Слезы Вселенной - Островская Екатерина - Страница 21

– Вы, случайно, не на обед спешите? – спросил Евгений Аркадьевич. – Тогда я хочу пригласить вас на бизнес-ланч.

Есть не хотелось вовсе, но пришлось возвращаться в «Асторию». Когда сидели за столиком, Сорин набрал номер телефона жены.

– С тобой ничего не случилось? – спросила Вероника и добавила тихо: – Я всю ночь волновалась, заснуть не могла.

– Прости. Ничего страшного не случилось, кроме того, что я вчера, перед тем как отправиться в китайский ресторанчик, еще раз заехал на факультет, потому что узнал, что защита моей докторской будет в этом году. От радости я забыл там свой аппарат. Но сегодня его забрал. Сейчас сижу обедаю с секретарем кафедры Лидочкой – ты должна ее помнить.

– Передавай ей привет. А как там лобстеры по-кантонски?

– В Милане были лучше. Но я там встретил одного университетского приятеля, и мы поехали к нему, потому что на меня подлец-китаец пролил кисло-сладкий томатный соус. Так что сегодня я купил новый костюм, не знаю даже, как он на мне сидит …

– Ладно, – произнесла доверчивая Вероника, – вернешься, я оценю твой выбор. А пока у меня полно дел в связи с завтрашним вечером. Надеюсь, ты уже не против того, чтобы у нас собрались гости?

– Вообще-то я возражаю, но уж раз ты решила…

– Спасибо, – сказала жена, и было слышно, как она чмокнула трубку.

Сорин закончил разговор и посмотрел на Лидочку. Спросил:

– На чем мы остановились?

– Какой на вас великолепный костюм! – весело воскликнула секретарь кафедры.

В конце дня Гончаров получил распечатки с камер видеонаблюдения за территорией, прилегающей к поместью Сориных. Как и говорил Копылов, время на снимках было проставлено до секунды. И сразу стало понятно, что с Евгением Аркадьевичем Пятииванову поговорить не удалось. А вот с Вероникой он беседовал три минуты четырнадцать секунд. О чем могли так долго говорить незнакомые между собой люди? Возможно, Степан выложил ей компромат на ее мужа. Но это вряд ли, потому что в положении, в котором оказался бывший друг Сорина, он бы не стал ничего выкладывать: денежки, как говорится, вперед. Но что-то он ей, видимо, выдал, а за три минуты четырнадцать секунд можно успеть сказать многое.

Поэтический вечер все-таки не отменили, несмотря на недовольство Евгения Аркадьевича. Он возражал, но не запрещал, прекрасно понимая, что уже потрачены средства. Да и деньги за проданные билеты придется возвращать, что ударило бы по репутации. Павильон был подготовлен: теперь в большом зале стояли бархатные кресла. На дубовых панелях стен сверкали электрические свечи в бронзовых бра. А на месте, где прежде стоял бильярдный стол, теперь радовала глаз любителей литературы круглая барная стойка, изготовленная из дубовых панелей. Бильярдный стол загнали в отгороженное пространство со стеклянной стеной, впрочем, прозрачную стену завесили зеленым бархатом, но так, чтобы можно было видеть, что происходит в общем зале; на стене в бильярдной установили экран, на который должны были транслировать все происходящее на сцене. Среди приглашенных были двое деловых партнеров Сорина, а также новый вице-губернатор, курировавший финансы. С ним Евгений Аркадьевич еще не был знаком лично.

В пятницу к Веронике приехал литературовед Чаплинский, чтобы проверить подготовку помещения и рассказать о том, каким он видит предстоящий вечер. Он явился с подарками, привез целую коробку с портретами русских поэтов. Вероника позвала управляющего поместьем Николая Левченко, и тот стал развешивать поэтов по стенам: Державин, Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Фет, Блок, Есенин, Маяковский, Пастернак…

Одного поэта Вероника не узнала. Она показала на портрет и обратилась к литературоведу:

– А это кто? В очках… на школьного учителя похож…

– Это… так это… как его… – растерялся Чаплинский. – Знаю, конечно… Вот… вот на языке вертится… Но там же с обратной стороны написано.

Вероника попросила Левченко посмотреть, и тот крикнул:

– Николай Заболоцкий!

