Развод. Её вторая семья - Каттен Лила - Страница 3

Восхитительная, маленькая и такая удивительная.

– Здравствуй, – сказала я ей, и она, икнув, начала плакать снова.

В итоге я провела там не десять минут, а полчаса. Но вернувшись, меня старшая не ругала, так как сейчас в нашем отделении пятеро детей, так как на прошлой неделе другие шестеро детей отправились в детские дома. За ними так никто и не пришел. На самом деле чаще всего так и получается.

Только новорожденные и дети до года востребованы у бездетных пар или родителей, кто готов дарить свою любовь приемным деткам. Более старшие уже сложнее попадают в семьи. Что говорить о школьниках?

Войдя в палату, на меня посмотрели пять пар глаз в возрасте от трех до шести лет и, обрадовавшись, бросились навстречу.

София Николаевна – наша старшая, возражала моим действиям. Всегда.

Нам запрещено проявлять мягкость. К малышам часто подходить, чтобы они учились у жестокого мира успокаиваться сами. Чтобы запоминали, что если ты ничей, то им и останешься, а мы тут просто рабочий персонал.

Я пыталась быть такой первое время.

Но сидеть и слушать, как ребенок плачет до момента, пока не устанет и не уснет, я не смогла долго.

– И? – тут же прилетел вопрос, когда я вернулась в сестринскую от детей.

– Что и?

– Она будет еще одной, кого ты будешь лелеять, пока сидишь тут на смене?

– Вы видели эту девочку, София Николаевна?

– Нет. Я не ходила в хирургию. Слов было достаточно и твоего лица, когда ты вернулась оттуда утром.

– Значит, вы знаете ответ. Если ее соберутся удочерить, в чем я не сомневаюсь, она не должна быть беспокойной и плохо спящим ребенком.

– Лилия, ты не первый год слышишь от меня одно и то же…

– Ты не можешь помочь каждому, – говорю с ней вслух.

– Именно. Почему эти слова до сих пор не вразумили тебя?

– Потому что я не могу иначе.

– Надо, Лилия. Или мне отправить тебя в отпуск раньше времени?

– Не делайте этого. Разве не достаточно того, что она уже пережила?

– Ты медсестра. Ты не мать этой девочки и не родственница. Она твоя работа.

– Возможно, я бы хотела быть такой как вы. Выключать эмоции, придя на работу утром, но у меня не получается. А с другой стороны, кто-то же должен иметь сердце в нашем отделении.

– Ох, господи, что за женщина, – встает со вздохом.

Я знаю, что она недовольна. Но я так же знаю, что она со мной кое в чем все же согласна. И пусть сердцем нашего отделения буду именно я. Никто, полагаю, не против этого.

– Ну, возможно, еще Вика. Хотя она сопротивляется.

Вернувшись домой, я была словно разбитой.

Гриша еще не приехал, а дочь смотрела мультики и играла в телефоне.

– Привет, дитя гаджетов, – склонившись над диваном и тем местом, где она полулежала, я целую ее в макушку.

– Привет, ма. Как дела?

– В общем-то… неплохо. Как прошла практика?

– Цветы поливали и делали фотки всем классом. Показуха.

– С каких пор ты против фото?

– Не тех фото, где я выливаю воду на цветы.

Рассмеявшись, я ухожу в комнату. Переодеваюсь и принимаю душ, так как на работе не стала этого делать и сразу поехала домой, заскочив в магазин у дома.

Дальше я готовлю ужин и зная, что муж вернется ближе к девяти, ложусь на кровать, взяв книгу.

На самом деле, читать мне не хочется. Но и занять себя чем-то другим не могу.

Откинувшись на подушку, я смотрю в потолок, и в таком состоянии меня находит Гриша.

Я не слышала, как он вошел, только когда матрас прогнулся и я почувствовала его, повернула голову.

– Я так понимаю, день был тяжелым? – он спрашивает тихим голосом, будто не хочет нарушать этот момент громкими звуками.

– Даже не представляешь насколько, родной, – отвечаю, ощутив, как глаза моментально начинают слезиться и, повернувшись набок, обнимаю его очень крепко.

Следующие несколько дней похожи на один смазанный фотоснимок. В больнице было поступление трех братьев погодок, возрастом от трех до пяти лет. Их изъяли у семьи, где-то на окраине. Мальчишки есть мальчишки, балуются, хулиганят, кричат. В отделении стало определенно громче и суматошней.

