1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 11

Стук в дверь. А, это ma tante Ольга. Она часто ко мне заходит, когда навещает брата, то есть Papa.

— Это… Это твоя новая работа? — спросила она, и стала разглядывать висящую на стене картину.

— Да.

Когда тушь из опрокинутой тушницы залила половину рисунка, я поначалу хотел выбросить испорченный лист. Но Анастасия сказала, что вышло очень здорово: половина — мирная картина, морской простор, ялики под парусом, ничего не подозревающие люди веселятся, а половина — тьма.

И я лист высушил, а потом велел вставить в рамку. Лист бумаги, он просто лист, а в рамке — уже картина.

— Пугает.

— А уж как меня пугает, — ответил я. — Каждую ночь.

— Каждую ночь?

— Во сне. Я вижу это во сне — будущую войну.

— Ты думаешь, случится война?

— Может случится.

— Когда же?

— Скоро. Совсем скоро.

— С кем же?

— Это как в сказке про репку. Австрия за Сербию, Россия за Австрию, Германия за Россию — и разгорится война.

— Австрия за Сербию? Это из-за гибели эрцгерцога?

— Из-за убийства эрцгерцога, — поправил я.

— Но его же убил этот… Студент или гимназист, да? Причем здесь целая страна, Сербия?

— Он же, ma tante, не в военторге револьвер покупал…

— Не в военторге?

— Не в магазине, я хотел сказать. Его подготовили сербы, тренировали, вооружали, его и сподвижников. По приказу очень важного военного. Во сне его звали как священного быка, Апис.

— Апис…

— Ну да. Я вижу его офицером, полковником. Но с бычьей головой. Во сне вижу, во сне. Я понимаю, что так не бывает, но… И я знаю, что это он убивал короля Обреновича и его жену. И, главное, я знаю — во сне знаю! — что если Россия начнет воевать — а так задумал Апис! — то и нас всех убьют, как Обреновичей.

— Кого — нас всех?

— Mama, Papa, сестёр, верных слуг. Вас… Нет, вас, ma tante, не убьют. Вы успеете убежать.

— А тебя? — не удержалась ma tante.

— Меня? Меня тоже убьют. Несомненно. Если я не умру раньше.

4 июля 1914 года, пятница

Мальчик, не мешай!

Сегодня курьер доставил посылку и мне. Двадцать экземпляров «Тайны двух океанов». Первый выпуск.

Я распечатывать пакет не стал. Отложил. Будет чем заняться долгими светлыми вечерами.

Мы опять на воде. «Штандарт» в окружении миноносцев, на рейде Паатио, Виролахти, кажется так. Финские названия, переложенные на русский, сложны, порой мне кажется, что это специально сделано, с целью запутать шпионов и диверсантов. Но место привычное, Papa и Mama проводят здесь каждое лето. Нравится им. А мы — вместе с ними, конечно. Императорская семейная робинзонада, вдали от шума городского. Если допустима робинзонада на яхте размером с крейсер, в сопровождении миноносцев, посыльных катеров и прочих водоплавающих. Император не привык себя стеснять ни в чём.

Далеко от Петербурга мы не отошли. Миль сорок, сорок пять — по прямой. Но по прямой в шхерах корабли не ходят, особенно такие большие, как «Штандарт». Малым ходом, с лоцманом, а то недолго и на рифы сесть. Бывали пре-це-ден-ты. Для скорости есть катерок, за два часа добегает до Кронштадта. Сдает и берет корреспонденцию, всякие посылки, припасы, и всё, что вдруг понадобилось робинзонам.

Снаружи — дождь. Серый, мелкий, сеет и сеет. Будто мало вокруг воды.

Papa работает с бумагами. Их, бумаг, привозят ему во множестве. Но сестрицы Ольга и Татьяна уже почти год как взяли на себя первичную сортировку. Раскладывают бумаги на три стопки: бумаги важные, бумаги неважные и бумаги любопытные. Поначалу Papa перепроверял, особенно неважные, но со временем убедился, что Ольга и Татьяна разбираются в документах не хуже, а даже лучше его самого. Так он, по крайней мере, неоднократно говорил, и, что дороже, не тратил время на стопку «неважных». Вместо этого он играл в теннис, плавал на байдарке и натуральным образом, гулял — в общем, восстанавливался. «Лишь тот хорошо работает, кто умеет хорошо отдыхать» — этот лозунг академика Павлова мы подарили Papa на рождество: табличку казённого вида, золотым по чёрному.

