Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 9

Для особняка, который решили строить рядом с больницей, чтобы не тратить время на дорогу до работы, был приглашен совсем другой архитектор. Нечего мешать, это очень разные вещи. Стройка дома началась даже раньше больничной, и, похоже, могла вылиться в суммы, совсем запредельные.

Я бездельничал еще недели полторы, читая и прогуливаясь по набережной вместе с Агнесс. Еще бы пару месяцев — и мне бы точно надоело. Но дела звали: больница не может бесконечно существовать без шефа, слишком многое требовало моего участия. В том числе именитые пациенты, которые явно ожидали, что именно я возьму в руки скальпель.

Жена, в свою очередь, казалась воплощением спокойствия. Никаких тебе токсикозов или эмоциональных бурь. Только пару раз среди ночи захотела жареной земляники с селедочным соусом — по меркам беременности сущая ерунда. И, честно говоря, я находил это даже трогательным.

На Рождество мы отправились в Вюрцбург. Прекрасный повод избежать утомительных светских визитов в Базеле и навестить тестя, который всё откладывал свой приезд. Поездка в столицу Нижней Франконии не прошла без походов в гости, но они были относительно приятными. Ужин у ректора Рёнтгена и обед у архиепископа Франца Иосифа фон Штейна ничуть не напрягли — по сравнению с вероятным изматывающим марафоном в Швейцарии, это был просто курорт.

Не обошлось и без сюрпризов. Мы случайно встретили знаменитую Марту Беккер, ту самую «звезду гимназии», которая когда-то отравляла жизнь Агнесс. Жена не упустила шанса отплатить ей той же монетой, но тонко, почти искусно. С безупречной улыбкой она рассказала, как мы «ютимся» в люксе самой дорогой базельской гостиницы, пока строится наш дом, и ей буквально некуда складывать бесчисленные шляпные коробки. Глядя на то, как Марта с трудом сдерживает слезы, изображая радость от беседы, я понял: с Агнесс лучше всегда быть по одну сторону баррикад. Не удивлюсь, если бывшая одноклассница супруги что-то с собой сделает после этой встречи.

Когда мы возвращались, уже в купе, Агнесс пожаловалась, что ее знобит. Измерили температуру — тридцать семь и две. Но горло спокойное, из носа тоже ничего не льется. В легких — ну разве что если сильно фантазировать, то можно услышать чуть жестковатое дыхание. Со стороны кишечника тоже вроде без сюрпризов. Поначалу я списал всё на усталость. Она дремала, прижавшись ко мне, и мне не хотелось тревожить её.

В Мангейме, где у нас была предусмотрена пересадка, Агнесс продолжила спать. Для беременных — вполне обычное состояние. Так что три часа до базельского поезда мы просто посидели в зале ожидания для пассажиров первого класса. Есть жена не захотела. Равно как и отвечать на мои расспросы. Уже перед посадкой на поезд до Базеля призналась, что последние три дня ощущает лёгкую тяжесть внизу живота. Но настоящая тревога накатила, когда она сказала, что давно не замечает шевелений плода.

Всю жизнь я был далек от акушерства. И даже те нововведения, которые я выудил из своей памяти во время беременности Лизы, ничуть меня не приблизили к этой части медицины. Я толком даже сердцебиение плода слушать не научился. Но навык какой-то приобрел. В купе я настоял на повторном осмотре. Слушал, прижимал стетоскоп, пробовал пальпацию — ничего. Ни звука, ни намёка на жизнь. Спросил про молочные железы — мягкие. Агнесс призналась, что на отсутствие шевелений сначала внимания не обращала — пока все телодвижения там ощущались большей частью как бурление кишечника.

Тут-то меня и проняло. Так, только не паниковать. Я могу ошибаться. Скоро мы приедем в Базель, и я вызову акушеров из университета, они специалисты, посмотрят, и скажут, что я обычный паникер, сверхбдительный папаша, всё хорошо и повода для тревоги нет, сам себя накрутил, бывает. Глядя на меня, и Агнесс тоже начала проявлять беспокойство.

В гостинице я телефонировал нужным людям прямо со стойки портье, не поднимаясь в номер. И снова ожидание, правда, уже не часовое. Только успели переодеться с дороги, прибыл доктор Гартнер с кафедры акушерства, за ним — его коллега доктор Фюрманн. Эскулапы долго осматривали Агнесс, потом тихо совещались. Когда Гартнер позвал меня, то сразу стало понятно, что хороших новостей для нас нет. Всё и так было на его лице.

— Мы считаем, что у фрау Агнесс замершая беременность. Настаиваем на срочной госпитализации. Я сейчас распоряжусь, чтобы подготовили палату. Медлить нельзя.

