Конец войны (СИ) - Старый Денис - Страница 28

И без того уже комиссару госбезопасности Олегу Кондратьевичу Сенцову приходилось применять заветную бумагу от Ставки Верховного командования, которая позволяла ему не объясняться даже с командующим 3-м Белорусским фронтом генералом армии Александром Михайловичем Василевским, а практически приказывать вышестоящим офицерам, пусть и состоящим по ведомству народного комиссариата народного комиссариата внутренних дел.

Четверых членов группы выписали еще вчера. Как выписали? Ни одной бумаги на них не было составлено. Просто они прошли обследования, признаны здоровыми, только лишь у капитана Игнатьева осталась царапина на плече, его осколок задел.

И этот факт сильно удивил самого Игната, ведь он прошел почти всю войну и мог поцарапаться разве что о малину, через которую иногда приходилось тащить языка в белорусские леса. Один раз капитан порезал палец, когда не смог сразу открыть ножом бутылку немецкого трофейного шнапса. И все. А тут… Да еще и боевое ранение…

Но ничего серьезного не было ни у Игната, ни у остальных членов группы, как ни странно, будто бы их накрыли неким спасительным плащом. Люди-иные были опустошены, но им достаточно теперь поспать и обильно есть, чем члены группы сейчас и занимались. Конечно, до и после допросов, которые устроили им люди Сенцова.

А вот с Туманом так не получилось. Он уже второй день не приходил в себя — будто бы впал в кому, но Мессинг определил это состояние иначе. Вольф Григорьевич умел доводить свой организм до такого состояния и без вмешательства извне. Именно в подобном состоянии Мессинг и делал предсказания.

Так что и от Тумана начали ожидать откровений, но он молчал. Только один раз бормотал что-то там про три буквы… Ладно бы знакомые, пусть и матерные, но соединенные в слово. Однако что такое ф-с-б? Никто не мог ни ответить, при даже придумать расшифровку такой аббревиатуры. Причем, думали даже и о том, что это могло бы значить на немецком языке.

— Как он? — спросил подполковник у единственного врача, который имел допуск к секретной информации и хотя бы примерно знал, с чем может столкнуться.

— Я перестал уже удивляться, товарищ комиссар госбезопасности. Регенерация примерно втрое от нормы. Естественно, выше, чем у любого нормального человека. Даже разрезанная на спине мышца уже затягивается и без стрептоцида. В остальном… — врач замялся, пытаясь сформулировать состояние вверенного ему важного больного.

— Ну же? — нетерпеливо спросил Сенцов.

— Он в целом здоров. Ну не вижу я серьезных отклонений. Складывается ощущение, что больной просто истощён, будто долгое время обходился без воды и пищи. А еще у него в таком состоянии мышцы, словно у спортсмена после подходов к какой-нибудь. Из всего лечения больному прописана внутривенно глюкоза, витамины… все, — доктор растерянно развел руками.

— Пенициллин? — спросил Сенцов. — Если ему он нужен, то есть у нас, американский.

— Не уверен, что хоть как-то он изменит состояние больного. Дайте время, товарищ комиссар, и он должен прийти в норму, — сказал врач и вновь замялся.

— Ну же? Мне что, нужно встряхнуть вас, чтобы говорили всё? — выкрикнул Сенцов, сдерживая себя, дабы не выплеснуть часть своей Альфы.

— Да и мне рядом с ним… Вот устал я, не спал почти двое суток, сами знаете — вы же меня вырвали с нескончаемых операций. И… будто бы два дня отдохнул. А ведь провел с больным полчаса, — сказал врач.

— Очень интересно! — с некоей надеждой в голосе сказал комиссар. — Вы свободны.

Доктор ушел, а уставший, уже валящийся с ног Олег Кондратьевич, взял за руку Тумана. И… Ничего. Но Сенцов решил подождать.

— И что же тебе рассказать? — сказал Сенцов. — Ну вот… Родился я, значит, в крестьянской семье… И я тогда в баню зашел, а там бабы, а я… вот которая сильнее остальных и врезала мне, та и женой после стала… дочка есть…

А через полчаса, бодрый, готовый к новым свершениям, Сенцов отправился на совещание.

