но я останавливаю его вопросом:

— Зачем ты вообще пришел, Рамазан? Ты мог прислать водителя сразу.

Он замирает с чемоданами в руках, не оборачиваясь.

— Я хотел увидеть детей, — говорит он тихо.

— Они наверху, — напоминаю я. — Ты можешь подняться к ним, если хочешь.

Он стоит неподвижно несколько секунд, затем качает головой:

— Нет, не сегодня. Сегодня не лучший день.

И в этот момент я понимаю, что он просто не готов к разговору с детьми после их вчерашней реакции. Он, всегда такой уверенный, всегда знающий, что сказать… растерян? Нет, кто угодно другой, только не Рамазан. Он всегда знает что и как делать.

— Как хочешь, — отвечаю я. — Передать им что-нибудь?

— Скажи, что я люблю их, — произносит он, все еще стоя ко мне спиной.

— Хорошо.

Он наконец поворачивается, и его взгляд встречается с моим.

— Я не хотел, чтобы все закончилось вот так, Рания, — говорит он, и в его голосе впервые за весь разговор слышится что-то похожее на искренность. — Не хотел причинять тебе боль.

Я молчу, не зная, что ответить. Слова кажутся бессмысленными.

— Тем не менее, ты это сделал, — наконец произношу я. — И теперь мы все должны научиться жить с этим.

Он кивает, затем делает шаг к двери, но внезапно останавливается и поворачивается снова.

— Надеюсь, ты не делаешь глупостей, Рания, — говорит он, и его тон меняется. — Я имею в виду этого адвоката, Тамерлана. Мне не нравится, что он тебе советует. И мне не нравится, как ты сейчас себя ведешь. Это не похоже на тебя.

Меня охватывает волна возмущения. После всего, что он сделал, он смеет указывать мне, как себя вести?

— Забирай свои вещи, Рамазан, — говорю я, не повышая голоса. — И не беспокойся о том, что я делаю. Это больше не твое дело.

Его глаза сужаются, и я вижу, как в них вспыхивает гнев.

— Не переходи границы, Рания, — предупреждает он. — Я все еще отец твоих детей.

В этот момент раздается пиликанье духовки и мы оба замолкаем. Я разворачиваюсь и, надев прихватки на руки, достаю готовый пирог с яблоками и корицей. По всему помещению разносится умопомрачительный запах выпечки. Той который любил Рамазан.