Искра божья - Глазырина Елена - Страница 6

Кондотьер уже разменял четвёртый десяток, но несмотря на это не заплыл жиром, как многие его ровесники. Арсино был моложав и подтянут. Никто не дал бы ему больше тридцати, пока не заглянул в уставшие, точно покрытые коркой адского льда, глаза. Поговаривали, что причиной тому явилась старая душевная рана: то ли ранняя смерть жены и потеря детей, то ли гибель от рук проклятых асиман горячо любимых родителей. Многие придворные красавицы не раз пытались размягчить каменное сердце кондотьера, но никто не задерживался в его будуаре дольше чем на пару ночей. Некоторые отголоски этих придворных скандалов и последующих громких дуэлей достигли даже той тихой местности, где до сей поры прозябал в безвестности наш юный герой.

Слухи ходили разные, но это никоим образом не мешало провинциальным дворянам восторгаться прославленным полководцем страны, а Папе облагодетельствовать его титулом графа и иными преференциями. Ведь недаром уже почти двадцать лет фамилия де Вико гремела, передаваясь из уст в уста всеми жителями Истардии. А имя кондотьера нудной головной болью сверлило барабанные перепонки многочисленных врагов государства. Ибо все знали: где Арсино де Вико — там победа!

Следом за Марком Арсино ехали его приближённые: молодые адъютанты, седые генералы и иные чины, приставленные к фигуре кондотьера. Завидев всю эту блистающую строгим великолепием свиту, молодые сеньоры подняли громкий ликующий крик:

— Eja! Eja, Gloria!^[7]

Юная девушка с массивным триумфальным венком в руках, презрев опасность быть задавленной под копытами лошадей, бросилась наперерез к овеянному славой победителю. Ловко увернувшись от копейных пяток почётного караула, она нырнула под брюхо белого коня и протянула кондотьеру позолоченные ветви лавра. Казалось, де Вико очнулся от зачарованного сна. Он как-то странно посмотрел на юную сеньориту долгим оценивающим взглядом, склонился к ней, позволяя надеть венок на голову, поцеловал дарительницу в макушку и поехал дальше всё с тем же отрешённым выражением на лице.

Провожая восторженными глазами торжественное шествие колонны, Джулиано отсидел весь зад на клятом бронзовом всаднике. Арсино де Вико, окружённый ореолом славы, давно скрылся на противоположной стороне площади, но бравые рейтары и кирасиры продолжали ехать мимо, блистая начищенной сталью нагрудников и шлемов. Между колоннами ратников катили телеги, груженные богатой золотой и серебряной добычей, дубовыми бочками с вином и специями, драгоценными шелками, асиманским бархатом и золотой парчой. Следом шли бесконечные вереницы смуглых рабов, скованных длинными цепями. Лица несчастных выражали равнодушие и полную покорность слепому року.

Джулиано, ни разу в жизни не видавший асиман, был поражён отсутствием у них рогов и копыт, о коих вечно твердил в обличительных наставлениях отец Бернар. Поклонение иному богу не сделало их безобразнее, не наделило каким-либо уродством или иными дефектами внешности. Люди как люди — может лишь толику смуглее любого из жителей Истардии. Судя по всему, и чёрными колдунами они поголовно не были, иначе не дали бы так легко гнать себя закованными по рукам и ногам через площадь навстречу печальной участи невольников.

Горячая южная ночь опустилась на столицу внезапно. Казалось, ещё только минуту назад в небесах зажглась первая ясная звёздочка, и вот уже глухой плащ тьмы озарился яркими взрывами салютов. На площадях разгорелись жаркие костры и масляные фонари. Дымные факелы вспыхнули в десницах пирующих контийцев.

Переполненный новыми впечатлениями и приятными эмоциями, Джулиано, как пьяный шёл вдоль шумных улиц. Он любовался дивными видами с набережной Тибра на проплывающие корабли; искупался прямо в одежде вместе с хохочущими полупьяными сеньоритами в фонтане-лодочке, украшенном фигурами дельфинов и морских коньков; угостился лепёшками с сыром, раздаваемыми толстыми монахами в бурых рясах; и под конец взбежал наверх по крутой белой лестнице. Перебравшись через толстую бронзовую решётку, он заснул в чьём-то уютном дворике между кустами роз, подложив под голову видавший виды плащ.