ХРОНИКА. Избіеніе негровъ в Сѣверо-Американскихъ Соединённыхъ Штатахъ. Вечернія газеты г. Атланты (въ САСШ) выпустили особыя прибавленія, въ которыхъ сообщалось о пяти случаяхъ нападенія негровъ на бѣлыхъ женщинъ. Немедленно по всему городу раздались крики: «бей негровъ!» Началось нѣчто неописуемое. Чернь во всѣхъ частяхъ города бросилась на негровъ. Револьверы, ножи, дубины, камни — всё было пущено въ ходъ. Полиція оказалась безсильной. Городской голова обратился къ толпѣ съ увѣщаніемъ прекратить избіеніе, но безуспѣшно. Тогда были вызваны пожарныя машины. Но толпа, разсѣеваемая холодной струей въ одномъ мѣстѣ, немедленно собиралась въ другомъ. Много негровъ было перебито въ вагонахъ конно-желѣзной дороги. Чернь сторожила проходящіе вагоны, и всякаго негра, оказавшегося въ нихъ, вытаскивали и избивали. Въ центрѣ города толпа остановила вагонъ, въ которомъ находились два негра и двѣ негритянки. Обоихъ негровъ вытащили и пристрѣлили тутъ же на мостовой. Нѣкоторые негры пытались спастись въ правительственныхъ зданіяхъ, но и тамъ не находили себѣ спасенія. Въ полночь губернаторъ вызвалъ восемь ротъ пѣхоты и батарею артиллеріи. Къ часу ночи въ центрѣ города солдатамъ удалось возстановить порядокъ… Ни одинъ изъ пострадавшихъ негровъ не имѣлъ никакого отношенія къ нападеніямъ на бѣлыхъ женщинъ.

Собирался я долго. Все эти байки, что мужчине достаточно сунуть в саквояж пару рубашек и смену белья, — только для бедных студентов. Князю, отправляющемуся в Россию, полагается иметь парадный мундир (у меня он — действительного статского советника), фрак для приемов и балов, шляпу-цилиндр (несколько штук), ботинки разных фасонов. Для повседневных нужд требуется два классических костюма-тройки с дюжиной белых сорочек — льняных или хлопковых, шелковые шейные платки и галстуки, трости. Желательно еще костюм для верховой езды. Это без верхней одежды, которой тоже на чемодан. К тому же, барахло паковали слуги, а за ними глаз да глаз.

Ну и самому пришлось собрать отдельный саквояж — документы, всякая мелочовка из кабинета. Потому что кто ж его знает, доведется ли вернуться, и если да, то когда? Вдруг получится как в песне: «Я всё равно паду на той, на той далекой…» Дай бог, не на гражданской.

Нет, свое дело я не брошу ни за что. Осуществленная мечта, лучшая больница мира — и это без бахвальства. Других кандидатов нет. Возьму вот только фотографии, да дипломы и премии в рамочках. Вот пятеро красавцев, большей частью в летах: задумчивый профессор Рёнтген, француз Сюлли-Прюдом, книг которого я не читал, хотя он мне и прислал вскоре после знакомства, голландец Ван-Гофт с застенчивой улыбкой и легким беспорядком на голове, и мы с Романовским. Первые Нобелевские лауреаты девятьсот первого года. Дипломчик красивый, с красными цветами на фоне неба. Надпись по-шведски, но мне переводили формулировку: за исследования и открытия, касающиеся лечения сифилиса. Автографов вагон, будто в выпускном школьном альбоме. Надо перестать выпендриваться, убрать оригинал в достойное место хранения — а на стену заказать копию. А то потомкам достанется только выгоревшие на солнце два листика со следами краски. Бумага, правда, отличного качества.

С премией вышел небольшой казус. Посланцы Каролинского института долго пытались выяснить, кто из нас с Дмитрием Леонидовичем и что сделал первым. И мы честно показывали друг на друга: мол, это не я. Но заслуги есть, метод испытан, экономическая эффективность подсчету не подлежит, количество выздоровевших — миллионы. И премию дали нам, а не фон Берингу, который изобрел противодифтерийную сыворотку. Но я воспользовался своим правом лауреата и выдвинул его кандидатуру на следующий год. Прислушались, кстати, тоже дали. И даже пригласили в нобелевский комитет на постоянку. Но я отказался. Оно мне надо, эти дрязги ученых улаживать? Ведь это первые премии проскочили малозамеченными. А дальше комитет на «динамитных деньгах» наберет такую силу и мощь, что все ученые в очередь выстроятся, чтобы получить премию. И разумеется, начнут толкаться локтями.