Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа - Страница 19

Кроме того, прийти на Дошхор и там поселиться было нельзя. Ортхаэ дойсет — непостижимая Душа мира принимала в свои воды пришлых и отбирала достойных. Источник Божественных слёз менял тело дерзнувшего испытать судьбу, наделял силой и магией, выплетал ему новый путь. Или навсегда хоронил в своей ласковой, но своенравной бездне.

Дроу называли это эйлахшим — высшим провидением, волей богов, предначертанной судьбой. И следовали указанному пути беспрекословно.

Мне было сложно принять такую упрямую набожность. Ты хозяйка своей судьбы, твердили мне с детства, и строишь её своими руками. Но как сильно хотелось вырвать с корнем те руки, что так бездарно стряпали мою новую жизнь! Ведь что-то поменять самостоятельно совсем не получалось.

Поначалу успокаивала себя, что просто затаилась и жду удобную возможность, узнаю мир, обрастаю полезными навыками. Казалось, вот-вот произойдёт что-то важное, значимое, и я пойму, что пора, что готова…

А что пора? К чему готова? К побегу?

Дошхор по-прежнему чужд для меня и непонятен. Я не могу сказать, сколько минуло дней, а, возможно, и лет с момента моего попадания. Долго — абстрактное понятие. Совсем недавно начала определять смену дня и ночи. А это в подземном городе сделать сложно.

Пыталась отсчитывать сутки по количеству пробуждений и приёмов пищи, но это работало лишь до начала тренировок, когда я узнала, что приставленный ко мне громила не только личный тюремщик. Он — дзабблах. Наставник, мучитель, нянька, слуга. Мой ближний круг, мой мир и мой бог, что поощрял и наказывал.

В глубоком колодце стен махтэри дзабблах и вьелла существовали везде и всегда вдвоём, наживо смётанные друг с другом суровой нитью устава, порядков и обязательств. Он был обязан учить, а я — подчиняться. Он вымучивал из меня то, к чему, казалось, я не была способна. Бой на мечах и врукопашную, владение магией и собственным телом.

Мы не были отшельниками. К нам просто никто не приближался. И даже на тесных улицах Теймхентора встречные огибали призванных по широкой дуге.

Как только мои навыки ближнего боя наставник счёл лучше чем никудышными, я познакомилась с другими отмеченными.

Мы не общались, нас стравливали в парных поединках во внутреннем дворе. По результатам жестоких боёв вьелла получала лучшую еду, одежду и оружие. Могла обрести больше власти над приставленным к ней единственным мужчиной.

Кто наблюдал за этими сварами и какие выводы делал, сказать было сложно. Учебную арену накрывал глухой силовой купол. Его не пробивало ни оружие, ни заклинания высшего порядка.

Мои прекрасные серокожие соперницы не болели жалостью и состраданием. И сразу стало понятно, коль хочется выжить и сохранить части тела в исходном количестве, ты принимаешь банальную истину: либо ты — либо тебя. Вырастить новые руки и голову не в состоянии даже волшебная медицина.

Так вот, когда началось обучение, весь мир для меня пропал, потому что жизнь превратилась в выживание, в череду сумасшедших нагрузок, морального прессинга и ежедневных побоев, которые белобрысый упоротый садист называл лёгкими спаррингами.

Единственной пищей для мозга были книги и свитки, в разной степени потрёпанности. Их я изучала в огромном холодном хранилище под неусыпным контролем моего мучителя. Сидя на голом полу, открывала для себя навязанный новый мир, историю и обычаи народа, чьей частью меня сделали.

Дошхор населяли несколько рас. Окхилин — баловни щедрого Тойтэ, светлые эльфы Наземья. Маги и воины, умелые ремесленники и знатоки изящных искусств.

Светловолосые и светлоглазые красавцы с позолоченной лучами дневного светила кожей под покровительством верховного бога света вели непримиримую вражду с приспешниками тьмы, жестокими, бесчестными и вероломными дроу.