Разумеется, устаешь от подобных смен, что на свою семью и вовсе не остается сил, а ты их ищешь, опускаясь в недра души, находишь и черпаешь до остатка, а как иначе?

В пятницу и вовсе рушатся планы на отпуск. Мы уходим в него по одному человеку, но так как Лена сломала ногу, я остаюсь работать, пока она не выйдет. И в ту же пятницу к нам отправили малышку из хирургии, сделав крайний рентген и УЗИ, убедиться, что она в порядке.

– Ну, Лиль Санна, принимайте.

Медсестра из хирургии, держала на руках девочку, и мое нутро сжалось от вида все еще виднеющихся синяков на ее лице и плечиках.

– Как она?

– Ну… сама понимаешь, Лиль. Готовьтесь к плохому сну, порой отказу от еды. Еще и зубы режутся у ребенка.

– Еще бы, – я перевела на нее взгляд и улыбнулась. – Привет, солнышко.

Она грызла резиновый прорезыватель и плямкала.

– Пойдешь ко мне? – выставляю руки и шевелю пальцами, маня, но не напирая, чтобы не напугать ее.

Она смеется и словно стесняясь, прячет лицо, опустив голову на плечо Юли.

– Кстати, ее Аня зовут.  Николаева.

– Так ты у нас Анюта? – подхожу немного ближе и трогаю ее ножку, перемещаясь к пальчикам, чтобы немного пощекотать.

Юля наблюдает за этим молча и когда мне все же удается расположить к себе ребенка, что она сама тянется ко мне, медсестра начинает говорить.

– Не понимаю, как тебя хватает на всех их, Лиль. Тут на своих сил порой не найти, да и нервов тоже, а ты с этими отказниками возишься и само спокойствие. Ни следа от усталости.

Я снова улыбаюсь малышке, а потом смотрю на женщину, стоящую передо мной.

– А я, Юль устаю так, что у меня по ночам судороги одна за другой. А щеки в кровь искусаны, потому что нервничаю порой сильно. Но знаешь, когда я смотрю на этих детей, я знаю, что сегодня я им дам любовь, пока они на моих глазах и от меня не убудет, а завтра они попадут в детдом, где-нибудь в Новоселках и вообще перестанут радоваться жизни. Что моя усталость в сравнении с тем, что они пережили?

Она кивает.

– Ты-то у себя и своей семьи одна, не забывай.

– Одна, но я и там успеваю.

– Ладно, пойду я работать.

– Слушай, а мать-то нашли ее? Отца?

– Ну, маманьку точно. Пила с кем-то в деревне по южному шоссе первое. Даже не знаю, как называется. В общем, она была пьяная в ту ночь. Ребенок, разумеется, плакал. Ну эта… короче разозлилась. А папаша вообще неизвестен. В свидетельстве о рождении прочерк. Пока что и его ищут, она я так поняла, дала данные, кто он. Мне кажется, если нормальный будет, то, может, ему отдадут на опеку.

– Господи, как она с ней жила эти месяцы, спрашивается. И никто ничего не слышал, да?

– Сама знаешь, что люди порой слышат лишь то, что надо и когда надо. Хорошей смены.

– И тебе.

Я ухожу в палату, где лежат малыши до года. Теперь у нас их двое, вместе с Аней. И они примерно одного возраста. Но первую девочку уже готовят к удочерению.

– Ну вот, твоя кроватка, – усаживаю ее и опускаюсь на корточки, чтобы быть на одном уровне с ее глазами.

Рейки мешают ей смотреть на меня, поэтому она неуклюже поднимается на ножки, держась за боковушку, и протягивает свою маленькую ручку, чтобы меня коснуться.

– Ух ты, какая умничка. Сильная малышка.

Я боялась, что она не будет стоять или даже пытаться, но все оказалось не так плохо. Она сидит, стоит и очень активна. К тому же у нее был подвывих головки подлучевой кости, но его быстро и правильно вправили за один раз, и в итоге она выздоровела за эти пять дней, что была в хирургии.

На самом деле помимо недостаточной массы тела, это был обычный, милый ребенок. Ребенок, не заслуживший подобной жизни, где каждая минута на грани жизни и смерти.