Русь. Строительство империи 5 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 40

Глаза хана метнулись по сторонам, на суровые лица моих дружинников. Он напрягся.

— Чего тебе надо? — прохрипел он.

— Какие планы у Сфендослава?

— Сидеть будет. До последнего. Он упрямый. Людей у него там… Варягов сотни три осталось, не больше. Да челядь княжеская. Припасы есть. Надолго хватит, если воду найдут. Там колодец старый был…

— Что еще?

Куря замялся, отвел взгляд. Потом вдруг злорадно рассмеялся, скрипучим, каркающим смехом.

— Там, в тереме, вся ваша восточная знать заперлась! И ростовский князь, хозяин этого городишки, и муромский, и вятичский! Они все пришли на зов Сфендослава, на пир победный собирались! А теперь сидят там, в этой норе, вместе с ним!

Глава 19

Дым от пожаров, что устроила Веслава, еще не рассеялся, смешиваясь с едким запахом гари от наших огненных горшков и смрадом свежей крови. Воздух был тяжелым, липким. Воины отдыхали после схватки, перевязывали раны, чистили оружие, с мрачным удовлетворением поглядывая на запертую цитадель. Победа в вылазке далась нелегко, Алеша вон как пострадал.

Куря поднял голову.

— Еще что скажешь, хан? — спросил я негромко, но так, чтобы он слышал каждое слово.

Желваки кочевника перекатывались на смуглых скулах.

— Говорить будем, Куря, или предпочитаешь познакомиться с моими людьми поближе? — я обвел взглядом суровые лица дружинников. — Они тебя очень ждут. За жен поруганных, за детей сиротами оставленных, за сожженные села. За князя нашего, Святослава, чью голову ты украсил. Они найдут способ тебя разговорить. Поверь, тебе это не понравится.

Хан дернулся, насколько позволяли путы.

— Убей меня, урус! — прохрипел он. — Чего ждешь? Смерти я не боюсь! Я — Куря, хан печенежский!

— Смерти не боишься? — я усмехнулся. — А боли? А бесчестия? Смерть бывает быстрой, хан. А бывает такой, что предки твои отвернутся. Но я дам тебе шанс умереть быстро. Если расскажешь все, что знаешь

Я видел, как он колеблется. Инстинкт самосохранения боролся с гордостью и ненавистью. Он оглядел мои топоры, запачканные кровью его воинов, потом перевел взгляд на дружинников, чьи глаза не обещали ничего хорошего.

— Псы… — прошипел он, но уже без прежней уверенности. — Что тебе это даст? Все равно конец тебе.

Я иронично поднял бровь. Куря сплюнул кровавой слюной на землю.

— Немного вас осталось… Варягов его… сотни три, может меньше. Тех, кто выжил после вашей мясорубки. Да челядь княжеская, слуги всякие. И ростовский князь, хозяин этого городишки вонючего, и муромский притащился, и вятичский! Все на зов Сфендослава прибежали! Думали, пировать будут после твоей смерти! На дележ добычи спешили!

— Это все? — надавил я, присаживаясь на корточки перед ним, чтобы наши глаза были на одном уровне. — Ты уверен, что ничего не забыл, хан?

Куря дернулся, взгляд не отвел. В его глазах мелькнуло что-то еще, помимо ненависти. Хитрость. Последняя попытка уязвить, навредить.

— А ты думаешь, Сфендослав один такой умный? — прохрипел он, понизив голос до ядовитого шепота. — Думаешь, только эти три дурака ему поверили? Он игрок покрупнее, чем ты думаешь, урус.

— О чем ты? Говори яснее.

Куря криво усмехнулся, обнажив стиснутые зубы.

— Он обещал земли не только им! Не только этим князькам, что сидят теперь и штаны мочат от страха! Он договорился польским князем!

Мешко. Князь Польши, союзник Оттона. И он в сговоре со Сфендославом? Картина мира резко усложнилась.

— Зачем ему Сфендослав?