Айтликх`ар — отлучённые от света, адепты кровавой Ллос, тёмные эльфы Подземья. Они презирали всех живущих под солнцем и называли себя изгнанными, несправедливо обделёнными. Айтликх’ар черпали силы у тьмы и не считали магию смерти порочной. Фанатично преданные своей вере, тёмные не терпели брошенного в их сторону «дроу». Ведь "отступник, предавший истинную веру", было для них смертельным оскорблением. Так как отречься от своего бога — немыслимое преступление для любого обитателя Дошхора.

Дроу делили Подземье с хаглаками — народом, по описанию схожим с дварфами. Низкорослые, трудолюбивые работяги, не смотря на свою агрессивность и вспыльчивость, сносно уживались с тёмными и светлыми эльфами. Соблюдая нейтралитет, общались со всеми и вели бойкую торговлю на обе стороны.

Не думаю, что хаглаки обладали феноменальной дипломатичностью. Скорее и окхилин и айтликх’ар предпочитали не провоцировать мелкий и склочный, но очень полезный народец, приносящий всеобщую выгоду.

Ещё на Дошхоре водились оборотни, но считались полудикой, отсталой и малочисленной расой. Известно о них было немного из-за замкнутого и обособленного образа жизни. Или просто никто не разглядел резонов от контактов с ними.

Остальные существа Наземья и Подземья считались неразумными.

Я понемногу начала разбираться в географии и истории, общественном строе каждой расы. Наконец-то научилась различать оттенки отблесков на сводах пещер Теймхентора, которые оставляли Иналу и Эо — парные луны этого мира. Их закаты-восходы знаменовали начало и окончание суток.

Раз в сорок дней на местное небо взбиралась печальная Луна — третья луна Дошхора. Она проводила длинную ночь в одиночестве. По её яркому белому свету отмечали конец текущего и начало нового оборота.

Лучи Тойтэ Подземье не видело никогда.

Наверное, мне стоило искать способы вернуться назад, на землю, методично перелопачивая горы рукописной информации. Но сил хватало только на то, чтобы проштудировать отобранные для обязательного изучения главы, и провалиться в короткий обморок ещё на подлёте к подушке.

Читать приходилось много — я пришлая. Я не знала простейших вещей, и это до воплей бесило свирепого няня. Длинноухий наставник совсем не отличался добрым нравом, был немногословен и очень жесток, вкупе с этим охотно выпячивал свою откровенную брезгливость. Делал вид, будто ему хочется как следует отмыться после общения со мной.

Впрочем, скоро я узнала, что жестокость, боль и высокомерие — непременные спутницы жизни дроу от рождения до смерти.

Я возненавидела дзабблаха всей душой, поначалу. А потом сил не осталось даже на ненависть. От хронической усталости и постоянной боли наступило отупение и полное выгорание эмоций. Я поняла, что меня методично ломают, когда поймала себя на том, как жадно ищу одобрение в злющих голубых глазах.

Вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Я впервые попыталась сбежать. Если можно назвать побегом бесцельное блуждание в бесконечных лабиринтах подземного города и прятки от каждого встречного. Меня нашли, как только я поняла, что окончательно заблудилась.

Наказание было жестоким и обидным от понимания, что никто никуда не сбегал. Дрессированной зверушке ослабили поводок, чтобы вовремя за него дёрнуть и показать — деваться некуда.

Тогда и случился первый приступ.

Зыбкая дрёма не отпускала.

Невыразимо приятные, бережные поглаживания.

Невесомые ласки крупных пальцев, нежно обводящих каждый позвонок.

— Лунокожая, — тихий, на грани слышимости, шёпот.

Дроу зарылся лицом в мои растрёпанные волосы, хрипло выдыхая: — Исста аиньен. Далхр`ил олот.

Я сонно завозилась, не смущаясь ни собственной наготой, ни обнажённым, явно возбуждённым телом снизу.

К чему переживать? Я быстро растеряла лишнюю стыдливость и привыкла, что щеголять нагишом здесь так же естественно, как дышать или есть.

Нагота не была постыдной. Никто, разумеется, не расхаживал, в чём мать родила. Одежда, как и причёска, была показателем статуса. Вернее, количество и стоимость того, что на тебе надето. И вид обнажённой натуры не воспринимался как приглашение к близости.