Искра божья - Глазырина Елена - Страница 5

— Нет, хозяин! — вмешался прыщавый слуга, потирая ушибленное ухо. — Могу поклясться на библии: этот человек задел мальчишку случайно. У него и в мыслях не было оскорбить вас.

— Молчи, каналья! Позже с тобой разберусь! — огрызнулся незнакомец.

— Что ж, сеньоры, я готов исправить возникшее между нами недопонимание, — вмешался Джулиано. — Теперь всё будет предельно ясно.

С этими словами де Грассо схватил со стола уполовиненный кувшин и с размаха запустил его в голову незнакомца. Разморённый жарой и выпитым порто, мужчина не ожидал такого финта. Он попросту не успел среагировать на летящий в него снаряд. Добротный глиняный сосуд ударил незнакомца точно в центр потного лба и разлетелся на несколько кусков, добавив багровых пятен на малиновом бархате. Мужчина качнулся назад и рухнул на пол, как подрубленная пиния.

— Боже, сеньор, что вы наделали! — возопил хозяин гостиницы, воздевая руки к небесам.

— Разбойники! — взвизгнул откуда-то из-под стола прыщавый слуга поверженного горе вояки. — Это вам с рук не сойдёт! Уж мой сеньор найдёт на вас управу!

— С ним всё будет в порядке, — заверил отец Бернар, ощупав голову раненого, — полежит недельку у вас и отправится своей дорогой. Приложите ему на лоб холодный компресс из капустных листьев, и пусть слуга не забывает вовремя подставлять ему тазик.

Глава 3. Триумф Марка Арсино де Вико

Пустырь перед Аргиевыми воротами вечного горда Конта, украшенными триумфальной аркой древнего императора, до краёв переполняла разноголосая пёстрая толпа. Казалось, тысячи людей одновременно спешили этим утром попасть в благословенную столицу Истардского герцогства. Сотни карет, возов, телег и кибиток громыхали по бутовым камням, заложенным ещё в позапрошлом тысячелетии руками рабов и невольников, пригоняемых в Конт со всех уголков необъятной ойкумены. Множество конных всадников, бряцая парадной амуницией и сверкая на солнце дорогими нарядами, пробивалось через людское море. Высокородные дворяне беспрерывно покрикивали на простой люд, бестолково путающийся под ногами, и яростно орудовали короткими плётками, расчищая себе дорогу.

Джулиано смотрел на это вавилонское столпотворение с мальчишеским восторгом и долей благоговейного ужаса, присущего всякому провинциальному юнцу, впервые покинувшему отчий кров.

Отец Бернар, ранее неоднократно бывавший в столице и не понаслышке знакомый с бытовавшими тут порядками, пригнал их колымагу к бронзовым створкам с первыми петухами. Монах занял очередь за скрипучим возком смуглого цветочника и приготовился к долгому ожиданию.

С того времени миновало уже часа два, а вереница людей едва ли на треть продвинулась в распахнутые настежь ворота. Где-то в голове колонны постоянно вспыхивали жаркие споры. Истомлённые ожиданием люди хватались за ножи и дубьё в тщетных попытках осадить лезущих без очереди благородных донов.

— А что, сын мой, — обратился к соседу отец Бернар, — никак сегодня в Конте праздник?

— Так и есть, — отозвался человек, в очередной раз проверяя хорошо ли укрыт от солнца его нежный товар, — его высочество великий герцог Фридрих IX ныне чествует доблестного кондотьера Марка Арси́но де Ви́ко, вернувшегося из славного похода в безбожные асима́нские земли. По Конту пройдёт парад из трёх тысяч кирасир в полной амуниции, тысячи рейтар и бессчётного количества пеших воинов во главе с капитанами северной победоносной эскадры. Вечером обещают катание по Ѝбру на кораблях, увитых гирляндами цветов, и большой фейерверк, — в конце восторженного повествования торговец заметно сник и погрустнел, — только боюсь, сеньоры, если и далее так пойдёт, то мы окажемся на площади Святого Федерико не ранее полуденного часа.

— Вот что, отче, не дело мне тут более с вами прохлаждаться. Этак я рискую пропустить всю потеху, — «обрадовал» монаха Джулиано, внимательно слушавший прельстительный рассказ цветочника. — Пойду-ка я в Конт своим ходом.