— Галич! — выплюнул Куря, и в глазах его блеснуло торжество от того, что он смог меня удивить. — Сфендослав пообещал ему Галич! Разорвать твое союзное с Такшонем войско пополам. А Мешко должен был ударить тебе в спину! Когда ты увязнешь здесь, под Ростовом! Или когда пойдешь на Киев, оставив запад без прикрытия! Он ждет, княже! Сидит на границе и ждет твоей ошибки! Ждет, чтобы отхватить свой кусок! Сфендослав думал переиграть Мешко, а Мешко — его! Глупцы! Вы все там такие… думаете, что самые хитрые…

Он закашлялся. Я переваривал услышанное. Вот оно что. Удар в спину. Польский князь, действующий в союзе с варягом-язычником против меня, Великого князя Руси. И все это из-за Галича, из-за контроля над торговыми путями, из-за влияния. Геополитика десятого века, мать ее. Сфендослав, Мешко, Оттон, Византия… все плетут свои сети. Значит, Такшонь был прав насчет интереса Мешко. И теперь этот интерес обрел конкретную форму.

Я встал, отряхивая ладони.

Он сказал все. Выложил свой последний козырь и теперь ждал расплаты.

Что ж, он ее получит.

Я выпрямился. Решение было принято. Не только из мести за Святослава, хотя и это горело внутри неугасимым огнем. Казнь Кури здесь, сейчас, на глазах у войска и осажденных — это был необходимый акт утверждения власти. Демонстрация того, что Великий князь не прощает предательства и платит по счетам сполна. Знак моим людям, что справедливость, пусть и суровая, существует. И знак врагам, запертым в тереме, что их ждет та же участь.

— Уведите его, — мой голос прозвучал ровно, без эмоций. — Готовьте место для казни. Здесь, перед теремом. Чтобы всем видно было.

Дружинники, поняв все без лишних слов, подхватили хана под руки. Куря не сопротивлялся, лишь бросил на меня последний взгляд, полный бессильной злобы. Его потащили к центру небольшой площади, образовавшейся между нашим лагерем и стенами княжеской цитадели. Место было выбрано идеально — открытое, хорошо просматриваемое отовсюду.

— Принести большой топор, — добавил я, обращаясь к одному из десятников. Не тот, которым рубятся в бою, а тяжелый, двуручный, которым валят деревья.

Войско зашевелилось, передавая весть из уст в уста. Разговоры стихли, воины начали собираться, образуя плотное полукольцо вокруг места будущей казни. На лицах читалось мрачное ожидание и суровое удовлетворение. Они помнили набеги печенегов, помнили горе и смерть, что несли эти степняки. Для них Куря был воплощением врага, символом их страданий. А еще они знали о чаше из черепа Святослава.

Я окинул взглядом стену терема. Там, за узкими бойницами и толстыми бревнами, тоже наверняка наблюдали. Сфендослав, князья-предатели, остатки варягов.

Это представление было и для них тоже.

Мне принесли топор. Тяжелый, с широким, идеально заточенным лезвием, насаженный на длинное, гладкое древко. Я взял его в руки. Тяжелый, зараза.

Оружие правосудия.

Конвоиры Кури подвели его к центру площади и заставили опуститься на колени. Он держался прямо, не опуская головы, смотрел перед собой невидящим взглядом. Рядом воткнули в землю короткий обрубок бревна — импровизированная плаха.

Я вышел вперед, встал перед своим войском. Тишина стала почти осязаемой, нарушаемая лишь треском догорающих пожаров где-то в глубине посада да карканьем ворон, уже слетевшихся на запах смерти.

— Воины! Мужи славянские! — зычно прокричал я, чтобы слышали все, и те, кто стоял рядом, и те, кто прятался за стенами терема. — Перед вами стоит хан Куря! Его орды годами терзали нашу землю! Его воины жгли наши села, убивали наших братьев, уводили в полон наших жен и детей!

Я сделал паузу, давая словам впитаться в сознание слушателей.

— Он пришел сюда не один! Он привел с собой врага — Сфендослава! Он предал Русь, сговорившись с теми, кто сидит сейчас за этими стенами, — я указал топором на терем, — и с теми, кто ждет на западе, чтобы вонзить нам нож в спину! Он — изменник и убийца!

Гул одобрения пронесся по рядам воинов.

— Но главное его преступление, — я повысил голос, вкладывая в него всю горечь, — это смерть Великого князя Святослава Игоревича! Не просто смерть в бою — подлый удар! И не только смерть! Этот… — я ткнул древком топора в сторону Кури, — … осмелился глумиться над павшим князем! Он сделал чашу из черепа Святослава! Пил из нее вино, празднуя свою подлость!