Я посидел, посидел в своих покоях (спальня и гостиная, она же кабинет), — и пошел к Papa, помочь сёстрам. Ну, это так говорится — помочь, помощи от меня никто не ждал. Но я тоже завоевал свой стул в кабинете. Утверждением, что лучшего способа учиться управлять государством, чем наблюдать, как это происходит на самом деле, не существует. Papa подумал-подумал, да и согласился. И я теперь иногда присутствую при докладах министров. Сижу в уголке за небольшим столиком, сижу и помалкиваю. Иногда что-то записываю, иногда что-то рисую. Всё больше для «Двух океанов» — минимум пятнадцать выпусков будет. Команда командой, но новое — на мне. Новые персонажи, новые сюжеты. Сестрички расписывают подробности, иллюстраторы дают картинки.

Конечно, мне легче всех. Я прочитал сотни ненаписанных пока книг, пересмотрел сотни кинофильмов, плюс какие-никакие, а знания у меня есть.

— Это что ты здесь изобразил? — Papa пришел проверить, как работает великокняжеский секретариат, так он нас иногда называет.

— Это? Это налёт нашей авиации на вражескую базу, — я подвинул рисунок, чтобы Papa мог рассмотреть его получше.

— Чья же это база, кто враги?

— Враги — таинственная организация «Чёрная смерть».

— И что она хочет, эта организация?

— Устроить мировую войну.

— Какую-какую?

— Мировую. Чтобы воевал весь мир: Европа, Америка, Азия, даже Африка.

— Зачем?

— Это и должны разгадать главные герои.

— И кто же они?

— А прочитаете, любезный Papa, так и узнаете. Раньше времени секрет открывать нехорошо.

— Прочитаю, прочитаю… Интересные ты аэропланы изобразил. Сам придумал?

— Видел. Во сне.

Аэропланы и в самом деле непривычные для этого года. Я их видел в фильме «Перл Харбор», японские торпедоносцы.

— А это что?

— Торпеда. Аэроплан подлетает к крейсеру, выпускает торпеду и ложится на обратный курс. Как говорят в деревне Михаил Васильича, дёшево и сердито. Крейсер стоит миллионы, а торпеда — тысячи. Выгодный размен.

— Но… Но ведь таких аэропланов нет? — спросил Papa не совсем уверенно. Наука и техника сейчас двигаются семимильными шагами, за всем уследить трудно.

— Пока нет, но в «Газетке» пишут, что скоро будут.

— Ну, если в «Газетке», — успокоился Papa.

Я нисколько не собираюсь заниматься прогрессорством. Да и хотел бы — не могу. Потому что знаю очень и очень мало, это первое, и базис надстройку определяет — это второе. Взять хоть радио. На «Штандарте» есть радиорубка, радист, мичман Шмидт, и у него два помощника. Я было обрадовался, ну, думаю, послушаю эфир. Ан нет, в эфире один треск, и расслышать в этом треске точки и тире может только опытное ухо. Да и вообще — с Кронштадтом связь есть, и то неустойчивая, потому как шхеры, а вот дальше, Москва, Берлин, Лондон — можно только мечтать, Ваше Императорское Высочество.

Мечтать-то я как раз буду, мечта — это путь от вчера к завтра, ответил я мичману, и уверил его, что лет через десять, много через двадцать, с помощью радио можно будет слышать церковную службу или парижских куплетистов. Кому что по нраву. Будете слушать — вспоминайте меня.

Может, и вспомнит. Если доживет. Через двадцать лет — но ведь каких лет!

Мирных и созидательных. Несомненно.

О мечте-то я сказал, а вот предложить схемку передатчика, чтобы до Америки доставал, или хотя бы до Москвы — увы. Не учили этому в школе. А как бы хорошо: радиостанции конструкции барона А. ОТМА! И не точки-тире только, а голосовые сообщения! Музыка! Врагу не сдаётся наш гордый Варяг! — позывные Императорского Флота! И экономия казне. Радиостанция на «Штандарте», между прочим, в тридцать тысяч рубликов обошлась. А тридцать тысяч рублей сейчас, в царствование Его Императорского Величества Николая Александровича, второго своего имени — это двадцать пять килограммов звонких золотых монет с профилем опять же Его Императорского Величества Николая Александровича, второго своего имени. Каков царь, таковы и гроши, как говорит Михайло Васильич, получая жалование. Вспоминая двадцать первый век, не могу не согласиться.