— Куда же вы, сын мой? Столица огромна. Где мне потом вас искать?

От волнения монах высоко привстал на возке.

— У Лукки, — откликнулся удаляющийся Джулиано.

— Ах, безголовый мальчишка, вернитесь немедленно! — раскудахтался старик. — Я обещал вашему отцу доставить вас к брату живым и невредимым.

Но Джулиано уже не слушал монаха, ловко работая острыми локтями и коленками, дабы расчистить себе дорогу к воротам. Дважды ему приходилось хвататься за меч, охлаждая пыл недовольных плебеев, не желающих признавать в нём благородного сеньора. У бронзовых створок толпа так загустела, что только острые пики хмурых стражников позволяли сохранять в ней видимость порядка.

Наконец, заплатив пять ра́месов^[4] мзды, Джулиано протиснулся в пыльную арку высоких ворот, украшенных мраморными барельефами славных побед древнего императора. Людская разноголосая толпа сразу подхватила юношу и повлекла вглубь каменных кварталов, мимо бронзовых статуй неведомых цезарей, украшенных цветами, по извилистым мощёным улицам. Перед его восторженным оком замелькали осыпающиеся античные колонны, звенящие фонтаны из розового травертина, тянущиеся к небу величественные церкви и соборы, широкие форумы и неприступные палаццо.

На площади у набережной Тибра народное море стало настолько плотным, что пробиться далее не было никакой возможности.

Видя такое неутешительное положение вещей, Джулиано притиснутый людьми к постаменту конного всадника, вытянулся во весь свой немалый рост и вскинул длинные руки. Нащупав пальцами верхнюю кромку пьедестала, он подтянулся и смог взобраться наверх. Несколько раз для проверки на прочность он ударил кулаком по гулкому лошадиному крупу. Удовлетворившись раздавшимся звуком, Джулиано перекинул ногу через бронзовый бок статуи. Вскоре он уже вольготно расселся прямо за спиной неизвестного императора. Из этого положения ему открылся прекрасный вид на всю площадь, по которой ожидалось торжественное шествие победоносных баталий^[5].

Примерно через четверть часа показалась голова колонны, выворачивающая из-за трёхэтажного здания, украшенного золотыми, багряными и зелёными полотнищами. Городская стража резво заработала древками протазанов^[6], оттесняя напирающую и совершенно одуревшую от зрелища толпу, хлынувшую навстречу триумфальному шествию. Первым на площадь выехал стройный клин кирасиров. Суровые воины в ослепительно сверкающих доспехах верхом на чистокровных сову́йских жеребцах чинно ехали рядами по пять всадников. Горячий ветер трепал пёстрые знамёна и яркие плюмажи гребенчатых шлемов. Барабанный бой, пение труб и грохот сотен подков о камни на миг перекрыли восхищённый гул толпы.

Колонна верховых всё тянулась и тянулась мимо восторженных зевак. В небо взлетали береты, шляпы и чепчики. К ногам важных усачей, овеянных славой и украшенных боевыми шрамами, летели многочисленные цветы. Мальчишки целыми толпами бежали рядом, стремясь как можно дольше подержаться за стремена героев.

Джулиано подался вперёд, силясь первым разглядеть прославленного кондотьера. Он даже чуть не сверзился с бронзового крупа, когда звонкий горн возвестил о приближении человека-легенды.

Марк Арсино де Вико ехал на огромном белом коне, смоляная грива которого была перевита розовыми бутонами и жемчужными лентами. Бархатный дымчато-серый камзол всадника, расшитый золотой нитью и чёрными опалами, прикрывала кираса с позолоченной гравировкой, изображавшей сцены из святого писания. Левой рукой полководец держал прекрасный шлем с алыми перьями страуса. В правой Арсино, точно копьё, сжимал тяжёлый жезл с золотой совой на навершии. Казалось, что голова полководца светилась, окружённая ореолом пшеничных кудрей, выдававших в нём жителя северных провинций. Кондотьер гордо смотрел куда-то вдаль, повернувшись к Джулиано классическим профилем уроженцев старой империи. Под тонкими пшеничными усами на его губах, как приклеенная, застыла надменная полуулыбка.