Глава 4. Confiteor deo omnipotent ^[8]

Ветер надрывался в медных трубах спятившей волчьей стаей, завиваясь погребальными маршами. Ветер грыз истлевшие полотнища флагов. Ветер гнал над улицей мягкий душистый пепел.

Пепел сыпался из солнечного колодца на пыльные камни мостовой, на потные конские тела, на обжигающую сталь и горячую плоть. Пепел благоухал розами, азалией и олеандром. Пепел был цвета алых капель, цвета рубиновых брызг, цвета свежей крови на белом льне. Пепел леденил душу воспоминаниями о минувшем. Он падал как забытый снег на монотонные серые лица в толпе, подкрашивая их отблесками угасших пожарищ.

Вереницы глупых, что-то горячо выкрикивающих, раззявленных ртов тянулись вдоль обочины. Рты скалились слюнявыми пастями химер, чернели провалами бездны. Над ними колыхались бельма глаз в пустых провалах бурых черепов. Солнце отскакивало острыми ядрышками лучей от гладких черепных коробок и било в проклятые очи обречённого.

Тяжёлая голова его качнулась помимо собственной воли. Позолоченные листья лавра впились в виски терновым венцом. Из ран брызнула горячая алая руда, тёплыми струйками стекла по подбородку. Пара капель упала на белый лён. Человек поднял руку и отёр ею низ лица, усы и скулы. На раскрытой ладони остался душистый цветочный пепел.

Пальцы безвольно разжались.

Розовые лепестки подхватил и унёс сухой, мертвящий ветер.

Арсино де Вико моргнул, и видение знойного полудня пропало. Исчезли восторги толпы. Стих горячий ветер, сменившись удушливой жарой под куполом капеллы Маджо́ре. Солнце уже село, и множество восковых свечей горели в золочёных подсвечниках на стенах и вдоль центрального прохода. Большие серебряные курильницы исторгали дымный ладан.

Пышная толпа вельмож, разодетая в шелка, бархат и парчу, занимала всё видимое пространство церкви до самого алтаря. Сотни разгорячённых духотой лиц улыбались кондотьеру: половина натянуто, вторая с завистью. Во всём этом роскошном сборище потеющих павлинов Арсино едва ли мог насчитать хотя бы пару десятков искренних улыбок.

Заиграл орган, его мощный высокий голос наполнил своды капеллы божественными аккордами. Детский хор, облачённый в жемчужно-золотое, запел ангельскими голосами:

Gloria in excelsis deo et in terra

paxhominibusbonaevoluntatis.

Laudamus te. Benedicimus te. Adoramus te.

Glorrflcamus te. Gratias agimus tibi …^[9]

Кондотьер шагнул на центральную дорожку храма, выложенную чёрно-белым мрамором. Чеканя шаг подкованными сапогами, он прошёл мимо смолкшей публики, держа одну руку на эфесе меча, а вторую на маршальском жезле.

В центре, у бронзового алтаря, украшенного фигурами святых апостолов, де Вико дожидался Папа, облачённый поверх кипенно-белой сутаны в сияющую ризу и тиару^[10]. Рядом полукругом застыла четвёрка кардиналов со святыми дарами и причастием в руках.

Его высочество великий герцог Фридрих IX стоял справа от дорожки. Он важно кивнул де Вико большой лысой головой в увесистой короне с россыпью крупных бриллиантов. Его глаза снулой рыбы глядели на всё устало и равнодушно. Тут же за плечом супруга находилась её высочество Изабелла Фларийская. Она махнула веером и потупила взор. Волосы герцогини, выкрашенные по последней истардийской моде в ярко-рыжий цвет, блеснули медью из-под изумрудной вуали платка.

Confiteor deo omnipotent,

beatae Mariae semper Virgini,