— Товарищи! Давайте начнём! — сказал Сенцов, зайдя в комнату для совещаний, которой служила гостевая большого дома, используемого Особым Отделом Альфы для своих нужд.

Третий день пошел с того момента успешной операции в Башне Дона. Они уничтожили тех измененных, нет сомнений. Теперь нужно было собрать по крохам всю ту информацию, восстановить до секунды все те действия, которые были совершены особой группой. И только после этого совещание должно было состояться.

Комиссару важно было выработать свой доклад, что прозвучит в высоких кабинетах. Может, даже и сам товарищ Сталин захочет, так сказать, из первых уст узнать о том, что происходит. Это же такое явление, что может перевернуть всё с ног на голову и даже стать серьезной угрозой самому устойчивому государству в мире, Советскому Союзу.

Все сотрудники сработали оперативно, и всё, что можно было узнать, проанализировать, было сделано в течение одних суток. Это при том, что огромный пласт информации был Отделу Альфа неизвестен. Только лишь боец Туман и мог бы пролить свет на происходившее после того, как основная часть особой группы была нейтрализована сильным изменённым. Или измененными.

Несмотря на то, что барьер был снят внутренним взрывом, все равно то, что творилось у Башни, казалось размытым. Начинали болеть глаза и шуметь голова, если попробовать рассмотреть события тщательно.

— Товарищи, со всем тем, что там случилось, мы еще ни разу не сталкивались. О подобном мне не было известно даже от моего учителя профессора Абеля, а он собирал различные сведения о проявлениях энергии, прозванной вами Альфой, — выступал Вольф Григорьевич Мессинг.

По протоколу совещания, заранее составленным и утверждённым Сенцовым, именно Мессингу давалась возможность первым озвучить свою оценку всему происходящему. Товарищ Мессинг присутствовал в особом отделе, являлся своего рода представителем Ставки, хоть и документа такого не имел. Многие знали верно, а остальные догадывались, что Вольф Григорьевич неоднократно бывал на приёме у товарища Сталина, потому и отношение к этому артисту было особым, подчёркнуто уважительным. Ну а то, что от Берии приходила телеграмма со словами «Артиста не обижать», позволяло закрыть глаза на многие формальности в отношении телепата и предсказателя — и кем там еще является товарищ Мессинг.

— Я ранее не говорил о том, сколь сильным артефактом владею, — сказал Вольф Григорьевич и вжал в голову в плечи, будто бы оговорился. — Так вот, моё кольцо теперь почти высушено. Энергии в нём осталось, как в новенькой иконе, на которую ещё и помолиться не успели.

Все присутствующие, в том числе и комиссар госбезопасности Сенцов, посмотрели на Мессинга с некоторой опаской. Ведь артист может на факт утраты артефакта пожаловаться товарищу Сталину, а реакция Верховного порой бывает непредсказуемой. Да и телеграмма Берии может трактоваться по-разному.

— Я замечу, товарищ Мессинг, что вы лично, по доброй воле, даже без учёта наших просьб, передали Туману своё кольцо. В отчёте в обязательном порядке я укажу, сколь большое значение имело в ходе операции то, что вы самым деятельным образом нам помогли, — поспешил сказать Сенцов.

— Не скрою, товарищи, что мне жалко артефакта. Мы с ним… Но вы правы, товарищ комиссар госбезопасности, главное, что кольцо не разлетелось, осталось цельным. И мы уже с профессором Никодимовым, — профессор, словно послушный школьник, встал. — Мы нашли возможность восстановить энергию моего артефакта. Что же касается остального, то я прошу ознакомиться с моим отчётом, который я предоставлю Ставке, как независимый наблюдатель.

С предельно серьёзным выражением лица, обычно ему не свойственным, так как Мессинг был человеком открытым и улыбчивым, Вольф Григорьевич передал два полностью исписанных листа бумаги Сенцову.

На некоторое время установилась тишина — начальник особого отдела вчитывался в текст. Прочитав написанное, Сенцов, преисполненный благодарности, кивнул Мессингу. Из этого отчёта следовало, что группа Сенцова провела высококлассную аналитическую работу и на очень скудных данных смогла выстроить общую стратегию и тактику проведения операции, ставшей успешной.