– Ой! – обрадовался литературовед. – Я только что и сам вспомнил. Мы же с ним один вуз оканчивали. Педагогический. Только он в начале двадцатых, а я в восьмидесятых. А он вам что, не нравится? Может, снять тогда?

– Пусть висит, – махнула рукой Вероника и посмотрела на Чаплинского: – Сколько я вам должна за портреты?

– Да ладно, – скромно улыбнулся литературовед, – чего уж там. Считайте, что это мой подарок вам. Я их, если честно, не покупал. Когда-то я сотрудничал с издательством «Советский писатель», и эти портреты висели там в коридорах. Ровно тридцать лет назад издательство приказало долго жить. Ну и по законам тогдашнего времени некоторые сотрудники решили сохранить издательское имущество у себя дома. Кто-то прихватил кожаное директорское кресло – я даже знаю кто: заместитель главного редактора. Другие сотрудники хапнули обычные офисные стулья, кто-то компьютер, кто-то зеркало из туалетной комнаты… Я пришел проститься с дорогим для меня местом, где, кстати говоря, когда-то была квартира Некрасова, и увидел полное разорение: нет ничего! Нет не только ничего святого, а нет ничего вообще! В коридорах висели портреты великих русских литераторов, которые на голых стенах казались тоже голыми. Вот я и забрал их ради спасения великой русской литературы.

– Давайте я вам все-таки заплачу за ваш бескорыстный подвиг, – предложила Вероника. – Всего десять портретов. За каждый десять тысяч рублей. Такая цена вас устроит?

– Путь будет так, – согласился Алексей Алексеевич.

Вероника решила перевести деньги через мобильный банк, а Чаплинский в это время ей говорил:

– Те поэты, которые у вас будут выступать, когда-нибудь тоже будут висеть на стенах. Это очень востребованные поэты: и Кислевич, и особенно Варвара Колпакова… Что же касается Игоря Лапникова, то он на любителя, потому что творит в классической манере, не особо популярной сейчас: у него каждая строчка зарифмована. Я знаю его давно… Сейчас ведь интерес к поэзии упал. Поэтам приходится выпускать книги за свой счет. А потом еще заниматься реализацией тиража. Поэт Лапников – слабовидящий, можно сказать, он не видит вовсе, и ему труднее других. Поэтому я ему подкидываю время от времени халтурку. Он редактирует книги… В том числе и для вашего мужа. И делает это, очевидно, хорошо, потому что нареканий и рекламаций от Евгения Аркадьевича за двадцать с лишним лет нашего сотрудничества не поступало…

В кармане литературоведа пикнул мобильный. Алексей Алексеевич достал аппарат.

– О, пришли сто тысяч, – объявил он, – спасибо вам. Но у меня там еще портреты прозаиков остались. Толстой. Достоевский, Чехов… Если понадобятся, то обращайтесь. Я сразу их подвезу.

Вероника кивнула, и Чаплинский вздохнул понимающе.

– Муж по-прежнему возражает против вечера? – шепнул он, покосившись на Николая Левченко, который продолжал развешивать портреты.

– Вечер состоится в любом случае, – успокоила его хозяйка будущего салона.

Сорин лукавил, как обычно, возражая против проведения литературного вечера даже в специально оборудованном помещении. На самом деле он хотел, чтобы праздник состоялся, и как можно быстрее, чтобы можно было познакомиться с новым вице-губернатором. Евгений Аркадьевич и сам пытался выйти на него, но как-то не получалось, несмотря на все прилагаемые усилия. Неожиданно выручила Вероника, которая, как выяснилось, с женой вице-губернатора Ириной Ивановной посещала один и тот же парикмахерский салон. Вице-губернаторша оказалась вполне очаровательной женщиной, и подружиться с ней оказалось совсем несложно. Теперь они посещали салон пару раз в неделю в одно и то же время, и кресла их стояли рядом – так что можно было болтать о многом.

Узнав о предстоящем вечере, Ирина Ивановна очень обрадовалась и сказала, что она без ума от поэзии и особенно ей нравится современная поэтесса Варвара Колпакова.

– Ее стихи мне так на душу ложатся, как будто они с меня писаны, – призналась она. – Особенно мне нравится это. – И она продекламировала, немного понизив голос, чтобы звучало как можно чувственней: